СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЖОФФРУА ДЕ ВИЛЛАРДУЭН

ЗАВОЕВАНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ

LA CONQUESTE DE CONSTANTINOPLE

62. – «О завоевании Константинополя».

1198-1204 г.

(Около 1210 г.).

Год 1198 ((An. 1198). Sachies que mille cent quatre-vinz et dix-huit cens apresl'incarnation nostre seingnor Jesus-Christ, al tens Innocent HI, apostoille de Rome, et Philippe roy de France, et Richart roy d'Engleterre, ot un saint home en France, qui ot nom Folques de Nuilly. Cil Nuillis siest entre Lagny sor Marnc et Paris; et il ere prestre, et tenoit la parroiche de la ville. Et cil Folques dont je vonsdi, comenga a parler de Dieu par France, et par les autres terres entor. Et nostres hires fist maint miracles рог luy. Sachies que la renomee de cil saint home alia tint, qu'elle vint a I'apostoille de Rome Innocent, et l'apostoille envoya en France, el manda al prodome que il en penchast des croiz par s'autorite, etc, etc.). Знайте, что в тысяча сто девяносто восьмом году от воплощения нашего Господа Иисуса Христа, при Иннокентии III, апостоле Рима (папе), при Филиппе (II), короле Франции, и Ричарде, короле Англии, жил во Франции святой человек, имя которого было Фулько Нельи. Нельи лежит между Ланьи-на-Марне и [582] Парижем, а он был священником и управлял городским приходом. И этот Фулько, о котором я вам говорю, начал проповедовать слово господне во Франции и по другим окрестным землям. И наш Господь делал чрез него много чудес. Знайте также, что слава этого святого человека распространилась до того, что дошла до апостола Рима, Иннокентия, и апостол отправил послов во Францию и поручил тому мужу проповедовать крест от имени его власти. И после того он отправил еще своего кардинала господина Петра Капуанскаго, принявшего крест, и прислал чрез него следующее отпущение грехов: всякий, кто вступит в крестоносцы и отправит службу Богу один год на Востоке, будет освобожден от всех грехов, которые он совершил и в которых исповедовался. Так как это отпущение было весьма обширно, то оно тронуло сердца людей, и многие взяли крест, потому что отпущение было столь обширно.

Год 1199.На следующий год после того, как этот муж Фулько проповедовал таким образом слово божие, случился турнир в Шампани, в замке, именуемом Экри (Aicris, замок на реке Aisne), и милостью божиею случилось так, что Тибо, граф Шампани и Бри, взял крест, вместе с Лудовиком, графом Блоа и Шартра; и было это пред началом адвента (время приготовления у католиков пред Рождеством). И знайте, что этот граф Тибо был молодой человек и имел не более двадцати двух лет, и граф Людовик не имел более двадцати семи лет. Оба эти графа были племянниками короля Франции и также двоюродные братья, а с другой стороны племянниками короля Англии. Вместе с этими двумя графами взяли крест два высокие барона Франции, Симон Монфор (тот самый, который позже играл важную роль в альбигойских войнах) и Рено Монмирель. Великая слава прошла по земле, когда эти два высокие мужа возложили на себя крест.

Год 1200.В начале поста следующего года, в самый день Пепла (le jour que on prent cendres, т. е. в среду первой недели поста), принял крест Балдуин, граф Фландрии и Геннегау, в Брюгге, и графиня Мария, его жена, которая была сестрою графа Тибо Шампанского.

Снова следует длинный список их спутников и краткое описание двух сеймов в Суассоне и в Компиене; на последнем крестоносцы избрали шестерых послов, в числе которых находился и наш автор, и дали им полномочие заключить с кем-нибудь договор о перевозе их в Святую Землю на кораблях. Эти послы сочли за лучшее отправиться прямо в Венецию.

Год 1201. Дож Венеции (li dux de Venise), по имени Генрих Дандоло, человек весьма мудрый и весьма сильный, оказал им [583] большие почести, и не только он, но и другие граждане, и они приняли их радушно, и когда они представили грамоты своих государей (Тибо Шампанского, Людовика Блоа и Балдуина Фландрского), все чрезвычайно изумились тому делу, по которому они пришли в их землю. Грамоты были доверительные, и графы просили верить их послам, как им самим лично, и обязывались исполнить все, что пообещают те шестеро. И дож отвечал им: «Господа, я просмотрел ваши грамоты: мы видим, что ваши государи принадлежат к числу могущественнейших людей из тех, которые не носят короны, и они просят нас верить вам во всем, что вы ни скажете, и считать твердым то, что вы сделаете: скажите же, что вам угодно». И послы отвечали: «Государь, мы желаем, чтобы вы собрали свой совет, и пред вашим советом мы вам скажем, о чем вас просят наши государи, если угодно, завтра». И дож сказал им, что он просит их отложить то на четыре дня, и тогда он соберет совет свой, и они могут сказать, в чем состоит их просьба.

Они переждали эти четыре дня, которые им были назначены. Войдя во дворец богатый и прекрасный, они нашли дожа и его совет собравшимися в особом покое и изложили свое поручение следующим образом: «Государь, мы пришли к тебе от имени высоких баронов Франции, которые приняли знамение креста, чтобы отмстить оскорбление, нанесенное Иисусу Христу, и завоевать Иерусалим, если то Бог попустит; и так как они знают, что никто не имеет столь великого могущества, как вы и ваш народ, то они и просят вас, Бога ради, сжалиться над заморскою землею и отмстить за оскорбления Иисуса Христа; каким бы образом они могли иметь у вас корабли и прочее необходимое?» – «А на каком условии?» возразил дож. – «На всяком условии, отвечали послы, какое бы вы им ни предложили, лишь бы они могли выполнить». – «Конечно, сказал дож, нам предлагают важное дело, и они, по-видимому, имеют в виду большое предприятие. Мы вам дадим ответ чрез восемь дней, и не удивляйтесь очень, если срок так велик, ибо следует много подумать о деле столь важном».

По истечении срока, назначенного дожем, они возвратились во дворец. Все слова и речи, которые были там сказаны, я не могу вам передать, но заключение было следующее: «Господа, сказал дож, мы вам представим то, что мы определили в совете, во ожидании согласия нашего великого совета и всей республики (le commun de la terre), и вы переговорите друг с другом, можете ли то принять. Мы дадим вам перевозных судов для доставки четырех тысяч пятисот лошадей, девяти тысяч оруженосцев, четырех тысяч пятисот рыцарей и двадцати тысяч пехотинцев; и все эти люди обеспечиваются съестным на девять месяцев. Все это будет сделано на том условии, чтобы нам заплатили за каждую лошадь четыре марки и за каждого человека две марки; и все те условия мы исполним в течение одного года, считая со дня, когда мы отплывем из гавани Венеции, отправляясь на службу Богу и христианству, куда бы то ни было. Вышесказанное составляет сумму [584] в восемьдесят пять тысяч марок. И сверх того мы поставим от себя пятьдесят галер из любви к Богу, с тем условием, что в течение всего похода, от всех завоеваний, который мы сделаем на море или на суше, половина нам, а половина вам. Теперь вам подумать, можете ли вы это исполнить и согласитесь ли».

Послы вышли, сказав, что они переговорят друг с другом и ответят завтра. Они совещались и проговорили всю ночь; согласившись на предлагаемое, они явились на следующий день к дожу и сказали: «Государь, мы согласны заключить этот договор»; а дож ответил, что он поговорит с своими людьми, и как они то найдут, о том даст им знать. На следующий день, который был уже третьим днем, дож, человек мудрый и могущественный, созвал свой великий совет, а совет состоял из сорока лиц, мудрейших в стране. Своим умом и талантом, который был у него весьма велик и весьма хорош, он сделал то, что все похвалили и одобрили его предложение. Сначала он созвал сто человек, потом двести, потом тысячу, пока все не приняли и не похвалили; наконец, он созвал, по крайней мере, десять тысяч в церкви св. Марка, красивейшей из всех, какие существуют, и приказал им выслушать обедню св. Духа и молить Бога, чтобы он просветил их относительно просьбы послов, и все весьма охотно исполнили его приказание.

Когда окончилась обедня, дож отправил к послам и предложила им просить уничижено у народа, чтобы он согласился на утверждение договора. Послы явились в церковь. На них смотрели многие, а особенно те, которые их не видали. Жоффруа Виллегардуин (т. е. наш автор), маршал Шампани, обратился с речью, одобренною предварительно другими послами, и сказал: «Господа, самые высокие и самые могущественные бароны Франции прислали нас к вам с мольбою о том, чтобы вы сжалились над Иерусалимом, порабощенным турками, чтобы вы, ради Господа Бога, согласились сопутствовать им для отмщения оскорблений, нанесенных Иисусу Христу; обратились же они к вам, ибо знали, что ни один народ не имеет такого могущества на море, как вы и ваши люди; они повелели нам припасть к вашим ногам и не подниматься, пока вы не согласитесь на их просьбу и не сжалитесь над святою землею, лежащею за морем».

Тогда шесть послов стали на колени, проливая обильные слезы; и дож, и все другие воскликнули в один голос и подняли руки высоко и говорили: «Мы согласны, мы согласны!» И затем поднялся столь великий шум и гром, что, казалось, земля должна была провалиться. И когда этот великий шум и это великое сочувствие, которому подобного не видел никто, успокоилось, добрый дож Венеции, человек мудрый и сильный, взошел на кафедру, говорил народу, и сказал так: «Господа, посмотрите на честь, которую сделал вам Бог, когда лучшие люди в мире оставили без внимания все другие народы и искали вашей помощи, для того, чтобы вместе с вами совершить столь важное дело, как избавление нашего Господа из рук неверных!» Слова, сказанный дожем, были столь [585] хороши и прекрасны, что я не умею вам их передать. Так кончилось дело: и на следующий день начали заниматься изготовлением грамот, и они были составлены и подписаны. Когда все было совершено, уже тогда сделалось известным, что поход будет направлен в Вавилонию (т. е. в Египет, к городу Каиру, называвшемуся в то время Вавилоном), потому что с этой стороны можно было туркам более повредить, нежели откуда-нибудь. Между тем было положено, что в день св. Иоанна, через год, а именно в 1202 от воплощения Иисуса Христа, бароны и пилигримы должны прибыть в Венецию и корабли для них будут изготовлены. Когда грамоты были составлены и приложены печати, их отнесли к дожу в главный дворец, где собирался великий совет и малый совет. И когда дож вручил эти грамоты послам, он преклонил колено со слезами и клялся над святыми сохранить верно договор, начертанный в грамотах; то же сделал его совет, состоявшей из сорока членов. И послы клялись сохранить договор, именем своих государей, и сами дали присягу на верность. Знайте, что при этом было много пролито слез сочувствия. И после того обе стороны отправили послов в Рим к апостолу Иннокентию, для утверждения того договора, что он и исполнил весьма охотно. Послы заняли в городе две тысячи марок серебра и дали их герцогу как задаток, чтобы начать вооружение кораблей; затем они простились и отправились в свою страну. После нескольких дней пути, послы прибыли в Плаценцию, город Ломбардии; оттуда Жоффруа Виллегардуин, маршал Шампани, и Алар Жакеро направились прямо во Францию, а другие пошли в Геную и Пизу, чтобы узнать, не сделают ли они чего-нибудь в пользу заморской земли (Палестины).

Далее автор рассказывает, как он возвратился из Венеции в Шампань, с радостным известием о заключенном договоре с Венециею, и нашел графа Тибо больным; как вскоре после того двадцатидвухлетний граф скончался в том же году (1201); как крестоносцы предлагали заменить его герцогу Бургундскому и многим другим, но все отказались; и как наконец это предложение было принято Бонифацием, маркизом Монферратским, которого избрали предводителем похода. Затем, под годом 1202, автор описывает, каким образом, между Пасхою и Троицьиным днем, одни крестоносцы отправились чрез горы в Венецию, а другие сели во Фландрии на корабли и поплыли туда же чрез Гибралтар; но, замечает автор, последние никогда не сдержали своего слова и, не заходя в Венецию, отправились прямо к берегам Сирии.

Год 1202. Что касается до пилигримов, отправившихся сухим путем, то большая их часть уже прибыла в Венецию. Балдуин Фландрский был также там, и многие другие. В это время приходит известие, что многие пилигримы направились другими дорогами в другие гавани; это обстоятельство встревожило крестоносцев, ибо вследствие того они не могли бы выполнить договора и заплатить венецианам условленной суммы. Они держали совет и определили отправить надежных послов на встречу пилигримам и Лудовику, [586] графу Блоа и Шартра, с целью убеждать их и умолять сжалиться над заморскою Святою Землею, и вместе напомнить им, что для них только одна дорога чрез Венецию.

Для этого посольства были избраны граф Гуго Сен-Поль и Жоффруа, маршал Шампани, и они поехали в Павию_; в Ломбардии. Они нашли там графа Лудовика с больным числом хорошо вооруженных рыцарей и пехотинцев; их убеждениями и их мольбою большая часть пилигримов, имевших намерение пойти другими путями в другие гавани, отправились на Венецию; это, однако, не помешало многим пойти другими дорогами в Апулию. Между последними находились Виллен Нельи, один из лучших рыцарей на свете. Генрих Ардильер, Ренар Дампиер, Генрих Лонгшамн, Жилль Тразеньи, непосредственный вассал (horn lige) Балдуина графа Фландрии и Геннегау, который дал ему из своих денег пятьсот фунтов, чтобы он шел вместе с ним в поход. Вместе с ними ушло множество рыцарей и пеших людей, имена которых не записаны. Это обстоятельство причинило большой ущерб тем, которые отправились в Венецию, и было причиною большого для них несчастия, как вы можете то увидеть из последующего.

Таким образом, граф Лудовик и другие бароны пошли на Венецию, и были приняты там с великим торжеством и великою радостию и расположились на острове св. Николая вместе с прочими пилигримами. Народ был все отличный и прекрасный. Никогда и никто не видал в таком множестве подобных людей. И венециане продавали им в изобилии все, что было нужно для лошадей и для людей. И корабли, изготовленные ими, были так хорошо оснащены и снабжены, что никогда еще народ христианский не видал ничего более богатою и превосходного; число галер и кораблей было в три раза больше, нежели сколько было нужно для пилигримов. О! как жаль, что прочие, отправлявшиеся в другие гавани, не явились сюда. Христиане восторжествовали бы непременно, и земля турок была бы порабощена. Венециане исполнили все свои обязательства, и даже сверх того; они убеждали графов и баронов сдержать условия и с их стороны, и внести им деньги, так как они готовы к отплытию.

Вследствие того произведен был сбор денег в войске пилигримов, и нашлось довольно таких, которые не могли заплатить за перевоз, и бароны собрали только то, что могли. Таким образом, они внесли деньги за перевоз, но эта сумма оказалась весьма недостаточною, а потому бароны сошлись вместе и рассуждали так: «Господа, венециане исполнили совершенно свои обязательства и сделали даже больше; но нас собралось здесь не столько, чтобы заплатить сполна перевозную плату, ибо многие отправились в другие гавани; а потому пусть каждый из нас пожертвует всем своим имуществом, лишь бы только выполнить заключенные условия; лучше оставить здесь все свое состояние, нежели не доплатить, потерять то, что уже внесено, и не сдержать слова; если эта армия разойдется, завоевание Святой Земли останется невозможными. Вследствие этих слов произошло великое разногласие между большею частью [587] баронов и других людей, и последние говорили: «Мы заплатили за свой перевоз и отправимся охотно, если они хотят нас везти; если же не захотят, то мы удалимся и отправимся искать перевоза в другом месте». Они рассуждали таким образом потому, что им хотелось, чтобы армия была распущена. Другие же говорили: «Мы желаем лучше пожертвовать всем своим состоянием и отправиться в поход бедными, нежели распустить армию, ибо, если Богу будет угодно, он вознаградить нас».

Тогда граф Фландрии и граф Лудовик, и Бонифаций Монферратский, и граф Гуго Сен-Поль, и все те, которые были на их стороне, начали собирать все, что имели, и занимать сколько могли. При этом вы могли бы увидеть, сколько было отнесено во дворец дожа прекрасных золотых и серебряных сосудов, для уплаты долга. И когда они заплатили все это, тем не менее тридцать четыре тысячи марок серебра недоставало до условленной суммы. Этим обстоятельством были весьма обрадованы те, которые скрыли свое имущество и не желали платить: они надеялись, что вследствие того армия будет распущена. Но Бог не допустил того.

После всего этого дож говорил своему народу и сказал следующее: «Господа, эти люди не могут нам больше платить, и то, что они уже заплатили, нам принадлежит вполне, на основании договора, которого они не в состоянии исполнить. Но мы не должны пользоваться своим правом с такою строгостью, чтобы не навлечь осуждения на себя и на нашу землю. Потребуем у них одной услуги. Король Венгрии отнял у нас Цару (Jadres, город в Далмации, на небольшом острове Адриатическаго моря; у древних Jadera) в Славонии, один из укрепленнейших городов в свете, и мы, при всем нашем могуществе, не будем в состоянии завоевать ее без помощи этих людей. Предложим им помочь нам в том. и мы отсрочим в их пользу тридцать тысяч марок серебра, который они нам должны, пока Бог дозволит нам сражаться вместе с ними». Это предложение было представлено баронам: многие воспротивились, желая распущения армии, но, не смотря на все то, предложение было принято и утверждено.

Вслед за тем, в воскресенье, все собрались в церкви св. Марка: там было много народа, как туземцы, так и большая часть баронов и пилигримов. Пред началом большой обедни, дож Венеции, но имени Генрих Дандоло, взошел на кафедру, говорил народу и сказал ему: «Господа, вы вступили в союз с лучшими людьми во вселенной и за самое великое дело, какое когда-нибудь предпринималось. Я уже стар и слаб, и нуждаюсь в покое, и страдаю телесными недугами; но тем не менее я вижу, что между вами нет никого, кто мог бы править и распоряжаться, как я, ваш государь. Если вы дадите свое согласие, чтобы я взял крест для управления вами и для руководства, то я оставлю на своем месте сына, и он будет править землею, а я пойду жить и умирать вместе с вами и с пилигримами». И когда крестоносцы услышали то, они закричали в один голос: «Мы вас молим, [588] именем Бога исполнить обещанное, сделать то и отправиться вместе с нами!»

Весь народ той земли и пилигримы были чрезвычайно тронуты этим предложением и залились слезами, видя пред собою этого доброго старца, который имел столько причин оставаться дома спокойно, как вследствие своих преклонных лет, так и потому, что он потерял зрение – а глаза у него были прекрасны – от раны, полученной им в голову; и при всем том. он обнаруживала такую бодрость и отвагу. Ах! как мало походили на него те, которые, во избежание опасности, отправились в другие гавани. Сойдя с кафедры, он отправился к алтарю, стал на колени со слезами, и ему нашили крест на парадную его шапку из бумажной материи (grant chapel de coton): он желал, чтобы все видели этот крест. И венециане начали также принимать крест, соперничая друг с другом, и многие приняли в этот день, но все же их было немного. Наши пилигримы были весьма обрадованы тем, что дож возложил на себя крест, как за его мудрость, так и за отвагу, которою он отличался. Таким образом, как вы то слышали, дож сделался крестоносцем. После того начали изготовлять корабли, и галеры, и суда, чтобы принять на них баронов; сроком же для отправления был назначен ближайший сентябрь (1202).

Между тем случилось, послушайте, одно из величайших чудес и самое неожиданное происшествие, о каком когда-либо вы могли слышать. В это время в Константинополе был императором некто по имени Исаак (Jursac); у него был брат Алексей, которого он выкупил у турок из плена. Этот Алексей схватил своего брата императора, выколол ему глаза, и вследствие этой измены, как вы слышали, сделался императором. Он держал его долго в темнице вместе с его сыном Алексеем. Этот сын убежал из темницы и на корабле прибыл в приморский город Анкону, а оттуда отправился к королю Германии Филиппу (сын Фридриха Барбаруссы), который был женат на его сестре. После того он явился в Верону, в Ломбардии, и поселился в этом городе. Там он нашел довольно пилигримов, отправлявшихся в армию, и те, которые помогли ему убежать, советовали теперь следующее: «Государь, говорили они, посмотрите, близь нас находится в Венеции армия, состоящая из лучших и лучших рыцарей в мире, идущих за море; попросите их, чтобы они сжалились над тобою и над твоим отцом, который претерпел, лишившись своего наследия. И если они согласятся тебе помочь, ты сделаешь им все, чего они пожелают. Есть надежда на то, что они сжалятся». И он сказал, что исполнит то весьма охотно, и что совет этот хорош.

Таким образом, он выбрал послов и отправил их к маркизу Бонифацию Монферратскому. И когда бароны увидели их, то весьма изумились и отвечали послам: «Мы хорошо понимаем, что вы говорите; мы отправим вместе с ним одного из наших к королю Филиппу, к которому он удалился; если он согласится помочь нам в завоевании Святой Земли, то и мы ему поможем [589] возвратить свою землю, которую, как мы знаем, несправедливо отняли у него и его отца». Таким образом, были отправлены послы в Германию, к Константинопольскому принцу (al valet de Constantinopol: valet означает вообще младшего или молодого человека, не имеющего права носить оружие; отсюда происходит новейшее слово: валет).

Незадолго пред тем, о чем мы говорили, пришло в армию известие, весьма опечалившее баронов, что Фулько, святой человек, который первым проповедовал крестовый поход, кончил жизнь и умер.

Далее автор говорит о прибытии в лагерь немецких пилигримов, увеличивших собою силы армии; потом рассказывает, как, в день св. Ремигия, венециане и часть крестоносцев, кроме Боннфация Монферратского сели на суда, и в день св. Мартина (10 ноября 1202) прибыли к городу Царе; затем следует описание самой осады и скорого взятия Цары, где союзники решились перезимовать, в ожидании весны следующего года.

Пятнадцать дней спустя (после взятия Цары), прибыл в лагерь маркиз Бонифаций Монферратский, остававшийся назади, и Матвей Монморанси, и Петр Бражекель, и многие другие знатные люди. Еще пятнадцать дней спустя, явились и послы из Германии от короля Филиппа и от Константинопольского принца. Тогда бароны и дож Венеции сделали собрание в квартире последнего. Послы говорили им и сказали следующее: «Господа, нас прислал к вам король Филипп и сын константинопольского императора, брат его жены. Господа, говорил король, я пошлю вам брата и отдам его в руки Бога, который да хранить его от смерти, и в ваши руки. Так как вы предприняли поход именем Бога, для восстановления права и справедливости, то вы должны, если можете, возвратить несправедливо отнятое наследие, и если вы это исполните, то вам будут предложены условия самые выгодные, какие когда-либо предлагались, и самые богатые для завоевания Святой Земли. Во-первых, если Бог поможет вам возвратить его наследие, то он подчинит всю Романскую империю (т. е. Восточную) Риму, от которого она отделилась. Потом он знает, что вы пожертвовали всем своим для похода, и что вы бедны; а потому он даст вам двести тысяч марок серебра и съестные припасы для всей армии от мала до велика. И он отправится лично с вами в Вавилонскую землю (т. е. в Египет), или, если вы сочтете то за лучшее, отправит десять тысяч человек на свое иждивение. Служба их продолжится один год; а в течение всей своей жизни он будет содержать на свой счет пятьсот рыцарей в Святой Земле для ее охранения. Господа, говорили послы, мы имеем полномочие утвердить этот договор, если вы хотите принять его с своей стороны. И знайте, что столь выгодные условия еще никогда и никому не предлагались. Кто от всего этого откажется, у того нет большой охоты к завоеваниям». И крестоносцы говорили, что они об этом порассудят между собою. На [590] следующий день созвано было собрание, по открытии его, начали рассуждать.

Сделанное предложение было оспариваемо с различных сторон: говорил аббат монастыря Во (Vaux), ордена Цистерциенскаго, и все те, которые желали раздора в армии; они объявили, что никогда не согласятся на то, ибо им предлагают войну с христианами, а они отправились в поход с другою целью; они желали идти в Сирию. Другая же сторона возражала им: «Добрейшие господа (bel Seignor), в Сирии мы ничего не можем сделать, как то видно на других, которые бросили нас и отправились из других гаваней. И знайте, что, если Святая Земля когда-нибудь будет возвращена, то не иначе как со стороны Вавилонии (Египта) или Греции. И если мы откажемся от того договора, то покроемся стыдом навсегда».

Таким образом, в лагере возникло несогласие, и не удивляйтесь, если миряне не могли сойтись друг с другом, ибо и белые монахи Цистерциенскаго ордена были несогласны между собою. Аббат монастыря Ло (Los), муж весьма святой и благоразумный, вместе с другими аббатами, державшими его сторону, проповедовал повсюду и убеждал всех именем Бога держаться вместе и принять сделанное предложение: ибо только этим средством можно лучше всего завоевать Святую Землю. А аббат Во и его сторонники сильно охуждали то и говорили, что все это будет нехорошо: лучше идти в Сирию и сделать что можно.

Тогда явились маркиз Бонифаций Монферратский и Балдуин, граф Фландрии и Геннегау, и граф Лудовик, и граф Гуго Сен-Поль и говорили, что они принимают сделанное им предложение, и что им будет стыдно, если они откажутся от него. Так они отправились в квартиру дожа, и призвали послов и скрепили условия, о которых мы слышали выше, клятвою и приложением печатей. Оказалось, что со стороны французов было не более двенадцати человек, давших клятву, и больше того не могли найти. Между принявшими условия были маркиз Монферратский, граф Балдуин Фландрский, Лудовик, граф Блоа и Шартра, и граф Гуго Сен-Поль, и восемь других, которые держались их стороны. Так был заключен договор и изготовлены грамоты, и назначен срок прибытия в лагерь принца (т. е. царевича Алексея), а именно в пятнадцатый день после Пасхи.

Год 1203. По совещании друг с другом, бароны решились отправить посольство в Рим к апостолу (папе), ибо он выразил им свое неудовольствие за взятие Дары; и они выбрали послами двух рыцарей и двух клериков, каких они считали годными для этого [591] дела. Те дна клерика были Невелон, епископ Суассона, и Иоанн Нойонский, канцлер Балдуина графа Фландрии; а рыцари – Иоанн из Фиеза и Роберт из Бове. Они клялись над святыми, что исполнят верно поручение и возвратятся в лагерь.

Трое сдержали свое слово, а четвертый, именно Роберт, поступил дурно: он не мог сделать ничего хуже, нарушил клятву, и вместе с другими ушел в Сирию. Но остальные трое поступили хорошо, и исполнили свое поручение, как то приказали бароны, и сказали апостолу: «Бароны умоляют вас простить за взятие Цары, к чему они были вынуждены по отсутствию тех, которые ушли в другие гавани; иначе они не могли держаться, и теперь просят вас, как своего доброго отца, дать им свои предписания, которые они готовы исполнить». И апостол отвечал послам, что ему хорошо известно, как они должны были вести себя по ошибке других, что он сжалился над ними и шлет теперь свое благословение баронам и пилигримам и разрешает их как своих детей; и он приказал им и просил их поддержать армию, ибо знал хорошо, что без нее невозможно оказать услуг Господу: и он дал полномочие Невелону, епискому Суассона и Иоанну Нойнскому вязать и решить пилигримов, пока не придет в лагерь его кардинал.

Так проходили дни и начался великий пост; в это время начали изготовлять корабли, чтобы к Пасхе отплыть. По нагружении кораблей, накануне Пасхи, пилигримы выступили из города в гавань; между тем венециане разрушили городские стены и башни. В это время случилось обстоятельство, весьма огорчившее армию, а именно, один из ее великих баронов, по имени Симон Монфор, заключил договор с королем Венгрии, неприятелем крестоносцев, ушел к нему и оставил армию. За ним последовал Гвидо Монфор, его брат, Симон Нофль, аббат монастыря Во из ордена Цистерциенского и многие другие. Вскоре после него удалился из армии и другой высокий вассал, Энгерран из Бове и Гуго, его брат, вместе с своими людьми, которых им удалось увлечь. И эти люди ушли из армии, как вы то слышали. Для армии это составило великий ущерб, и стыд для тех, которые покинули ее.

После того корабли и суда вышли в море, и было определено отправиться к гавани Корфу, острову Восточной империи, и кто прибудет первый, подождет других, пока не соберутся все, что и было исполнено. Но прежде нежели дож и маркиз вышли на галерах из гавани Цары, туда прибыл Алексей сын императора Исаака Константинопольского, присланный Филиппом, королем Германии, и он был принят с великою радостью и великою почестью. И дож дал ему столько галер и кораблей, сколько то было нужно. И так они вышли из гавани Цары, и при попутном ветре прибыли в Дураццо.

Затем автор описывает весь переезд крестоносцев от Дураццо до самого Константинопольского пролива, где они, по совету Дандоло, пристали к азиатскому берегу и расположились лагерем в виду Константинополя; император Алексей делает им выгодные предложения, под условием [592] немедленно удалиться в Палестину; но крестоносцы требуют возведения на престол законного государя; таким образом, переговоры не кончились ничем, и крестоносцы решились приступить к осаде города (конец июня 1203).

На следующий день (по прекращении переговоров с греками), крестоносцы, отслушав обедню, собрались для совещания: и совещались они, сидя верхом на лошадях, в открытом поле. Вы могли бы видеть там прекрасных коней и множество всадников на них; а совет шел о том, как начать и вступить в борьбу. Говорили также и о многих других предметах; но в заключение было определено, чтобы граф Балдуин Фландрский вел авангард, потому что у него было много отличных людей, и стрелков, и арбалетчиков, больше чем у кого-нибудь другого (затем следует исчисление остальных пяти отрядов и их предводителей; последним шестым отрядом командовал Бонифаций Монферратский).

Назначили также и день, чтобы сесть на суда и высадиться на другом берегу, с решимостию жить или умереть. И знайте, что это было одно из самых сомнительных дел, какое когда-либо предпринималось. После того епископы и духовные говорили народу и убеждали его исповедаться и составить духовное завещание, так как никому неизвестна воля божья. И во всей армии это было исполнено охотно и с благочестием. Назначенный срок наступил. И рыцари вступили на корабли с своими конями, вооруженные с головы до ног, в шлемах с забралами; лошади были покрыты и оседланы, а прочие люди, не столь привыкшие к военному делу, сели на большее корабли; галеры также были все вооружены и убраны. Случилось же это в одно прекрасное утро, вскоре после солнечного восхода. А император Алексей выжидал их в боевом порядке и с великою силою на противоположном берегу. И затрубили в трубы. К каждой галере был привязан корабль, чтобы ему было легче продвинуть ее вперед. Никто не спрашивал, кому надобно было высаживаться прежде. Как кто мог, так и выходил. Рыцари бросились с судов в море в полном вооружении, с опущенными забралами и с мечем в руке, и по пояс были в воде; так же поступили стрелки, пехотинцы и арбалетчики, каждый отряд, где ему случилось пристать. И греки показали вид, что намерены им сопротивляться; но когда дело дошло до рукопашного боя, они обратили тыл, побежали и предоставили им берег. И знайте, что никогда еще никакая гавань не была взята с такою славою. Тогда моряки открыли корабельные двери и перебросили мосты, и начали перетаскивать лошадей. А рыцари начали садиться на них и располагаться в боевом порядке, как то следовало.

Балдуин, граф Фландрии и Геннегау, предводительствовавший авангардом, выступает вперед, а другие отряды за ним, каждый на своем месте. И шли они так до самого того места, где стоял император Алексей; а он повернул в Константинополь и бросил свою палатку. Наши люди нашли там довольно добычи. Между тем бароны определили, что они расположатся у гавани пред башнею [593] Галатою, к которой примыкала цепь, препятствовавшая кораблям проникнуть во внутреннюю гавань Константинополя. И наши бароны видели, что если они не возьмут этой башни и не разорвут этой цепи, то они погибли, и им будет худо. Потому они провели ночь пред башнею и в еврейском квартале, называемом Станор, где они нашли много хороших и богатых домов и удобно переночевали. На следующее утро, находившиеся в башне Галате и прибывшие из Константинополя на помощь в барках сделали вылазку; наши же люди бросились немедленно к оружию. Их собрал Яков из Авеня, вместе с своими пешими людьми. И знайте, что схватка была большая, и Яков был ранен мечем в лицо и едва не погиб. Но один из его рыцарей, по имени Николай из Лоленя, сел на коня и поспешил на помощь к своему сузерену: он действовал так хорошо, что заслужил величайшую похвалу. По всей армии поднялись крики, и наши сбежались со всех сторон; они их разбили, весьма многих убили и взяли в плен, так что некоторые не возвращались в башню, сели на свои барки, и много их утонуло; те же, которые убежали и бросились в башню, были преследуемы столь близко, что не успели запереть за собою ворот. Самая главная борьба произошла у ворот; крестоносцы взяли их силою, сломали и при этом многих убили и взяли в плен.

Так они овладели замком Галатою и Константинопольскою гаванью. Велика была радость армии, и она восхваляла Бога; жители же города пали духом. На следующий день, корабли, суда и галеры вступили в гавань. Тогда армия совещалась о том, как поступить: напасть ли на город с моря, или с суши. Венецианам очень хотелось, чтобы были устроены лестницы на кораблях и чтобы приступ был веден со стороны моря. Французы же говорили, что они не умеют действовать так хорошо на море, как венециане, но зато, сидя на лошади, в своем вооружении, они будут более полезны на сухом пути. Положено было, что венециане нападут с моря, бароны и их армия со стороны суши. Самый приступ был отложен на четыре дня.

В пятый день вся армия взялась за оружие. Отряды двинулись в назначенном порядке от гавани к дворцу Влахерны; а корабли шли вдоль берега до самой середины гавани, где впадает речка, которую нельзя перейти иначе, как по каменному мосту. Но греки сломали его, и бароны трудились целый день и целую ночь над починкою. Наконец, мост был готов, и отряды перешли по нем утром один за другим в предназначенном порядке. Так они подступили к городу, и никто не вышел оттуда, чтобы стать против них. И это было великим чудом, так как на одного человека в армии приходилось в городе двести.

Далее автор описывает те меры, которые были приняты крестоносцами для защиты лагеря, небольшие отдельные стычки и приготовления к всеобщему приступу с суши и с моря: приступ с суши совершенно не удался, но зато венециане успели овладеть несколькими приморскими башнями; тогда император Алексей делает вылазку со всеми своими силами; [594] но греки и крестоносцы долгое время стояли друг против друга, и никто не смел начать нападения; наконец, по неизвестным причинам для автора, император внезапно возвратился в город, а на следующий день к ним пришло другое, еще более неожиданное известие о бегстве императора.

Но посмотрите, какое совершилось чудо господне! В эту же ночь император Алексей Константинопольский захватил из своих сокровищ сколько мог, взял с собою всех тех, которые пожелали уйти, убежал и оставил город. Жители же города были сначала весьма удивлены, а потом отправились в темницу, где находился император Исаак, которому были выколоты глаза. Его облачили в императорские одежды, отвели в главный дворец Влахерну, посадили на высокий трон и подчинились ему как своему государю. И тогда, по желанию императора Исаака, назначили послов и отправили их в армию, и возвестили сыну Исаака и баронам, что Алексей бежал, и на престол возведен император Исаак. Когда принц узнал о том, он сообщил полученное им известие маркизу Бонифацию Монферратскому, а маркиз баронам армии. И когда все собрались в палатку сына императора Исаака, он рассказал им ту новость. Услышав то, они выразили несказанную радость, какой никогда не видывали в мире, и все воздали благочестиво хвалу Господу Богу за такую быструю помощь и за такое избавление от крайности, в которой они находились, и потому можно справедливо сказать, что никто не в состоянии повредить тем, кому Господь пожелает оказать помощь.

Между тем начинало рассветать, и войско взялось за оружие; все вооружались, ибо не очень верили грекам. Но в то же время появились новые вестники, по одному и по двое вместе, и рассказывали ту же самую новость. По совещанию баронов и графов с дожем Венеции, были отправлены в город послы для разузнания, в каком положении находится дело. Если сообщенное известие справедливо, то послы должны требовать от отца подтверждения тех условий, которые они заключили с сыном, или, в противном случае, они не отпустят царевича в город. Послами были избраны: от одних Матвей Монморанси, а от других Жоффруа, маршал Шампани, а от дожа Венеции два венецианца. Таким образом, послы были отведены к городским воротам, и им открыли ворота, и они пошли пешком, а греки (li Griffon) расставили от ворот до дворца Влахерны англичан и датчан (наемников), вооруженных секирами; там они нашли императора Исаака одетым столь богато, что напрасно кто-нибудь захотел бы видеть человека одетого с большею роскошью. Императрица, его жена, весьма красивая дама, сестра короля Венгрии, находилась подле него; других же знатных людей и знатных дам, разукрашенных донельзя, было такое множество, что не представлялось возможности повернуться; и все те, которые за день пред тем стояли против него, теперь явились к его услугам.

Послы предстали пред императором Исааком, и император, [595] я все прочие оказали им большое почтение, и послы говорили, что они желают переговорить с ним наедине от имени сына и баронов армии. Р он встал и пошел в отдельный покой, взяв с собою императрицу, своего камергера, драгомана и четырех послов. Но согласию с своими товарищами, Жоффруа Виллегардуин, маршал Шампани, говорил императору Исааку: « Государь, ты видишь, какую услугу мы оказали твоему сыну, и как мы выполнили пред ним заключенное с ним условие. Но он не может вступить в город, пока сам не выполнить условий с своей стороны. Он просить теперь, как ваш сын, чтобы вы утвердили его договор с нами в той форме и тем же способом, как он то сделал сам».— «Какой это договор?» спросил император. «Нижеследующий, отвечал посол: во-первых, поставить всю романскую империю в зависимость от Рима, от которого она отделилась. Потом, дать войску двести тысяч марок серебра и съестных припасов на год, всем от мала до велика; отправить десять тысяч человек на своих кораблях и содержать их на свой счет в течение года; и наконец иметь в Святой Земле пятьсот рыцарей, которые охраняли бы ее, на своем иждивении, до самой смерти. Вот договор, заключенный нами с вашим сыном и скрепленный клятвою и печатями как его, так и Филиппа, короля Германии, вашего зятя. Мы желаем теперь, чтобы и вы также утвердили этот договор». – «Конечно, – отвечал император, – условия договора весьма велики, и я не вижу, как возможно их исполнить; но вы оказали такую услугу и мне, и ему, что если бы вам отдать всю империю, то и это было бы сообразно с вашею услугой». Много было сказано и других речей, но все это кончилось тем, что отец утвердил, договор, заключенный его сыном, клятвою и золотыми печатями. Грамота была вручена послам; простившись с императором, они возвратились в армию и передали баронам о совершенном ими деле.

После того бароны сели на лошадей и отвели царевича с великою радостию в город к его отцу, и греки (li Gre) открыли им ворота и приняли их с великим торжеством и восторгом. Радость отца и сына была необычайна, так как они давно уже не видались, и от столь великой бедности, после тяжкого изгнания, были снова столь возвеличены, прежде всего помощью Бога, а потом крестоносцев. Торжество было велико и в Константинополе, и в армии у пилигримов, вследствие славы и победы, дарованной им Богом. На следующий день, император и даже его сын просили графов и баронов именем Бога расположиться на другой стороне гавани, близь Стенопа, говоря, что если они останутся в городе, то это повлечет за собою к столкновению между ними и греками (li Grius), и город может быть разрушен. И бароны говорили, что они уже оказали им столь много услуг, что не откажут теперь в этой просьбе. Затем они переправились на другую сторону гавани и поселились там в мире и спокойствии, пользуясь изобильно всякого рода съестными припасами.

Вы легко себе представите, что многие из армии захотели видеть Константинополь, и богатые дворцы, и высокие церкви, которых там [596] так много, и великие сокровища, которых не найдешь ни в одном городе в таком огромном количестве. Я не говорю о различных святынях: в одном этом городе их столько, сколько в остальном мире. Греки (li Grieu) и французы сохраняли во всем великое согласие и торговали между собою. По общему приговору французов и греков (li Grex) было решено, чтобы короновать нового императора в праздник св. Петра. Как решили, так и сделали. Коронация происходила с теми же почестями, как то делалось у греков во все времена. Потом начали уплачивать сумму, должную армии, и каждому возвратили то, что он дал венецианам за переезд. Новый император часто ходил навещать баронов в армию и оказывал им всевозможный почести. И он должен был так действовать, ибо они оказали ему большие услуги. Однажды он зашел отдельно в квартиру Балдуина, графа Фландрии и Геннегау, куда были позваны дож Венеции и старейшие бароны. И он обратился к ним с речью и сказал: «Господа, я считаю себя императором божиею и вашею милостию: вы оказали мне такую услугу, какой никто еще не оказывал христианскому человеку. Но знайте, что многие показывают мне наружное расположение, а внутренне ненавидят меня. Греки оскорблены особенно тем, что я возвратил свое наследие вашими силами: срок же вашего удаления близок. Вы заключили союз с венецианами только до праздника св. Михаила: в такое короткое время, я не могу выполнить своих условий, и притом, если вы меня оставите, я потеряю и государство, и жизнь, ибо греки ненавидят меня из-за вас. Но сделаемте вот что: останьтесь здесь до марта, я продолжу ваш союз с венецианами до Михайлова дня следующего года и заплачу венецианам, а вам буду доставлять все необходимое до Пасхи. К тому же времени я успею так укрепиться в стране, что мне нечего будет бояться. Между тем, при помощи доходов с своих земель, я заплачу вам должное по договору и успею изготовить корабли, чтобы идти с вами или послать других, как мы условились о том. У вас же останется свободным целое лето для похода».

Бароны отвечали, что они поговорят об этом друг с другом, хотя и были вполне уверены в справедливости слов императора и в том, что его предложение было выгодно как для него самого, так и для них: однако они не могли ни на что решиться, не посоветовавшись с армиею; они обещали ему, после такого совещания, дать ответ. После того император Алексей расстался с ними и возвратился в Константинополь, а они вернулись в армию, назначили на следующий день совещание и пригласили всех баронов, предводителей армий и большую часть рыцарей. И когда они собрались, предложение императора было отдано им на обсуждение.

Затем автор рассказывает, как, после жарких прений, крестоносцы согласились принять новое условие и провести зиму под стенами Константинополя, с целью упрочить положение нового императора; как император Алексей, по совету крестоносцев и сопровождаемый частью их армии, прошелся по своей империи, и как, во время его отсутствия, вследствие ссоры [597] между греками и латинами, произошел в Константинополе ужасный пожар, произведший навсегда ненависть туземцев к пришельцам; и как наконец, Алексей возвратился из похода к началу ноября 1203 года, изменившись совершенно в своих отношениях к латинам. Это последнее обстоятельство заставило крестоносцев отправить к Алексею посольство и требовать объяснений.

Для этого посольства были избраны Конон Бетюнский, Жоффруа Виллегардуин, маршал Шампани, и Милес Брабантский; а дож Венеции отправил трех знатнейших мужей из своего совета. Послы сели на коней, подпоясались мечами и подъехали вместе ко дворцу Влахерне. Знайте, что они шли на большую опасность и на большое приключение, при известном вероломстве греков. Спешившись у дверей, они вошли во дворец и увидели императора Алексея и императора Исаака, его отца, сидящими на двух престолах рядом друг с другом; близь них восседала императрица, мачеха Алексея и сестра короля Венгрии, прекрасная и добрая дама. Они были окружены множеством высоких людей, и их свита походила на двор богатейшего властителя.

По совещанию с прочими послами, начал говорить Конон Бетюнский, муж весьма мудрый и красноречивый: «Государь, мы пришли к тебе от имени баронов армии и дожа Венеции; ты знаешь, что они оказали тебе услуги, как то известно всякому и очевидно само по себе. Вы и ваш отец клялись им исполнить условия заключенная договора, как они изображены в грамотах. Вы не исполнили их, как то следовало бы вам. Они убеждали вас несколько раз, и мы теперь снова убеждаем, в присутствии ваших баронов, соблюсти договор, составленный между ними и вами. Если вы то исполните, все пойдет хорошо. Если же нет, то знайте, что с этого часа и на будущее время они не считают вас ни государем, ни другом, позаботятся о себе как могут, а вас предуведомляют, что не причинят зла ни вам, ни кому другому, пока не получать ответа, и не прибегнут ни к какой измене, ибо и на своей родине они не привыкли иначе поступать. Теперь вы слышали, что мы вам сказали: посоветуйтесь и поступите, как заблагорассудится вам». Греки были чрезвычайно изумлены, и при виде такого оскорбления говорили, что еще никто и никогда не осмеливался огорчать таким образом Константинопольского императора в собственных его покоях. Император Алексей и другие, бывшие с ними до тех пор в лучших отношениях, выразили послам свое неудовольствие. Во дворце поднялась большая тревога, и послы, вернувшись к воротам, сели на лошадей. Когда они выехали за ворота, не было ни одного из них, который не считал бы себя счастливым и не изумлялся своему избавлению от опасности: греки были близки к тому, чтобы схватить их и умертвить. Возвратившись в армию, они рассказали баронам о всем случившемся. Так началась война, и всякий вредил другому, как мог, и на сухом пути, и на море. Греки и франки схватывались несколько раз; но, [598] благодаря Бога, греки претерпевали всегда большую потерю, нежели франки. Война продолжалась долго, до глубокой зимы.

Затем автор подробно описывает стратагему греков, которые пустили брандеров, чтобы сжечь флот крестоносцев, по венециане успели искусно оттолкнуть их и поплатились всего одним купеческим кораблем из Пизы.

Пока все это происходило, греки, видя совершенный разрыв императора с франками, составили против него изменнический заговор. При дворе находился грек, которого император любил более прочих, и который именно рассорил его с франками. Имя его было Мурзуфл (Morchuflex). По совету с другими, в полночь, когда император Алексей спал у себя, его собственная стража, вместе с Мурзуфлом и его сообщниками, схватила его в постели и бросила в темницу. Мурзуфл, по совету других греков, надел на себя пурпуровую обувь, принял титул императора и короновался в храме св. Софии. Но послушайте, была ли когда-нибудь и кем-нибудь совершаема столь ужасная измена! Когда император Исаак услышал, что его сын схвачен, а Мурзуфл коронован, им овладел такой страх, что он заболел и вскоре умер. Император же Мурзуфл два-три раза приказывал отравить сына, но Богу было не угодно, чтобы он умер: тогда он удавил его. Но Мурзуфл распустил слух, что он умер своею смертью, похоронил его с почестями, как императора, и притворился весьма опечаленным. Но убийство не могло укрыться: греки и французы узнали скоро, что было совершено убийство, как вы о том слышали. Тогда бароны армии и дож Венеции собрались для совещания, на котором присутствовали епископы и все духовенство, и представители апостола (папы): последние доказывали баронам и пилигримам, что тот, кто совершил такое убийство, не имеет права на власть, и те, которые согласятся на то, будут сочтены соучастниками преступления; сверх того, они отказываются от повиновения Риму. «Почему мы вам объявляем, – говорило духовенство, – что война правильна и справедлива, и если вы имеете прямое намерение завоевать эту землю и подчинить ее Риму, то получите отпущение грехов, как дал вам то апостол всем, которые исповедуются и умрут». Знайте, что эти слова служили большим подкреплением для баронов и пилигримов. Война между франками и греками сделалась ужасною и нисколько не утихала: напротив, она усиливалась, и не проходило дня без схватки на сухом пути или на море.

Следует описание отдельных стычек, которые повторялись беспрерывно в течение всей зимы с 120З по 1204 год; наконец, в 1204 году крестоносцы решились сделать последний и самый отчаянный приступ со стороны моря в ближайший понедельник.

Год 1204. В то же самое время и император Мурзуфл расположился со всем своим войском пред тем местом, на которое был направлен приступ, и раскинул там свои пурпуровые [599] палатки. Так продолжалось дело до самого утра в понедельник, когда все наши на судах, кораблях и галерах явились вооруженными; жители же города чувствовали нынешний раз страх более обыкновенная. Наши чрезвычайно изумлялись тому, что никого не было видно ни на стенах, ни на башнях. Тогда начался изумительный и отчаянный приступ: каждый корабль устремлялся к назначенному ему месту; крики были так велики, что, казалось, земля распадется. Приступ продолжался долго, пока наш Господь не поднял сильного ветра, называемого Boire: этот ветер пригнал суда и корабли ближе к берегу, и два корабля, связанные вместе, из которых один назывался «Пилигрим», а другой «Парадиз», подошли к одной башне с двух сторон так близко, что лестница «Пилигрима» достала башню. В ту же минуту один венецианец и один французский рыцарь, по имени Андрей из Урбуаза, взошли на башню, а за ними и другие люди; находившееся же в башне были поражены и бежали.

Рыцари, помещенные на перевозных судах, увидев то, бросились на берег, приставили лестницы к стенам, поднялись на верх силою и овладели другими четырьмя башнями. Вслед за ними начали и другие бросаться с кораблей, судов и галер, как ни попало, овладели тремя воротами, вступили в них, пошли далее и прямо поскакали к сгавке императора Мурзуфла. Он же устроил свои полки впереди палаток. Греки, увидев пред собою всадников на лошадях, смешались, и сам император бежал по улицам во дворец Буколеон (в противоположной стороне города, на берегу Пропонтиды). При этом вы увидели бы, как наши била греков и овладевали их лошадьми, мулами и прочим имуществом. Убитых и раненых оказалось столько, что им не было ни конца, ни меры. Большая часть знатных греков бросилась к воротам Влахерны; настал уже вечер, и наши, утомясь борьбою и избиением войск императора, начали собираться на большой площади, находившейся внутри Константинополя. Они решились расположиться вблизи стен и башен, которыми они овладели, и никак не думали, что им удастся завоевать город ранее месяца: так много было в Константинополе церквей, дворцов и народа. Все было сделано сообразно с тем решением.

Таким образом, они расположились пред стенами и башнями, в виду своих кораблей. Граф Балдуин Фландрский поместился в пурпуровой ставке императора Мурзуфла, которую он оставил в порядке, а брат его Генрих стал пред дворцом Влахерны. Бонифаций, маркиз Монферратский и его люди расположились в ближайшем квартале города. Таким образом была размещена вся армия, как вы то слышали, и Константинополь был взять в понедельник после вербного воскресения (le lundi de Pasque florie). Лудовик, граф Блоа и Шартра, томился всю зиму четырехдневною лихорадкою, и не мог участвовать в осаде. Знайте, что это обстоятельство причинило большой ущерб в армии, так как он был отличный рыцарь, и пролежал больным на корабле. В эту ночь войско, чрезвычайно утомленное, отдохнуло. Но император [600] Мурзуфл не отдыхал: он созвал всех своих людей и объявил, что идет напасть на франков; но он не сделал так, как сказал, и самыми отдаленными от армии улицами прибыль к Золотым воротам, и бежал из города. И за ним бежали все, кто мог; и о всем этом ничего не знала армия.

В эту ночь пред ставкою Бонифация, маркиза Монферратского, не знаю кто-то, из боязни, чтобы греки не напали на нас, поджег квартал, отделявший их от греков. И город начал страшно гореть и был обхвачен пламенем: и горел всю эту ночь и до вечера следующего дня. Это был третий пожар в Константинополе со времени прибытия франков: и при этом сгорело домов более, чем сколько находится в трех самых больших городах королевства Франции. По прошествии ночи, когда наступило утро следующего дня, во вторник, вся армия, и конные, и пешие, вооружилась, и каждый занял свое место. Выходя из своих ставок, они думали, что им предстоит такая битва, какой они еще не имели; о бегстве же императора они ничего не знали. Между тем никто не выходил им навстречу. Маркиз Бонифаций Монферратский шел все утро прямо на Буколеон. При его появлении, все находившиеся там сдались под условием сохранения жизни. В том замке укрылись знатнейшие дамы в мире, а именно: сестра короля Франции, бывшая императрицею, и сестра короля Венгрии, которая также была императрицею; с ними было много и других знатных дам. Я не говорю о сокровищах, найденных в этом дворце, ибо их находилось там столько, что не было им ни конца, ни меры. В то же время дворец Влахерна сдался Генриху, брату графа Балдуина Фландрскаго, и на тех же самых условиях. Сокровища, находившиеся в нем, не были нисколько меньше того, что было найдено в Буколеоне. Оба они снабдили те замки своими людьми для охранения сокровищ. Другие же разошлись по городу и собирали добычу; добыча же была так велика, что вам никто не в состоянии был бы определить количества найденного золота, серебра, сосудов, драгоценных камней, бархату, шелковых материй, меховых одежд и прочих предметов. Но Жоффруа Виллегардуин, маршал Шампани, свидетельствует вам по совести и по истине, что в течение многих веков никогда не находили столько добычи в одном городе.

Всякий брал себе дом, какой ему было угодно, и таких домов было достаточно для всех. Таким образом, армия пилигримов и венециан разместилась по квартирам, и все радовались о чести и победе, которую даровал им Бог, и вследствие которой они перешли от бедности к богатству и к наслаждениям. Между тем в этом торжестве и в этой радости, ниспосланной Богом, прошло вербное воскресенье и великая Пасха. И нам следовало восхвалять нашего Господа Бога: имея все вместе не более двадцати тысяч вооруженных людей, мы с божиею помощью овладели четырьмястами тысяч населения, или более, и притом в городе, отлично защищенном, городе великом и закрытом со всех сторон. После того раздался клич по всей армии от имени [601] Бонифация Монферратскаго, предводителя войска, от имени баронов и дожа Венеции, а именно, чтобы все снесли и собрали свою добычу, сообразно данной присяге и под страхом отлучения; местом же сбора назначены были три церкви, отданные на охранение французам и венецианам, самым честным, каких только могли найти. И тогда каждый начал приносить свою добычу и складывать вместе.

ииекоторые приносили добросовестно, другие же нет, ибо им не дозволяла того жадность, этот корень всех зол: так, уже сначала они отделили свое дело от общего и укрыли вещи; но с того времени и Бог начал их любить менее других. О, всеблагий Боже! Пока они вели себя хорошо и честно, до тех пор и Господь покровительствовал им и их делу и возвысил их над прочими, но гораздо чаще добрые трудятся для злых. Между тем добыча была собрана вся и разделена пополам между франками и венецианами, как они в том клялись. Сделав этот раздел, наши уплатили из своей части пятьдесят тысяч марок серебра, чтобы покрыть свой долг венецианам; остальная же сумма до ста тысяч была роздана следующим образом: а именно, двое пеших получили столько же, сколько один конный, и двое конных – сколько один рыцарь. Знайте, что никогда ничего не совершалось более славного: как было предписано, так все было и выполнено, и добыча не была утаена; с теми же, которые удержали что-нибудь, поступлено было строго, и многих из них повесили. Так, граф Сен-Поль приказал повесить одного из своих рыцарей, с монетою на шее, которою он скрыл и как его в том обвиняли. Было много и других как из высшего, так и из низшего класса, которые не доставили добычи и удержали ее в противность справедливости. Как велика была добыча, сделанная в Константинополе, о том можно судить уже потому, что, помимо скрытого и не считая доли венециан, наши получили по крайней мере четыреста тысяч марок серебра и более десяти тысяч всякого рода сбруй. Таким-то образом была разделена добыча, сделанная в Константинополе, как вы о том слышали.

После того наши составили собрание и вместе с войском совещались, как поступить относительно того, что было уже ими определено прежде (а именно, относительно разделения империи). После долгих прений, назначили день, в который будут наименованы 12 человек для избрания императора. И не могло быть иначе, чтобы при этом не явилось множество претендентов и завистников, ибо сделаться Константинопольским императором было бы великою честью. Но главное соперничество происходило между Балдуином, графом Фландрии и Геннегау, и маркизом Бонифацием Монферратским; все говорили, что будет избран один из двух. Видя это, благоразумные люди в армии, державшие сторону того или другого, рассуждали сообща и говорили так: «Господа, если изберут одного из этих двух высоких лиц, то другой придет в такую зависть, что уведет с собою всех своих людей, и так мы потеряем страну, как некогда едва не утратили Иерусалима, когда, по [602] завоевании его, избрали Готфрида Бульонскаго. И граф Св. Эгидия (li cuens de Sain Gille, т. е. Раймунд Тулузский) почувствовал при этом такую зависть, что убедил прочих баронов и всех других оставить армию. Много людей ушло, и если бы не помог Бог, то земля была бы потеряна. А потому и нам следует беречься, чтобы не случилось чего подобного. Постараемся удержать их обоих, чтобы при избрании одного, с помощью божией, и другой остался бы с нами. Пусть избранный уступить своему совместнику все земли в Турции по ту сторону пролива с островом Критом, а совместник пусть сделается его вассалом. Так мы удержим обоих». Соответственно такому решению и было поступлено: соперники добродушно согласились на такое условие. Наконец наступил день собрания, и избрали 12 человек, шесть с одной стороны и шесть с другой. И они поклялись над святыми, что изберут по совести того, кто окажется более достойным и кто будет лучше править империею. Таким образом назначили 12 человек. В назначенный день они собрались в богатом дворце, где стоял дож Венеции, и который был красивейшим зданием в мире.

Туда собралось множество людей, чему нельзя и удивляться, ибо каждый хотел видеть, кого выберут. Те двенадцать избирателей были призваны и отведены в богатейшую капеллу, находившуюся во дворце. Их совещание продолжалось до тех пор, пока они не согласились между собою. Невелону, епископу Соассонскому, принадлежавшему к числу 12, было поручено говорить за всех. Потом они вышли к баронам и дожу Венеции. Вы можете себе представить, что на них все смотрели с любопытством, желая знать результат выборов. И епископ начал говорить и сказал: «Господа, мы согласились, благодаря Бога, относительно избрания императора; и вы клялись считать того императором, кто будет нами избран, и помогать ему, если кто окажет сопротивление. Ныне же, в час рождения Господа нашего, мы объявляем: избран Балдуин, граф Фландрии и Геннегау». Тотчас же раздался по всему дворцу радостный крик, и бароны отвели его в церковь; при этом Бонифаций Монферратский предупреждал всех других и оказывал ему всевозможный почести. Так был избран Балдуин, граф Фландрии и Геннегау, императором, и коронование его назначили чрез три недели после Пасхи. Между тем многие занялись приготовлением богатых одежд к тому торжеству, и им было из чего сделать.

Во время коронования, маркиз Бонифаций Монферратский женился на императрице, вдове императора Исаака и сестре короля Венгрии. В эти же дни умер знатный барон армии, Одо шампанец из Шамплита; оплакиваемый братом своим Вильгельмом и прочими друзьями, он был погребен с большою церемониею в церкви св. Апостолов.

Между тем приблизился день коронования, и император Балдуин был венчан радостно и с почетом в церкви св. Софии, в год от воплощения господня 1204. Нечего говорить о восторге и празднестве, на котором присутствовали бароны и рыцари, сколько их было; и маркиз Бонифаций Монферратский, и граф Лудовик [603] приветствовали Балдуина, как своего государя. После великого торжества коронования, его отвели в процессии в богатый дворец Буколеон, богаче которого нельзя видеть, и когда кончились праздники, он занялся делами.

Бонифаций, маркиз Монферратский, потребовал исполнения договора, а именно уступки ему земель в Турции по ту сторону пролива, с о. Критом. Император знал, что он обязан отдать ему эти владения, и соглашался на то охотно. И когда маркиз увидел, что император так благодушно намерен исполнить условия договора, он начал просить у него в обмен на те земли королевство Фессалоникское (т. е. Македонию), потому что оно ближе к пределам владений короля Венгрии, на сестре которого он был женат. Много переговаривались об этом деле, но кончилось тем, что император уступил. Бонифаций дал ему присягу, и все войско исполнилось великою радостью; ибо маркиз был отважнейший рыцарь на свете и любим всеми за свою щедрость. Таким образом, как вы то слышали, маркиз Монферратский остался в завоеванной земле.

Конец мемуаров нашего автора заключает в себе историю новой Латинской империи в Константинополе до 1207 года.

Маршал Шампани Жоффруа Виллегардуин.

De la conqueste de Constantinople. – 1198-1204 г.

Жоффруа Виллегардуин, маршал Шампани (Geoffroy de Ville-Harduin, marechal de Champagne), родился в начале второй половины XII столетия, в епархии г. Троа, между Бар и Арсис-на-Обе. Отец Жоффруа, Вильгельм, был маршалом Шампани, и имел еще одного сына Иоанна и трех дочерей. В 1180 г., Жоффруа, по смерти отца, наследовал ему в его звании маршала Шампани и поступил ко двору графа Гейнриха, связавшего скоро судьбу своего небольшого графства с Иерусалимским королевством. Во время похода Ричарда Львиное-Сердце, граф Шампани, вручив родовое владение младшему брату, Тибо, отправился в Палестину и, при помощи Ричарда получил титул Иерусалимского короля; но в 1197 г. он погиб от падения из окошка в Птолемаиде, и его брат Тибо вступил в управление графством Шампань. Неудивительно потому, что Тибо, как брат Иерусалимского короля, скорее других изъявил готовность к новому походу в Палестину, и что в его графстве нашлось более нежели где-нибудь желающих принять крест. Не смотря на преждевременную смерть Тибо, его спутники, и вместе с ними наш автор, присоединились к Балдуину Фландрскому, женатому на сестре Тибо, и отправились в поход, заключившийся завоеванием Константинополя. Во время похода и самой осады города, Жоффруа принимал участие во всех важных делах, а потому хорошо знал происходившее в лагере. По утверждении латинов в империи, Жоффруа получил звание маршала Романии и пережил правление Балдуина I. Его мемуары, начинаясь с 1198 г., были им доведены до 1207 г., когда уже царствовал преемник Балдуина I, Гейнрих; сам же он умер в 1213 году. [604] Но его имя долго сохранялось на Востоке, благодаря подвигам его племянника Жоффруа Виллегардуина (сына Иоанна), который умел завоевать себе Ахаию, где долгое время правило его потомство.

Мемуары Жоффруа Виллегардуина, маршала Шампани и Романии, «О завоевании Константинополя», принадлежат к числу древнейших памятников французской литературы и вместе считаются одним из лучшим, исторических произведений крестоносной эпохи, которое было написано светским пером, что составляло большую редкость в ту эпоху. – Издания: лучшее сделано Историческим обществом Франции, под редакциею Paulin Paris: Be la conqueste de Constantinoble, par Joffroi de Villehardouin et Henri de Valenciennes (его продолжатель). Paris, 1838. – См. исследование о Виллегардуине и его времени в диссертации Медовикова, «Латинские императоры в Константинополе».