Иван IV Грозный и Пётр Великий — знаковые фигуры российской истории; о них написаны книги и поставлены фильмы, созданы известные живописные полотна и скульптурные изваяния, им отведена не одна страница в школьных учебниках, их имена, наконец, появляются на табачных и винно-водочных изделиях. Иначе говоря — их знают все. Ничего этого не удостоился царь Алексей Михайлович, личность которого представляют себе весьма немногие. А это была удивительная фигура, отличавшаяся от своих более известных царствующих персон меньшей кровожадностью, большим спокойствием и рассудительностью характера, привязанностью к семье, отсутствием стремления к проведению крутых реформ.

Знаменитый русский историк Сергей Михайлович Соловьёв писал: «В самом начале царствования можно было видеть, что правление находится в крепкой руке человека, умеющего распоряжаться умно и с достоинством». Заключая же трёхтомное исследование этого царствования (1645-1676), он подводил итог: «Бесспорно, Алексей Михайлович представлял самое привлекательное явление, когда-либо виденное на престоле царей московских» ¹. А вот Василий Осипович Ключевский, любитель парадоксов, вроде бы согласился с характеристикой Соловьёва, но сделал это так, что сразу поместил этого монарха в разряд людей очень милых, но малоинтересных. «Царь Алексей Михайлович, — писал он, — был добрейший человек, славная русская душа. Я готов видеть в нём лучшего человека Древней Руси, по крайней мере, не знаю другого древнерусского человека, который производил бы более приятное впечатление, — но только не на престоле. Это был довольно пассивный характер» ². Именно с лёгкой руки Ключевского второго Романова стали называть «Тишайшим».

Я не согласна с Ключевским — царь Алексей Михайлович был человеком сложного и отнюдь не тихого характера. Творчество Алексея Михайловича говорит само за себя, и читатель сможет составить собственное о нём представление. Заметим, что до нашего времени дошло более сотни писем царя. Познакомимся с одним из них, однако прежде о драматичной предыстории его написания и о самом адресате послания.

Адресат — Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин был обычным псковским дворянином, но благодаря царской милости [42] занимал при дворе важное место. Он стал ведущим дипломатом и канцлером России, стремился к проведению реформ в экономической и управленческой сферах. Афанасий Лаврентьевич был фанатично предан служебному долгу; очень строгий к себе, он и от других требовал безупречной службы в ущерб личным интересам. Нащокин снискал себе многочисленные похвалы как современников, так и историков: волевая и деятельная натура, острый ум, высочайший профессионализм в дипломатической сфере, при этом в мягкости и добродушии не замечен. Несмотря на разницу в характерах царя и Ордина-Нашокина, их связывали взаимопонимание, доверие и в конечном счёте дружба.

В конце 1659 — начале 1660 года Афанасий Лаврентьевич, находясь в недавно завоёванной русскими Лифляндии, вёл напряжённую подготовку к заключению «вечного мира» со Швецией. Первый шаг был уже сделан — 20 декабря 1658 года русские послы заключили со шведами трёхлетнее перемирие в деревне Валиесар. Это перемирие позволило России усилить военные действия против Речи Посполитой в борьбе за Украину. Ордин-Нащокин ожидал приезда из Москвы своего сына Воина, который был им послан с поручениями к Алексею Михайловичу. Воин был милостиво принят царём и отпушен обратно. Указ, переданный с ним послам, был очень важным — он содержал условия, которые должна была выдвинуть российская сторона для заключения мира. Ему также были выданы деньги из Посольского приказа. Однако в феврале вместо ожидаемого Нащокиным сына пришло известие о том, что Воин покинул отечество и направился к польскому королю Яну Казимиру, находившемуся в то время в Гданьске (Данциге).

Воину как сыну дипломата и царского фаворита, едущему от милостиво его принявшего государя, легко удалось пересечь границу, не вызвав подозрений. До конца апреля 1660 года он пребывал в Гданьске при дворе, затем странствовал по Европе.

Даже современники не знали, чем был вызван столь необычный поступок сына влиятельнейшего государственного деятеля, обласканного самим государем. Поступок Воина, какими бы мотивами он ни руководствовался, вызвал у соотечественников порицание и возмущение. Бегство младшего Нащокина в Польшу в русских источниках однозначно расценивается как «злая измена», «падение», «глупость», «воровство», «преступное дело». Отъезд служилого человека из страны мог происходить только с царского разрешения и с получением проезжей грамоты. Воин к тому же не исполнил важное поручение, увёз секретнейшие документы и прихватил с собой деньги из государственной казны. Поэтому он, безусловно, стал злостным преступником, заслуживающим наказания. Нечего и говорить, что Воин нарушил и свой сыновний долг, нанеся отцу тяжёлый удар в ответственный момент его службы.

Пробыв за рубежом около двух лет, беглец решил вернуться на родину. В 1661 году он написал покаянное письмо, адресованное царю Алексею Михайловичу. Однако скорого ответа Воин не получил. Известно, что в июле 1662 года он опять был в Гданьске и нуждался в деньгах. В 1663-м в марте он появился у своего родственника, русского посланника в Копенгагене Богдана Нащокина. Только в августе 1665-го Алексей Михайлович написал Воину о прощении и разрешил вернуться. Блудный сын отправился в отчий дом.

Вернёмся к моменту, когда весть о побеге Воина достигла Москвы. Она вызвала переписку между царём Алексеем Михайловичем и Афанасием Лаврентьевичем. Узнав о побеге и впав в гнев, царь хотел срочно отозвать Ордина-Нашокина с русско-шведских переговоров. Таким же было и побуждение обманутого отца, который просил его с посольства «переменить», так как измену сына «причитают и к нему» — он обесчещен, и тщетны будут теперь труды его, отечество и сын навсегда потеряны. Получив такое послание, царь срочно отправил к Афанасию Лаврентьевичу нарочного, подьячего Никифорова, с наказом его «разговаривать от печали, ...утешать всячески и великого государя милостию обнадёживать» ³ и передать многие царские речи устно, сообразуясь с реакцией и состоянием Ордина-Нащокина. С Никифоровым же царь передал и своё личное утешительное послание Афанасию Лаврентьевичу. Подьячий привёз царю подробный отчёт о своих разговорах с Ординым-Нащокиным и письмо от него.

Если в утешительном послании царь ни словом не обмолвился о поимке беглеца, то в устном наказе Никифорову он велел Афанасию Лаврентьевичу передать, что сына ему надо найти и вернуть любым [43] способом, «а для того сулить и давать 5, 6 и 10 тысяч рублей» (огромные по тем временам суммы, а если это окажется невозможным, «то надобно и ево (Воина. — О. К.) б известь там, для того, что он от великого государя к нему, Афанасью, отпущон был со многими указами о делех и с ведомостями» ⁴. Щадя отцовские чувства, Никифоров должен был сказать Нащокину «о небытии на свете» его сына, «смотря по речам» Афанасия Лаврентьевича и к ним «примеряясь».

В ответ на эти слова Ордин-Нащокин прямо спросил подьячего, есть ли с ним указ царя о поимке и казни его сына. «И я, холоп твой, — отчитывался Никифоров, — сказал, что твоего, великого государя, указа со мною нет» ⁵. Таким образом, Алексей Михайлович полностью оставил решение о наказании сына на усмотрение отца, хотя беглец и являлся государственным преступником. Примечательно, что царь нигде не высказал своей личной обиды на Воина за то, что тот пренебрёг его милостью.

Поймать сына для Афанасия Лаврентьевича было делом нетрудным, хотя момент оказался упущен н Воин был уже далеко от русских границ, внутри которых отец «знал бы как его перенять», но не смел действовать без указа, думая, что отпрыск мог исполнять какое-то царское распоряжение ⁶. Но и за границей для Нащокина поиски были возможны. Афанасий Лаврентьевич сразу сообщил царю через Никифорова, что «такие де, государь, люди есть, которые тебе, великому государю, служат верно, что ево, Воина, сыщут и изымут» ⁷. Узнав о царском решении, Афанасий Лаврентьевич решил ничего не предпринимать: «Дело то положил я на Суд Божий, а о поимке его промышлять и за то деньги давать не для чего, потому что он за неправду и без того пропадёт и сгинет, и убит будет Судом Божиим»,

Думается, что царь был вполне удовлетворён таким шагом, ибо и сам постоянно призывал своих вельмож в любом деле в первую очередь полагаться на волю божию. Определённая двойственность в действиях Алексея Михайловича, нашедшая отражение в мягкости и снисходительности по отношению к Воину в письме и суровость в устном наказе, не вызовет удивления у тех, кто хорошо знаком с его письмами, наказами и распоряжениями. Царь пытался одновременно быть и строгим, и милосердным к своему окружению.

Главный ущерб, нанесённый Воином государственным интересам России, заключался в том, что своим поступком он «вывел из строя» отца, в руках которого находились все нити внешней политики государства. Здесь Афанасии Лаврентьевич был ключевой и незаменимой фигурой вследствие своего опыта, знаний н преданности своему делу. Теперь он был полностью дискредитирован как отец изменника. И, конечно, злые языки стали говорить, что Афанасий Лаврентьевич знал об измене сына и не остановил его. Царь велел Никифорову передать Ордину-Нащокину: «А что говорят в мире о сыне его, что он изменил, и эту измену причитают и к нему, то он бы эту мысль отложил». Но «отложить» не получалось. Несмотря на заверения царя, Нащокин ещё и ещё раз возвращался к вопросу о своей невиновности. В конце концов, он стал просить царя об устройстве судебного разбирательства по его делу, чтобы быть публично оправданным или осуждённым. «Маюсь я безвестною виною, холоп твой, от русских людей наслушая (наслушавшись. — О. К.) и иноземцев, и всё, великий государь, дело в Лыфлянтех обругано. Ужо я, холоп твой, мёртв, слыша над собою о сынишке своём измену... Вели, государь, Божий и свой, великого государя, праведный суд сыскать. А в сыску, государь, очищение». Если я виновен, писал он далее, то «достоин в заточении быть и казни».

Но царь не счёл нужным проводить разбирательство. Для него было крайне важно сохранить своего дипломата в дееспособном состоянии и не сорвать намечавшиеся переговоры со Швецией. Поэтому, как представляется, он постарался укротить свой гнев и сделать всё возможное, чтобы как можно скорее вывести Афанасия Лаврентьевича из шокового состояния. Помимо государственного интереса, Алексеем Михайловичем, конечно, руководило и искреннее участие к горю Нащокина как близкого ему человека. Примечательно то, что в своём письме к Афанасию Лаврентьевичу царь в первую очередь выражает сочувствие его жене Пелагее Васильевне, которая, как он пишет, несчастна уже от того, что всегда в разлуке с супругом, находящимся на далёкой от дома службе, теперь же она потеряла и сына.

Царь расценил случившееся с Ординым-Нащокиным как «беду, больше которой на свете не бывает... больше этой беды вперёд уже не будет». Родители разом лишились «наследника», «утешителя и водителя старости и угодителя... честной седине», а также «памятотворителя доброго». Далее Алексей Михайлович пытается разубедить впавшего в отчаяние отца в том, что его служебной деятельности пришёл конец. Такая мысль появилась, «мню, что от безмерные печали. Обесчестен ли бысть? Но к славе, яже ради терпения на небесех лежащей, взирай. Отшетен ли бысть (понёс ли убыток? — О. К.)! Но взирай богатство небесное и сокровище, еже скрыл еси себе ради благих дел. Отпал ли еси отечества? Но имаши отечество на небесех — Иеросалим. Чадо ли отложил еси? Но ангелы имаши, с ними же ликоствуеши у престола Божия и возвеселишися вечным веселием». Иначе говоря, каждая «печаль» переносится царём в пласт «небесный», где она выглядит совсем не так плохо, как в земной реальности.

Алексей Михайлович обращал внимание Ордина-Нащокина на то, что через свой «плач» он впал в один из тягчайших христианских грехов — грех отчаяния, ибо отчаявшийся не надеется на Бога, не верит в его помощь и тем отпадает от него: «И тебе подобает от падения своего перед Богом, что до конца впал в печаль, востати борзо и стати крепко, и уповати, и дерзати и на его приключившееся действо крепко н на свою безмерную печаль дерзостно, безо всякого сомнительства. Воистинно Бог с тобою есть и будет во веки и на веки, сию печаль той да обратит вам в радость и утешит вас вскоре».

Царь и тут находит помимо небесных и земные резоны для утешения Афанасия Лаврентьевича. Он постарался свести поступок Воина к делу не столь уж необычному и ужасному: молодым людям вообще свойственно «полетать» по миру, но потом они возвращаются «в гнездо своё». Сам же царь его, Воина, «измену поставил ни во что».

Алексей Михайлович убеждал Ордина-Нащокина не принимать близко к сердцу недоброжелательные разговоры вокруг побега сына: «А мира сего тленного и вихров, исходящих от злых человек, не перенять. потому что во всём свете рассеяни быша, точию бо человеку душою перед Богом не погрешить, а вихры злые, от человек нашедшие, кроме воли Божией что могут учинити?»

Буквально в одной фразе царь говорит о своей неизменной к Нащокину [44] милости, но Никифорову указывает «великого государя милостью обнадёживать». Таким образом, царь указывает Афанасию Лаврентьевичу на две надёжные опоры в его горе — милосердие Божие и милосердие царское.

Усилия Алексея Михайловича утешить и ободрить Ордина-Нащокина возымели ожидаемый результат. Афанасий Лаврентьевич понял, что ему оказывается исключительнейшее доверие. Никифоров докладывал, что царское письмо Нащокин «чёл со слезами, а прочёл, Господу Богу и Пресвятей Богородице хвалу воздал». В ответе царю дипломат подчёркивал, что «государево дело» для него важнее личных переживаний и любви к семье: «Твоя великого государя неизреченная милость светом небесным мрачную душу мою озарила, что воздам Господеви моему за сие? Умилосердись, повели заблудшую овцу в горах сыскивать! Бил я челом об отставке от посольского дела от жалости души моей, чтоб мне в таком падении сынишка моего, зазорну будучи от всех людей, в деле не ослабеть, и от того бы твоему великого государя делу в посольстве низости не было от одной же печали о заблуждении сынишка моего я твоего государева дела не оставлю: если бы и жену или чадо паче твоего дела возлюбил бы, не был бы милости достоин. Ныне судим от Господа наказуюсь, да не с миром осужусь».

Письмо было написано царём 14 марта 1660 года, во вторник второй (сыропустой) недели Великого поста ⁸. Именно в этот день читалось Слово Василия Великого «О благодарении» ⁹. Это Слово, многократно им цитируемое, царь и положил в основу своего послания. Мы видим яркий пример того, как виртуозно и естественно царь вплетает в бытовую реальность текст церковной службы, дающий образное воплощение мыслям и чувствам людей XVII века.

«От царя, великого князя Алексея Михайловича всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца верному и избранному и радетельному о Божьих и о наших государских делах и судящему людей божих и наших государевых по правде, (воистину доброе и спасительное дело, людей Божих судить по правде!), но более того ж христолюбцу и миролюбцу, ещё же нищелюбцу и трудолюбцу и совершенному богоприимцу и странноприимцу и нашему государеву всякому делу доброму ходатаю и доброжелателю думному нашему дворянину и воеводе Афанасью Лаврентьевичу Ордину-Нащокину от нас, Великого Государя, милостивое слово.

Стало нам, Великому Государю, известно, что сын твой попущением Божием, а своей глупостью объявился во Гданьске, а тебе, отцу своему, лютую печаль учинил. И та печаль приключилась тебе от самого сатаны и, полагаю, что и от всех сил бесовских, изошёл от них злой вихрь и возмутил воздух небесный и разлучил и отторгнул насильно того доброго агнца яростным и смрадным своим дуновением от тебя, отца и пастыря своего. Да и ты к нам, Великому Государю, в отписке своей о том писал же, что писал к тебе из Царевичева Дмитриева города дьяк Дружина Протопопов и прислал расспрос посланника от Богуслава Радзивила, а в том расспросе сообщено про приезд сына твоего в Гданьск.

И мы, Великий Государь, и сами по тебе, верном своём рабе, поскорбели из-за случившейся с тобой сей горькой болезни и злого оружия, прошедшего душу и тело твоё. Ей, велика скорбь и туга во истину! Так уздечка досадно обрывается и колесница плачевно ломается.

Ещё же скорбим и о жене твоей как о живущей одиноко в доме твоём, и принявшей горькую ту полынь во утробе своей, и много скорбим о двойном и неутешном её плаче: первый её плач об отсутствии тебя, Богом данного и истинного супруга своего, пред очами своими всегда, второй плач её — о похищении и разлучении лютым и яростным зверем дорогого единокровного птенца своего, насильно отторгнутого от утробы её. О злое сие насилие от тёмного зверя попущением Божием из-за ваших грехов! Воистину превелик и неутешен плач, вне надежды на Бога, обоим вам, супругу с супругою, лишившихся такого наследника единственного от недр своих, а также утешителя и поводыря старости, и утолителя благородной вашей седине, и по отходе вашем в вечную благодать совершателя поминовений доброго.

Посетовав, призываем тебя воспрянуть от печали, причинённой сыном, и возложить печаль на волю Божию. Не в печаль впадать, а вскочить как олень на источники водные, так и тебе, отстранив печаль, скорее направить внутренний взор на заповеди Божии и со всяким благодарением уповать, так же и Василий Великий говорит, что благо — на Господа уповать, а не самому по себе размышлять. Предложим же и произносимое дьяконом на Святой литургии: «Станем добре, станем добре, станем право и разумно, горе (ввысь. — О. К.) ум свой возведя, иначе говоря, свято, чисто и благоразумно, безо всякого сомнения житейского смотреть и ожидать благодати свыше», — поучает он. Пригласим же и Василия Великого, ясносиятельного и огнезрачного столпа, его ж глава достигает небес. Что ж огнезрачный Василий, как он повелевает о всём благодарить Бога, а не в печали окончательной пребывать?

«Уже ли благодарить, когда привязан, избит, на колесе растянут, очей лишён, благодарить ли, когда томим, когда ненавидящий наносит бесчисленные раны, когда замерзаю от стужи, мучаюсь голодом, к дереву привязан, напрасно лишён детей или даже жены, потерял имущество во время кораблекрушения, попался на море разбойникам или на суше грабителям, ранен, оклеветан, отчаиваюсь, в темнице пребывая? Да, благодарим, а не невоздаянием воздаём! И более благочестиво уповаем! И плакать в меру, а не чрезмерно дозволяется и женщинам и мужчинам, любящим плакать многослезно, скорбя в печали. Немного можно прослезиться, но сделать то безмолвно, а не с протестом, без рыданий, не разрывая на себе одежд или посыпая себя пеплом».

Призовём же и Иова праведного, понесшего нашедшие на него и лютотерзаемые скорби. Что ж тогда Иов сказал, что ещё использовал, кроме того, что непрестанно на устах своих имел: «Буди имя Господне благословенно от ныне и до века!» И, в конце концов, какую благодать воспринял! И тому мы, Великий Государь, весьма удивляемся, что вихря бесовского, слегка нашедшего на тебя, убоялся, а Божию помощь отставил. И то в забвение положил, как в мимошедшее время Дух Святой во святой церкви вас обоих соединил [45] и вместе тело и кровь Господню сподобил принять, и уже здесь, на земле, глас нас обнадёживает и не забывает. Тем более душу заблудшую и погибшую может вскоре возвратить на покаяние и привести в прежнее состояние. Зачем в такую великую печаль и во уныние (только веруй и уповай!) чрезмерные ввёл себя?

И бьёшь челом нам, Великому Государю, чтоб тебя заменить, чтоб твоим затемнением ума нашему. Великого Государя, делу на посольском съезде вреда какого не причинилось. И ты от которого обычая такое челобитье предлагаешь? Полагаю, что от безмерной печали. Многих ведь мы знали в бедах нестерпимых испустить слезу не могших, также и других в губительные страсти в падших, в неистовство или исступление ума, и тех, кто даже в конце концов испустил дух, так как немощные силы их перед тяготою печали преклонились.

Но что же буду делать? Разорву одежду и примусь валяться по земле, и биться, и обмирать, и показывать себя перед окружающими ребёнком, от побоев кричащим и дух испускающим? И умершие ради телесной жизни и срама тленного, какую благодать восприняли, разве что вечных мук наследие получили? А уповающих, воздающих и не сомневающихся в будущей благодати облегчается печальное житие. Обесчещен ли ты? Но на славу, уготованную ради терпения, на небесах лежащую, взирай. Понёс ли убыток? Но взирай на богатство небесное и сокровище, которое собрал себе благими делами. Лишился ли отечества? Но имеешь отечеством небесный Иерусалим. Чадо ли утратил? Но ангелов имеешь, с ними же будешь ликовать у престола Божия, и возвеселишься вечным веселием. И «какая благая жизнь!» — воскликнем же.

Иоанна Златоустого не воспомянул ли, святого его писания, что не страшно пасть, страшно, упав, не встать? Так и тебе подобает на отпадение своё перед Богом, так как ты полностью впал в печаль, встать быстро и стать прочно, надёжно, и уповать, и дерзать на дьявола и на его действия крепко, н на свою безмерную печаль дерзостно, безо всякого сомнения. Воистину Бог с тобою есть и будет во веки и навеки. Эту печаль Он да обратит вам в радость и утешит вас вскоре.

А если и впрямь сын твой изменил, и мы, великий государь, его измену поставили ни во что, и точно ведаем, что помимо твоей воли то сотворил, и тебе злую печаль, а себе вечное прегрешение учинил. И тебе, верному рабу Христову и нашему, сына твоего дурость поставить ему в известность и в соглашение (?) ему. И он, незначительный человек, у нас, великого государя, тайно был, и не один раз, и многие дела ему к тебе поручали, а такого просто замышленного яда под языком его не ведали. А тому мы, великий государь, не удивляемся, что сын твой сплутовал, ясно, что по незрелости ума то сделал. Сам ты Божественное писание читаешь и понимаешь, как Святой апостол вещает о юности: «Юность есть нетвёрдое и зыблемое основание, и ветроколеблемая и легко сокрушаемая тростинка, общеизвестный помысел, неизвестный путешественник, неискуссный конюх, пьянствующий всадник, необузданный свирепеющий конь, лютейший неукротимый зверь, любострастный огонь, себя поедающий пламень, неиствующее море, необузданное наводнение, легко потопляемый корабль, беспорядочное движение, неподобное желание, растленная любовь, трудно удерживаемая похоть, ярма благого расторгновение и бремени лёгкого падение, неведение Бога, забвение самого себя». А он человек молодой, хочет создания Божие и творения рук Его видеть на этом свете, так и птица летает туда и сюда, и полетав довольно, затем ко гнезду своему прилетает. Прикоснётся... к сердцу его слово сына Божия, воспомянет он гнездо своё телесное, а более того душевную привязанность, полученную от Святого Духа во святой купели, и он к вам вскоре возвратится. И тебе б, верному рабу Божию и нашему государеву, видя к себе Божию милость, и нашу государскую отеческую премногую милость, и отложа ту печаль, Божие и наше государево дело совершать, смотря по тамошнему делу. А нашего государского никакого гневу на тебя из-за знания о плутости сына твоего ни слова нет. А мира этого тленного и вихрей, исходящих от злых люден, не унять, потому что по всему свету рассеялись. Только бы человеку душою пред Богом не погрешить, а вихри злые, от людей нашедшие, помимо воли Божией что могут учинить? Упование нам — Бог и прибежище наше — Христос, а покровитель нам — Дух Святой,

Писано в царствующем граде Москве, в наших царских палатах...»

РГАДА Ф 96. Оп. 1.1660. Ед. хр. 2. Л. 91-105.

Ранее письмо опубликовано С. М. Соловьёвым в пересказе и со значительными сокращениями ¹⁰.

Комментарии

1. Соловьев С. М. История России с древнейших времён. Кн. V. Т. 10. М. 1961. С. 460; Кн. VI. Т. 12. М. 1961. С. 609.

2. Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. 3. М. 1937. С. 352-353.

3. Цит. по: Соловьёв С. М. Указ. соч. Кн. VI. С. 71-74. Сами письма, наказ Никифорову и его отчёт находятся в фонде сношений России со Швецией в столбце, связанном с переговорами Ордина-Нащокина с Бентом Горном: РГАДА. Ф. 96. Оп, 1, 1660. Ед. хр. 2.

4. РГАДА. Ф, 96. Оп. 2.1661. Ед. хр. 2. Л. 119-120.

5. Там же. Л. 122.

6. Там же. Л. 84, 171.

7. Там же. Л. 171.

8. Пасха в високосный 1660 г. пришлась на 22 апреля.

9. См.: Творения иже во святых отца нашего Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийския. Т. 2. СПб. 1911. С. 100-108.

10. Соловьев С. М. Указ. соч. Кн, VI. С. 71-73.

Текст воспроизведен по изданию: «Не страшно пасть, страшно упав, не встать...». Эпистолярное творчество царя Алексея Михайловича // Родина, № 11. 2006

© текст - Кошелева О. 2006
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Николаева Е. В. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Родина. 2006