Глава I.
Чечня и чеченцы XVIII в. на Кавказе. География, демография и этнополитические границы
Чечня, чеченцы — это экзоним, появившийся в русских и дагестанских источниках начиная со второй половины XVII в., в основу которого легло название феодального Чеченского владения-княжества с центром в крупном плоскостном селении — Чечен-Аул (вместе с тем в индоевропейской лексике есть термин «чечен/чачан» — красивый, что придает данному экзониму куда более долгую историю). Этноним Нахчийчоь/Нохчийчоь на чеченском языке означает «жилище/страна/место обитания нахчой/нохчой». «Нахчой/нахчи/нохчи», в свою очередь, — автоэтноним (самоназвание) чеченцев, в буквальном переводе на русский язык — «люди», «наши люди». Еще в XIX в., не говоря уже о более раннем времени, чеченцы обозначали себя «нахчуо», а не «нахчи/нохчи» как сегодня.
Исторически чеченцам был знаком и термин «ДегIаста» — означает Дагестан (с иранск. яз. — «Страна гор»). Так называли, по крайней мере, с эпохи позднего средневековья, Северо-Восточный Кавказ с населяющими его многочисленными народами чужеземные представители. В связи с увеличением населения и ростом политической значимости Чечня, к началу XVIII в., определяется как самостоятельная географическая область. Есть еще одно самоназвание Чечни, кроме Нохчийчоь и ДегIаста, это Даймохк; переводится с чеченского как «земля отцов», «отчизна».
Историческое ядро Чечни (протяженность страны на сегодня с севера на юг 170 км, с запада на восток более 130 км) находится в северо-восточной части Северного Кавказа (42 градуса 28 минут — 44 градуса 01 минута северной широты и 44 градуса 28 минут — 46 градусов 40 минут восточной долготы), на склонах Кавказского хребта (протянувшегося с запада на восток от Черного моря до Каспия почти на тысячу километров). Хребет разграничивает на данном участке земной суши Европу и Азию.
В физико-географическом отношении Чечня делится на несколько ландшафтных зон, вытянутых в широтном направлении с запада на восток. Так, высокогорная часть страны (от 4,5 до 3,0-2,5 тыс. м над уровнем моря) заключена в системах т.н. Бокового хребта (параллельное ответвление Главного Кавказского хребта, вершины которого покрыты вечными снегами и ледниками) и расположенным параллельно севернее от него Скалистым хребтом. С Боковым хребтом под углом сходится тянущийся с северо-востока на юг т.н. Снеговой хребет (3308 м), который, наряду с его продолжением — Андийским хребтом (2736 м), отделяет юго-восточные пределы горной Чечни от Нагорного Дагестана 1.
От подошвы Черных гор на юге до бассейна р. Сунжа на севере, текущей в основном своем течении с запада на восток, располагается лесистая плоскость (Чеченская равнина), замыкаемая на востоке невысоким Качкалыковским хребтом, а на западе отрогами тех же Черных гор. Ее протяженность в длину — 100-120 км, а ширина достигает 30-50 км. Густые леса Чеченской равнины разрежались обширными полянами с глубокими черноземами, орошаемых массой речек и родников.
Между Сунжей и Тереком (в среднем течении) почти параллельно с запада на восток идут два невысоких хребта («регIаш»), называющиеся соответственно Терским и Сунженским, а то и Терско-Сунженским хребтом и Терско-Сунженской возвышенностью («гребни» русских документов). Между ними располагается безводная Алханчуртская долина со степной растительностью. Сравнительно неширокая, обильная травами плоская полоса между Терским хребтом и обрывистым правым берегом Терека, вытянутая в широтном направлении, носит название Надтеречной равнины.
Река Терек, пересекающая территорию Чечни в широтном направлении в своем среднем и нижнем течении, по своим берегам была покрыта густой, хотя и узкой полосой леса (главным образом, дуб и тополь).
На север от Терека на сотни километров протянулась Терско-Кумская низменность (т.н. Бурунная степь) с растительностью, характерной для зоны сухих степей и полупустынь. Бурунная степь не имела источников воды, кроме дождей, выпадавших, за исключением отдельных лет, весьма скупо. Однако в исследуемый период степь была увлажнена значительно, что позволяло вести круглогодичный выпас домашнего скота и создавало условия для размножения парнокопытных и крупнорогатых диких животных.
Гидрография Чечни в XVIII в. была чрезвычайно богата. Кроме десятков рек и речек, здесь на каждом шагу встречались ручьи, родники и озерца. Самой крупной рекой Чечни являлся Терек (Ломе-хи, Таьрк), главным притоком которой была р. Сунжа (Соьлжа). Реки почти всей остальной Чечни составляли бассейн Сунжи. Она берет свое начало на юге с лесных отрогов (сегодня на территории Ингушетии) откуда течет на север до пологих вершин Назрани (Несар), где поворачивает к востоку и делает путь почти в сто километров до впадения в Терек (ниже Брагунского отрога Терского хребта).
По ходу своего течения Сунжа принимает с правой стороны такие речки и реки, как Яндери, Асса/Асхи/Эсхи (крупным притоком которой является в свою очередь Фортанга), Валерик, Гехи, Мартанка, Рошни, Гойта и Аргун. Последняя — одна из самых значительных рек Чечни, берущая начало в горах Грузии и Чечни от ледников Бокового и Большого хребта. Она образуется слиянием двух рек — Чанты-Аргуна и Шаро-Аргуна, прорезавших в горах значительные ущелья, в т.ч. и каньонного типа.
Восточнее Аргуна в Сунжу впадают 2 реки, которые берут начало из гор Андийского хребта: это Джалка (Басс), вбирающая в себя ряд других более мелких речек, и Гумс (Белка, Белая) с такими значительными притоками, как Хулхулау и Мичик.
В пологих и лесистых горах Нохч-Мохка (Восточная Чечня, Ичкерия) где выпадают обильные дожди, пополняются многими ручьями и текут к Тереку реки Аксай (Ясса), Яман-Су, Ярык (Ерк)-Су и Акташ, истоки которых имеют свое начало на юго-востоке страны с вершин водораздельного Андийского хребта 2.
На основной же части низкогорной и равнинной территории Чечни, от Пастбищных гор на юге и до течения Сунжи на севере, где и проживала к ХVIII в. основная масса населения, господствовали сравнительно мягкие зимы и наблюдался высокий уровень осадков летом. Причем дожди шли равномерно. Почвы были преимущественно черноземные, дававшие высокие урожаи и быстрый рост растениям.
Еще в XVII в. от российских посланцев, направляемых в горы Чечни, требовалось, помимо сбора политических данных, разузнавать «хлеб в их земле родитца ли, …и что в их земле родитца». Отрывочные наблюдения над климатом Чечни делались и в XVIII в., такими учеными, как Штедер, Фальк, Гильденштедт (Гюльденштедт), и различными российскими агентами. Так, некий кизлярский уздень Ашур Агаев, направленный весной 1748 г. из Кизляра на разведку в высокогорное общество ЧIеберлой отметил, что: «От стужи гористых и снежных мест всегда бывает воздух свежей, ибо и сего майя в первых числах еще в жилищах их на полях старого снегу много».
Более поздние наблюдатели поражались «растительною силою природы и гигантскими размерами деревьев» в богатых чеченских лесах на равнине, которые состояли из бука, дуба, клена, ясеня, липы, карагача, орешника, массы дикорастущих плодовых деревьев. Деревья обвивали лианы и дикорастущий виноград. Среди лесов располагались «обширные… поляны и тучные луга». 3
В дремучих лесах равнин и гор во множестве водились олени, кабаны, волки, лисицы, шакалы зайцы, дикие козы, медведи, барсы, горные козлы и туры. Массами встречались фазаны, дикие гуси, утки, перепела и другая птица. В Тереке и низовьях Сунжи водились все рыбы Каспийского моря, в том числе и осетровые. Практически во всех реках и озерах Чечни встречалась форель, сом, усач, лосось, щука, карась и голавль 4.
Степные притеречные районы Чечни отличались богатыми пастбищами и сенокосами. В конце ХVIII в. на орошаемых землях Притеречья снимали хорошие урожаи риса, кукурузы, табака и винограда.
В горной части Чечни имелись и рудные ископаемые: небольшие выходы меди, серебра, свинца, железа, угля и серы. В ХVI–ХVIII вв. отмечена добыча меди, свинца и серебра в верховьях Шаро-Аргуна и Чанты-Аргуна. Но добыча руды и выплавка металлов велась примитивными способами и в весьма незначительных масштабах 5.
В Чечне были издавна известны природные выходы нефти. Так, естественные нефтяные ключи на Терско-Сунженской возвышенности отмечены в источниках с начала ХVII в., а нефтяной источник близ сел. Беной в восточной части Чечни эксплуатировался по крайней мере с середины ХVII в. В ХVIII в. добыча нефти в Чечне велась уже из искусственных колодцев и предназначалась на продажу, главным образом на русской Кавказской Линии 6.
Выходы минеральных и горячих вод на Терско-Сунженском хребте, таких как термальные воды близ селений Брагунов и Девлетгирей-Юрта (Старый Юрт), а также на Качкалыковском хребте близ Мелчхи (Исти-Су), использовались горцами в производстве войлоков и бурок, а также для лечения. Первые факты использования «теплых вод» на территории Чечни в лечебных целях русскими людьми относятся к середине XVII в. В 1717 г. некоторые «теплицы» на территории Чечни были обследованы доктором Шобером, а в 1772 г. академиком И. А. Гильденштедтом. В частности, Брагунские теплые воды посетил царь Петр Первый в 1722 г. (после чего они наносились на карту под именем Петровских). В середине XVIII в. российские власти пытались устроить постоянную лечебницу у одного из минеральных источников на Терско-Сунженском хребте 7.
Широкое применение находили в Чечне выходы гончарной глины и строительного камня. Но главным природным богатством оставались, конечно, богатые почвы, корень-марена, лес с его разнообразным поделочным и строевым составом, богатые степные и горные луга, дикорастущие плоды и ягоды.
Таким образом, природно-климатические особенности и природные богатства края в целом благоприятствовали успешному развитию Чечни в сложных исторических условиях исследуемого времени. Однако имеющийся «природный» потенциал не мог быть задействован в полную силу ввиду географического положения края вдали от морских и сухопутных торговых путей мирового или континентального значения.
Мир горских народов Северного Кавказа в XVIII вв. как и ранее складывался из представителей четырех языковых групп — абхазо-адыгской, нахо-дагестанской, тюркской и иранской. В течение исследуемого времени Северный Кавказ представлял собой весьма сложный в национальном, политическом и религиозном отношении регион. Многочисленные народы края различались, хотя и не стадиально, в своем социально-экономическом положении и в культурно-общественном развитии.
Представители адыгских этнических групп с древности населяли Северо-Западный Кавказ и приморские районы Черного и Азовского морей до течения р. Лаба на северо-востоке. При этом преимущественно равнинная территория от верхней части бассейна рр. Кубань-Кума на западе, до левого берега р. Сунжа в верхнем течении на востоке, была освоена восточными адыгами (позднее сложившимися в кабардинский этнос) сравнительно поздно: в ХV–ХVII вв. Родственная адыгам абазинская народность располагалась в горных верховьях рр. Баксан, Уруп, Лаба и Зеленчук.
Примерная численность адыгских народов в XVIII в. составляла: западные адыги (абадзехи, бесленеевцы, бжедуги, жанеевцы, шапсуги и др.) — в пределах 235-400 тыс. человек, кабардинцы — 200-250 тыс., абазины до 10-12 тыс.
В нагорной части Северо-Западного и Центрального Кавказа жили носители тюркского языка — близкородственные карачаевцы и балкарцы. Они занимали ущелья верховьев рек Большой и Малой Лабы, Кумы, Баксана, Чегема и Урвани. Восточнее балкарцев, начиная от течения р. Урух и до бассейна верхнего течения Терека, в ущельях гор, образованных притоками Терека — Урух, Урсдон, Ардон, Фиагдон и Гизельдон, проживали ираноязычные осетины. Часть осетин находилась на южных склонах Главного Кавказского хребта в Грузии. По разным данным число карачаевцев и балкарцев доходило до 20 тыс., а осетин до 35 тыс. 8
От Дарьяльского ущелья на западе до Андийского хребта и бассейна рр. Аксай-Акташ на востоке, между Кавказским хребтом на юге и нижним течением Терека на севере издревле расселялись нахи. В пределах указанной территории в течение XVI-XVIII вв. из подавляющей части нахских обществ сложился чеченский этнос, а к ХIХ в. из нескольких западных нахских обществ (верховья Ассы, по Камбилеевке и участку Терека) и ингушская народность. Численность чеченцев по данным конца XVIII в. колебалась в пределах 150-200 тыс., а ингушей — 8-10 тыс. (встречаются и меньшие, и большие цифры) 9.
В XVIII в. из галанчожских обществ стала было выделяться еще одна нахская группа — чеченцы-арштхойцы (орстхойцы), более известные в литературе как карабулаки. Их аулы и общества располагались по рр. Асса, Фортанга и Сунжа. Численность карабулаков определялась в источниках в пределах 6-8 тыс. человек. Однако этногенез карабулаков в связи с принятием ими ислама в конце XVIII в. — начале ХIХ в. оказался окончательно слит с этногенезом собственно чеченцев.
Еще одна, весьма древняя, нахская народность — бацой (туш-бацой), территориально располагалась в Закавказье на межгорье между Боковым (Тушетским) и Главным Кавказским хребтами (Тушетия) в границах Грузии. Численность бацбийцев в изучаемое время не превышала несколько тысяч человек 10
Восточнее и юго-восточнее нахских земель, на пространстве от вершин Андийского и Снежного хребтов на западе до берегов Каспийского моря на востоке, от течения Сулака на севере до р. Самур на юге простирался Дагестан, где проживали по разным оценкам от 30 до 40 народов, народностей и этнических групп. Их общая численность в XVIII в. колебалась в пределах 400-500 тыс. 11
Уже в конце XVI в. на Тереке появляются первые группы восточнославянского (русского) населения; в XVIII в. численность Терско-Гребенского казачьего войска доходила до 500 человек «служащих» и до 500 «запасных» мужчин. Тогда же на русском «фронтире» по Тереку — в станицах, крепостях и поселениях — появляются армяне, грузины, переселившиеся из Закавказья, и немалые группы горцев, бежавшие по разным причинам из своих родных аулов 12.
Политическое и общественное устройство горских народов Северного Кавказа в XVI-XVIII вв. характеризовалось большим разнообразием: от независимых крестьянских «вольных» обществ — своеобразных «республик» и «федераций» до феодального типа владений, порой и раннефеодальных государств с относительно сложной социальной иерархией. Однако и для феодальных владений, и для вольных обществ Северного Кавказа базисным являлось наличие территориальной крестьянской общины (несшей черты политического образования), функционирующей на основе обычного права.
Лингвистическая карта нахского сегмента на Северном Кавказе в какой-то мере совпадала с территориально-политическим делением. По крайней мере, начиная с XVI в. мы имеем в Чечне устойчивые диалекты, дожившие до XX в. При рассмотрении с запада на восток они расположены в следующем порядке: после западнонахского кластера (джейрахский/фяппинский диалект — общества Джейрах, Мецхал, гIалгIайский — общества ГIалгIай, Ангушт и Цори,) идет галанчожский кластер — общества Акки, Цечой, Мержой, Галай, Нашхой, Кей, Пешхой, Ялхорой, Арштхой и Галашки. В галанчожском диалекте некоторые исследователи выделяют карабулакский (арштхойский) говор и ламаккинский говор.
Малхинский/малхистинский диалект (общество Мялхиста/Малхиста), относимый в некоторых исследованиях к говору галанчожского диалекта, так же как и майстинский диалект (общество Майсты/Митхо), был распространен в юго-западных районах горной Чечни, в верховьях р. Чанты-Аргун и его притоков.
Восточнее носителей малхинского и майстинского диалектов, в верховьях Чанты-Аргуна и его притоков, располагались многочисленные аулы носителей итумкалинского диалекта (общества Терлой, Мулкой, Чанти, Хильдехарой, Шатой и др.) с такими говорами, как: терлоевский, чантинский, хилдехароевский и основной — шатоевский.
Южнее и восточнее указанного выше района в верховьях Шаро-Аргуна и его притоков был распространен шароевский диалект (головное общество Шара и более малые объединения — Цеса, Хима, Хакмада, Кенхи и др.).
От правого берега Шаро-Аргуна до вершин Андйского хребта располагались аулы носителей чеберлоевского диалекта с наличием макажойского, нижнечеберлоевского (нижалойского) говоров, а также и дайского говора на одном участке левобережья указанной реки.
Подавляющую часть Восточной Чечни занимали носители нохчмохкоевского диалекта — их аулы располагались в бассейнах рр. Басс, Элистанжи, Харачой, Хумык, Гумс, Гансол, Мичик, Аксай (Ясса), Яман-Су, Ярык-Су (общества Мичиг, Качкалык и федерация обществ Нохч-Мохк).
На основе нохчмохкоевского диалекта начиная с середины XVII в. складывается плоскостной диалект чеченского языка, который в XVIII в. распространился на всю Чеченскую, Надтеречную и Качкалыковскую равнины. Позднее на его основе сложился чеченский литературный язык.
В верхней части Кумыкской плоскости, примыкавшей к нохчмохкоевским землям, по крайней мере, с XVI в. господствовал аккинский (ауховский) диалект с собственно аккинским и пхарчоевским говорами (на территории «Окоцкого» феодального владения, позже «вольного» общества Аух). Судя по всему, большая группа носителей аккинского говора галанчожского диалекта и, отчасти выходцев из Чеберлоя и Шароя, мигрировав в средние века на Кумыкскую плоскость из родных обществ, вобрала в себя наречия местных «коренных» нахов, говоривших на нохчмохкоевском диалекте 13.
На протяжении XVI-XVIII вв. в связи с историческими событиями и миграционными процессами, связанными главным образом с возвращением нахов на плоскость, носители самых крупных диалектов — нохчмохкоевского и итумкалинского (в лице носителей шатоевского говора) — первыми массово освоили плоскостные районы по рр. Сунжа и Терек.
Следует отметить, что все нахские диалекты были чрезвычайно близки. Выдающийся кавказовед барон П.К. Услар в середине XIX в. отметил: «Чеченский язык представляет замечательный характер единства; уроженцы двух противоположных концов Чечни без затруднения могут разговаривать друг с другом, за исключением джераховцев, которые говорят весьма измененным наречием» 14.
Некоторые исследователи полагают, что чеберлоевский диалект сохранил более древние формы чеченского языка, нежели чем другие диалекты. В этом отношении язык нахов-бацбийцев (туш-бацой), так же отличается наличием архаических форм 15. Однако бацбийцы задолго до исследуемого периода вошли в пределы грузинской государственности и культуры, в силу возможно и своей географической отдаленности от основного нахского этномассива.
Нахские (чеченские, ингушские и бацбийские) языки и их диалекты являлись разновидностью одного и того же языка-основы, который в ходе развития во времени и пространстве в той или иной мере видоизменялся. Вместе с тем, основная лексика, названия орудий труда, мер веса, длины и производственная терминология и другие показатели во всех нахских диалектах оставались практически идентичными, что, конечно, говорит о распаде единого исходного языка (сформировавшегося, безусловно, на равнине) на диалекты и говоры в относительно недалеком историческом прошлом.
К концу XVIII в. западная граница чеченского этноса определялась линией, начинающейся в южной точке — от горы Махисмагали — и спускающейся к северу по хребту Вегилам. Затем эта условная линия уходила резко на запад по северной стороне хребта Цорейлам до р. Асса. Далее граница спускалась по бассейну Ассы в том числе и по левому берегу, добираясь до правобрежного истока Сунжи и далее вниз на север, включая также пространство между течением р. Яндери (приток Сунжи) и низовьем Ассы. От Сунжи и далее по прямой граница шла почти до р. Курп, где от правобережья Курпа линия сворачивала к востоку по Тереку, к землям селения Ногаймирза-Юрт.
В «верхней» горной части своей западной границы чеченские общества аккинцев, мержойцев, цечоев, карабулаков и предгорных галашевцев соседствовали с близкородственными нахскими обществами горных цоринцев, галгаев, низкогорных «ангуштинцев», расселившихся на Тарской возвышенности.
Земли за пределами данной границы нахов-чеченцев в равнинно-предгорной части на западе — Кабардинская равнина, считались принадлежащими Малой Кабарде.
В «нижней» части своей западной границы чеченцы непосредственно соседствовали с владениями т.н. Малой Кабарды, сильно сократившимися в своих размерах во второй половине XVII — начале XVIII в. Если в ХVII в. междуречье Терека и Сунжи именуется «Малой Кабардой» (хотя поселений здесь фактически не было), то в первой половине XVIII в. расположение малокабардинских селений наблюдается по речкам Пседах, Кескем и Курп с увеличением их селений на Кумбелее (Камбилеевка) и левобережью Сунжи в верхнем течении, что подтверждают данные, собранные Н. Г. Волковой 22. Позднее малокабардинские селения переместились еще далее на запад и стянулись к району левобережья Курпа.
«Безымянная земля, простирается верст на 40 по правому берегу Терека от Наура до Девлетгиреевской деревни. Она принадлежала прежде князьям Малой Кабарды, которые не заводили тут постоянных селений… Усилившиеся набеги чеченцев с границы Малой Кабарды принудили их оставить им земли...» — отмечал С. М. Броневский 16.
В ХVIII в. северная граница Чечни, ввиду завершения процесса возвращения чеченцев на плоскость и усиления ее политического влияния, шла примерно от правобережья р. Курп (приток Терека) и урочища Моздок, по правому берегу Терека, до левобережья р. Аксай, за которой начинались земли кумыкского Аксайского княжества.
Идущие от верховьев Акташа и далее на юго-восток Андийский и Снеговой водораздельные хребты отделяли границы чеченского этноса от горных андоцезских народов Дагестана. На юго-востоке и юге географическая граница Чечни в XVI-XVIII вв. шла примерно по вершинам Андийского, а затем Снегового хребта от вершины Заин (Дзайн)-Корт (3308 м) до Диклос-Мта (4285 м), а затем по вершинам Бокового ответвления (Тушетский или Пирикательский хребет) Главного Кавказского хребта до горы Махисмагали (3990 м).
На последнем участке южной границы, от Махисмагали до Диклос-Мта, чеченские высокогорные общества («кистинцы» в грузинской этнонимике) граничили с тушинцами (собственно Тушетия делилась на Чагма и Цова-Тушетию, населенную нахоязычными бацбийцами) и хевсурами Кахетии (историческая область Грузии). На этом же участке южной границы возвышалась и самая высокая горная вершина Чечни Доко-Корт, более известная под названием Тебулос-Мта (4494 м). Она же и самая высокая точка Восточного Кавказа.
Таковы были примерно географические и этнополитические границы собственно Чечни в исследуемый период. В течение трех столетий в указанных пределах заканчивается процесс сложения чеченской нации — от арштинцев-карабулаков и галашевцев (левобережье Ассы — правый исток Сунжи) на западе до ауховцев на востоке, от мялхинцев и майстинцев на крайнем горном юге до теркхоевцев (притеречных чеченцев) на равнинном севере.
Собственно, географические границы Чечни совпадали с этнотерриториальными, за тремя исключениями. На юге Тушетский хребет, как уже говорилось, отделял Чечню от нахоязычных цова-тушин (туш-бацой, бацой, бацбийцы), входивших в Тушинское общество горной Грузии. Они, как и грузиноязычные чагма-тушинцы, исторически входили в состав Грузии и исповедовали языческие верования с элементами христианства.
За пределами восточных границ Чечни в кумыкских феодальных владениях проживало немалое число этнических чеченцев, как отдельными поселениями, так и кварталами в кумыкских аулах. Так называемое Окоцкое владение — Аух, считалось было в системе северодагестанского Эндерейского княжества на правах самоуправляющегося территориального общества. Только в конце XVIII в. — начале XIX в. оно вновь стало «причисляться» к Чечне.
Кроме того, ауховцы-окочане, бежавшие за Терек еще на рубеже XVI-XVII вв., живя в русских границах в крепости Терки, основали под ней отдельную слободу, а со второй четверти XVIII в. перешли под крепость Кизляр, также отдельным селением. В составе Окоцкой («Акоцкой») слободы к тому времени считались не только собственно окочане (ауховцы), но и выходцы из «мичкизов», «шибутов» и других чеченских обществ. Окочане являлись российскими подданными, имели во главе служилых князей в офицерских чинах, а также и своих избранных старшин — «старост» 17.
Следует отметить, что некоторые исследователи и наблюдатели конца XVIII — начала XIX в. расширяли этническую границу Чечни до левого берега Терека в верхнем течении, включая в нее и западнонахские общества — Джейрах, Мецхал, Цори, Галгай и Ангушт. Это обстоятельство в какой-то степени отражало центростремительные консолидационные процессы, когда более крупный этнос вбирает в себя пограничные диалектные единицы, Однако жители указанных выше западных обществ со второй половины XVIII по XIX в. с освоением плоскости постепенно слагаются в ингушскую народность на базе Галгая и Ангушта .
Сближение ингушей с чеченцами в XVIII в. диктовалось также идеологическими (началом принятия первыми ислама) и политическими (совместным сопротивлением колониальной политике царизма) причинами. Однако данная объединительная тенденция не получила своего логического завершения вследствие целого ряда объективных причин. Было отодвинуто и принятие ислама ингушами на ХIХ в.
Политические границы Чечни к концу XVIII в. скажем по сравнению с XVI-XVII вв., значительно расширились. Сложившаяся к тому времени обстановка вокруг страны — ослабление феодальных соседей, успешное сопротивление горцев натиску Российской империи, военная мощь и экономическая состоятельность — вывела Чечню в ведущую политическую силу на Северо-Восточном Кавказе. Так, российские власти именно чеченцев считали «ответственными» за участок границы по Тереку протяженностью свыше 100 верст: от Моздока до Кизляра, и именно против нее предназначался левый фланг военной Кавказской Линии, протянувшейся от Каспия до Азова.
С другой стороны, в конце XVIII в. чеченские военно-политические объединения распространяют в определенной мере свое политическое влияние на запад до Кабардинской (Осетинской) равнины, западных оконечностей Сунженского и Терского хребтов, до правобережья р. Курп (приток Терека). Так, русская крепость Владикавказ была построена в 1784 г. на «границе» поселений ингушей и осетин под формальным предлогом их защиты от «чеченских набегов», которые фактически к 1783 г. привели к захвату части Кабардинской равнины.
В развернувшейся в конце XVIII — начале XIX в. войне на Северном Кавказе, в форме горских набегов и карательных «репрессалий» царских войск, за влияние над «коридором» от Владикавказа до Моздока, российские войска ценой напряженных усилий отвоевали контроль над указанной территорией у Чечни, значительно сократив тем самым и ее общую границу с дружественной Кабардой 18.
Границы хозяйственного пользования землями Северного Кавказа жителями исторической Чечни складывались в результате многовекового хозяйственного освоения горных и равнинных земель и взаимодействия с соседями. Так, есть основания предполагать, что еще в средние века горные чеченцы пользовались пастбищами (принадлежавшими хунзахскому аристократу-нуцалу) в Андийском обществе и в других районах Дагестана, а также имели зимние кутаны в степном междуречье Терека и Сулака вплоть до Каспия значившими за кумыкскими князьями. Во второй половине XVII-XVIII вв. в связи с возвращением чеченцев на плоскость подобная практика в горной части края постепенно начинает сходить на нет. Кстати на севере, за Тереком, огромные пространства Бурунной степи (входящей в границы современной Чечни) с глубокой древности находились в зоне отгонного скотоводства населения Чечни и также использовались горцами в качестве зимних пастбищ .
В конце XVIII в., когда Российская империя закончила строительство Кавказской военной линии между Каспийским и Азовским морями, возникшая здесь сплошная цепь крепостей, редутов, станиц и прочих укреплений (наиболее усиленных именно на «чеченском» и «кабардинском» участках границы по Тереку) жестко отсекла горцев от доступа к затеречным пастбищным землям и торговым степным путям в Кабарду, Крым, ногайские кочевья и казачьи городки и станицы, чем был нанесен серьезный удар по традиционному хозяйству горцев.
Известно, что одна из главных причин борьбы за Терек, развернувшейся в конце XVIII в. между Россией с одной стороны, Чечней и Кабардой с другой, заключалась как раз в лишении горцев возможности свободного доступа к затеречным землям. Вновь устроенная Линия настолько стеснила равнинных чеченцев и их союзников кабардинцев, что последние в 70-х гг. ХVIII в. под угрозой всеобщего восстания «требовали, чтобы… (царские власти. — Я.А.) покинули вновь устроенную линию от Моздока до Ставрополя и возвратили занятые… пункты». Начавшиеся следом вооруженные схватки с царскими войсками за указанные земли привели чеченцев и кабардинцев к большим жертвам 19.
Следует отметить, что на территории Чечни, в ее современных границах, жили не только этнические чеченцы. Так, старожилами являлись русские гребенские казаки, стоявшие сначала «городками» на Терском хребте, а, по крайней мере, с XVII в. обитавшие в пяти «старых» станицах по левому берегу Терека: Червленная, Старогладовская, Новогладовская, Щадринская и Курдюковская. Еще в 1636 г. гребенцы выставляли «на службу» около 356 человек. В XVIII в. число «служащих» казаков возросло до 500 человек (и еще 500 «запасных»). Как известно, оседлость казаков на берегу Терека началась в первой трети XVIII в. Но ранее отдельные «сторожки» и небольшие «городки» казаков стояли одно время также на правом берегу Терека на Терском хребте в некотором соседстве с чеченскими поселениями.
В результате давнего смешения с беглыми чеченцами и другими горскими и степными соседями гребенские казаки приобрели своеобразное этнографическое лицо, превратившись по существу в отдельную субэтническую группу русского казачества. В 20-х гг. ХVIII в. на левом берегу Терека насчитывалось до 4 тыс. душ русского населения обоего пола.
Начиная с 70-х гг. XVIII в. на левом берегу Терека в пределах от станицы Червленная до Моздока и к западу от него были поселены с Волги, Украины и Дона новые группы казаков. Они также восприняли многие черты горской культуры от своих чеченских и горских соседей 20.
Другой крупной этнической единицей, отмеченной на левобережье Терека в нижнем течении, по крайней мере, с XVI в. являлись ногайцы и другие тюрки-кочевники, входившие в состав Тюменского княжества. В ХVIII в. они продолжали кочевать под Кизляром и западнее него, где уже имели несколько постоянных кочевий в районе Сары-Су (современный Шелковской район Чеченской Республики) 21.
В отличие от казаков и ногайцев, кумыки (выходцы из Северного Дагестана) жили непосредственно на территории исторической Чечни, где они селились отдельными кварталами в чеченских селениях по Тереку и даже создавали отдельные кумыкские села, к примеру, Бамат-Гирей-Юрт (Виноградное). Селение Брагуны, насчитывавшее к началу ХVIII в. более 500 дворов, также называют кумыкским. Но оно было основано в 1651 г. близ слияния Сунжи с Тереком неким тюркским племенем, которое в XVIII в. стало считаться окумыченным, хотя и продолжало сохранять свое особое лицо. Население Брагунов было тесно перемешано с чеченцами. Само селение являлось наследственным феодальным владением княжеской фамилии Таймазовых и было вписано в политические границы Чечни 22.
Кроме того, в чеченских аулах отмечены и небольшие квартальные поселения аварцев, даргинцев, андийцев, кабардинцев, черкесов, русских, армян, горских евреев и др., не создававших, впрочем, отдельных национальных общин, а вписанных в аульную систему того или иного поселения 23. Чеченский народ исстари являлся открытым обществом, принимавшим любых переселенцев и беглых. Переселившимся обеспечивалась защита и безопасность, что являлось показателем экстерриториальности и суверенности чеченской страны.
В результате продвижения русских крепостей, станиц и крестьянских поселений в Предкавказье и на Терек в ХVI–ХVIII вв. в них стали селиться выходцы из иранских торговцев (тезики), армян и грузин. Начиная с Петра I расселение армян и грузин на Тереке (включая территорию современной Чечни) приняло планомерный характер. Так, в 1785 г. в Кизляре насчитывают 1600 грузин, в т.ч. и военнослужащих. По данным 1796 г., в Кизлярском уезде насчитывалось 2800 армян. В 1789 г. половину населения Моздокского уезда составляли грузины и армяне, бежавшие из Закавказья от иранского и турецкого гнета 24.
Общую численность собственно чеченцев помогают установить данные русских источников. Так, в 1726 г. трое чеченских князей на плоскости имели «во владении своем около 5000 подданных» и это опять, скорее всего, численность только мужчин. По документам 70-х гг. XVIII в., одно из самых больших селений Чечни Чечен-Аул насчитывало 500 дворов. Столько же имело домов, еще несколько селений по Аргуну и Сунже. В 1758 г., по данным царских офицеров, селения «Чеченского владения» по Аргуну могли выставить до 2000 вооруженных воинов (но, возможно, в данном случае имеются в виду только конные). Примерно 1000 дворов и соответственно до 6-8 тыс. населения насчитывали горные и предгорные аулы карабулаков-арштхойцев в 60-х гг. ХVIII в. 25
Численность чеченцев, живущих в аулах по правому берегу Сунжи и ее притокам, в пределах Чеченской равнины в самом конце ХVIII в., можно исчислить исходя из общей численности дворов: в 7-8 тыс., или численности ополчения в 10-15 тыс. человек. Бывший комендант Кизляра (1801-1807 гг.) А. И. Ахвердов считал все чеченское ополчение из живущих по Сунже и ее притокам и на «Кумыкской» (в данном случае Качкалыковской) плоскости в 15000 человек 26. Следовательно, можно полагать, что население плоскостных районов Чечни приближалось к 100 тыс.
С. М. Броневский на основе данных главным образом конца XVIII — начала XIX в. исчисляет всех горных чеченцев, горных ингушей — «кистинцев», предгорных «ингушевцев», низкогорных и предгорных карабулаков (выделяя таким образом тех горцев, которые не приняли еще ислам) в 15 тыс. дворов, а собственно плоскостных чеченцев, «мирных и немирных» по его терминологии, в 20 тыс. дворов (итого в среднем получается 210 тыс. душ, если «двор» считать в 6 человек). Если следовать косвенным данным можно полагать по минимуму численность жителей всей Чечни ко второй половине ХVIII в. между 150-160, а к концу века и до 180-200 тыс. человек 27.
Более или менее определенные данные о численности всего населения собственно Чечни (горной и равнинной) мы можем получить где-то за 20-40-е гг. ХIХ в. Это примерно 210-240 тыс. чеченцев и 15-20 тыс. ингушей. Приводимые ранее в литературе расчеты численности ингушей в 70-х гг. XVIII в. согласно данным И. Гильденштедта (повторенным С. Броневским) в 5 тыс. дворов (соответственно 30 тыс. чел.) оказались недостоверными. Оказалось, что цифра И. Гильденштедта относится ко всем «кистинцам» — жителям верховий Фортанги, Ассы, Аргуна и Армхи, т.е. горных язычников — «ломур». Данные конца XVIII — начала XIX в. говорят о числе дворов на территории собственно исторической Ингушетии от 1155 до 2000 (соответственно население по максимуму 8-16 тыс. человек) 28. Численность ингушей резко стала расти после их переселения на равнину к Назрани в 1810 г.
К концу XVIII в. заканчивается процесс внутренней колонизации чеченских земель. Тем не менее, миграционные процессы проявляют себя и в начале XIX в. главным образом за счет продолжающегося роста числа поселений чеченцев в западных (рост галашкинских и карабулакских аулов по берегам Ассы и Сунжи), северо-западных и северных, преимущественно предгорных и равнинных районах края (Пседах, Магомед-юрт, Али-юрт, Нагаймирзин-юрт, Чулик-юрт, Кень-юрт и т.д.).
Основные, ведущие общества Чечни занимали территорию Чеченской равнины (ландшафтная зона между передовой цепью Черных (Лесных) гор и течением р. Сунжа). Здесь располагались такие большие аульные объединения Большой и Малой Чечни, как: Шали, Герменчик, Большие Атаги, Чечен-Аул, Алды, Гехи и Нижний Карабулак (Арштхой). Следует отметить, что часть плоскостных аульных обществ на протяжении XVII-XVIII вв. входила в состав феодальных владений края.
Наиболее консервативной в отношении миграционных процессов оставалась горная часть края (центральные, южные и западные части Чечни), где населенные пункты и общества существовали порой тысячелетиями в определенных естественно-географических границах.
Самую высокогорную, южную часть края в направлении с запада на восток в бассейне верховьев р. Чанты-Аргуна занимали такие союзы аулов (общества), как МIайста, Малхиста, Кей, Хилдехьарой, Хьачарой, ТIерлой, ЧIанта, Дишни-Мохк, ЧIиннаха, Зумсой и др. В бассейне р. Шаро-Аргун и его притоков, с запада на восток, гнездились башенные аулы обществ Кесала, Шикъара, ЦIеса, Шара, Хьакъмада, ХIима, Кири, Бути, Кенхи и др.
Ниже, на отрогах Скалистых гор и Пастбищного хребта, также в зональном направлении с запада на восток располагались аулы обществ Мержоя-Цечоя, Аьккха, Галая, Нашхоя Пешхоя, Мулкъа, ЧIуо (ЧIохой, Чухой), Гучан-Кхелла, Нихала, Шуьйта и др.
Последнюю линию горных обществ низкогорной зоны составляли группы аулов таких обществ, Галашки, Арштхой и Нохч-Мохк. Поселения обществ Галашки и Арштхой (Верхний Карабулак) находились на невысоких предгорьях, в низкогорной зоне и были населены выходцами из Галайн-Чожа, Мержоя, Цечоя, Нашхоя и Аьккха. Отдельной группой можно считать здесь «Ахкиюртовские хутора» — на границе низкогорья и Кабардинской равнины. Основавшие их арштхойцы рано смешались с выходцами из Ангушта.
Крупные аульные объединения Восточной Чечни (Нохч-Мохк, Мичиг и Качкалык) занимали пологие лесистые горы (300-1000 м), благоприятные для земледелия. Этот район по хозяйственному типу, особенностям общественного уклада и по языковому диалекту был тесно связан с плоскостью, и именно отсюда пошла своеобразная чеченская реконкиста XVI-XVII вв. на север (Притеречье), запад (Чеченская равнина) и на северо-восток (Качкалыковская и Кумыкская равнины).
Необходимо учитывать, что в русских документах XVII в. топоним «Мичиг» зачастую покрывает весь Нохч-Мохк (в XIX в. именуемом Ичкерия). Несколько раз в документах XVI и XVII вв. встречается этнотопоним «Гумик», что возможно является вторым названием того же «Мичига». Можно полагать, что к XVIII в. собственно мичиговские чеченцы, имевшие общество на р. Мичиг еще продолжали входить в общественно-политическую структуру Нохч-Мохка. Здесь, в Нохч-Мохке, в XVI-XVIII вв. располагались такие объединения, как Элистанжи, Чермой, Харочой, Эрсана, ЭгIашбета, Гуьна, БелгIата, Курчала, ЦIонтара, Теза-Кхаьлла, Ширди-Мохк, Гордала, Айт-Кхаьлла, Шона, Эна-Кхаьлла, Ялхой-Мохк, Аллара, Энгеной, Сесана, Бена, Гендаргана, Билта, Зандака и др.
Между северными границами Нохч-Мохка (Ичкерия) и течением Терека располагались общества Мичиг (территория на р. Мичиг) и Качкалык. Аулы Качкалыка числом до 6 (по другим данным до 8), тянулись по северному скату одноименного хребта от впадения в Сунжу р. Гумс (Белая) на западе до левого берега Аксая на востоке, занимая и западную часть Качкалыковской плоскости. Целый ряд данных, основанных правда исключительно на показаниях аксайских князей, говорит, что аулы Качкалыка являлись «подвластными» им в силу заселения горцами княжеских земель. Однако документальные источники XVIII в., исходящие от качкалыковцев говорят о другой природе феодальной ренты в пользу князей — плата за «управление», но не за землю. Поэтому в тех же 70-х гг. XVIII в. аксайские князья охотно признавали, что «качкакалыки… им не подвластны» 29.
На правом берегу Терека близ впадения в нее Сунжи располагалось крупное селение Брагуны, в котором правила собственная княжеская владельческая фамилия. «Брагунское владение… имеет верст с двадцать в длину по берегу Терека начиная от Девлетгиреевой деревни (Старый Юрт. — Я.А.) до устья Сунжи…», отмечал С. Броневский. Оно было вписано в политические границы Чечни, но население здесь принадлежало к самостоятельной тюркской группе, поселившейся на Сунже в 40-50-х гг. XVII в. 30
В верхней части бассейна Аксая-Акташа и в равнинно-предгорной полосе (современный Северный Дагестан) располагалось большое Ауховское общество (одно время феодальное владение), делившееся в свою очередь на Пхьарчхой-Аькха (или Ширча-Аькха) и ГIачалкха-Аькха. Ряд хуторов и кутанов с населением собственно ауховско-аккинского и мичиговского происхождения располагались вне пределов указанных обществ на землях кумыкских князей, спускаясь по междуречью Сулака и Терека едва ли не до берега Каспийского моря.
Масса чеченцев исторически долго жила чересполосно с кумыками во многих селах Северного Дагестана. К концу XVIII — началу XIX в. земли собственно Ауховского общества, располагавшегося в лучшей, наиболее плодородной части Кумыкской плоскости, стали причисляться к Чечне. Все остальные поселения Северного Дагестана, в т.ч. с чеченским населением причислялись по-прежнему к кумыкским княжествам 31.
К концу XVIII в. этнополитическая картина Чечни в региональном измерении несколько меняется за счет возвышения на севере страны нового региона — Притеречья (Теркъйист). Здесь самыми крупными аулами были Ногаймирзин-юрт, Верхний и Нижний Наур, Кень-юрт, Старый Юрт, (Девлетгирей-юрт) и Новый Юрт (Баматгирей-юрт) и, собственно, Брагуны. При этом Брагуны были основаны в середине XVII в., Девлетгирей-Юрт в середине XVIII в., другие «княжеские аулы (первооснователями выступали князья чеченского, кумыкского и кабардинского происхождения) возникают в последней четверти XVIII в. 32
Необходимо также учитывать, что, по крайней мере, со второй половины XVIII в. в географической литературе и в документальных источниках появляется еще одно этническое определение западных чеченцев -«карабулаки» («арштхой/орстхой»). Так обозначали население чеченских по языку жителей обществ между Ассой и Фортангой, не подвергшихся еще исламизации. Между тем, в средние века, да и в новое время, не только на Кавказе, но зачастую «в той же Европе» религиозный фактор выступал как основной нациеопределяющий.
Тем не менее, по-своему правы те исследователи, которые писали, что нахский этнический массив на Северном Кавказе именно в XVIII в. имел тенденцию дробления на три группы — основную (чеченцы — нахчи) и две малые — карабулаки (арштхойцы) и ингуши (галгай). Есть также мнения о делении нахского этноса, кстати, совершенно единого в этнографическомплане, на еще более мелкие группы 33.
Становление этнополитических границ Чечни в течение XVIII в., сопряженное с демографическим ростом и густым заселением плоскости, являлось следствием глубинных цивилизационных процессов. «Наполнение» определенного географического пространства на Северо-Восточном Кавказе чеченской этнической общностью было не механистическим явлением, а сложным интеграционным процессом рождения новой динамичной нации, решительно менявшей старую картину бытия в регионе.
Комментарии
1. См.: Россикова А. Е. Путешествие по центральной части горной Чечни // Записки КОИРГО. Тифлис, 1896. Кн. 18. С. 293; Ган К.Ф. Экскурсия в нагорную Чечню и Западный Дагестан летом 1901 г. // Известия КОИРГО. Т. 15, № 4. Тифлис, 1902. С. 216-217; Головлев А. А. . Очерки о Чечне (природа, население, новейшая история). Ульяновск, 2007. С. 25-43; Ахмадов Я. З. Очерк исторической географии и этнополитического развития Чечни в ХVI–ХVIII веках. М., 2009. С.35-36.
2. См.: Берже А. П. Чечня и чеченцы. Тифлис, 1859 // Чечня и чеченцы в материалах XIX в. Элиста, 1990. С. 8-12; Ахмадов Я. З. Указ. соч. С. 36-38.
3. См.: РГВИА. Ф. 482. Оп. 1. Д. 1. Л. 220-221; Русско-чеченские отношения. Вторая половина ХVI-ХVII в. Сб. док.М., 1997. С. 201; Потто В. А. Кавказская война. В 5 т. Т.». СПб., 18888. С. 66; Волкова Н. Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в ХVIII — начале ХХ века. М., 1974. С. 151-152; Чеченцы: история и современность / Сост. Ю. Айдаев. М., 1996. С. 85-91.
4. Гильденштедт И. А. Путешествие по Кавказу в 1770-1773 гг. СПб., 2002. С. 41, 51; Броневский С. М. Новейшия Известия о Кавказе, собранныя и пополненныя Семеном Броневским: В 2-х т. Подг. к изд. И.К. Павловой. СПб., 2004. С. 14-142, 162;
5. Кабардино-русские отношения в ХVI–ХVIII вв. В 2-х т. Т. 1. М., 1957. С. 120; Пиралов А.С. Краткий очерк кустарных промыслов Кавказа. Тифлис, 1900. С. 43; Гриценко Н. П. Социально-экономическое развитие притеречных районов в ХVIII — первой половине ХIХ века. Грозный, 1961. С. 61-65; и др.
6. Казбек Г. Военно-статистическое описание Терской области. Ч. 1. Тифлис, 1888. С. 197; Тотоев Ф. В. Общественно-экономический строй Чечни (втор. пол. ХVIII в. — 40-е годы ХIХ в.). Рук. дисс. канд. ист. наук. М., 1966. С. 321.
7. См.: Русско-чеченские отношения… С. 171; Равинский. Хозяйственное описание Астраханской и Кавказской губерний. СПб., 1809. С. 291; Броневский С. М. Указ. соч. С. 142-143; Лысцов В. П. Персидский поход Петра I. 1722-1723 гг. М., 1951. С. 21.
8. См.: Сотавов Н. А. Северный Кавказ на рубеже XVII-XVII вв. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http: kumukia.ru/modules. C. 1; Емельянова Н. М. Мусульмане Осетии: на перекрестке цивилизаций. М., 2003. С. 61.
9. См.: Волкова Н. Г. Динамика численности вайнахских народов до XX века // Археолого-этнографический сборник. Т. 2. Грозный, 1968. С. 116-117, 123; Горчханова Г. А., Айтберов Т. М., Ахмадов Я. 3. Русско-вайнахские отношения в начале 60-х годов XVIII века (архивный источник о миссии представителя российских властей в Карабулаке) // Прогрессивное влияние России на социально-экономическое и политическое развитие народов Чечено-Ингушетии. Сб. статей. Грозный, 1989; Ахмадов Я. З. Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией в XVIII веке. Грозный, 1991. С. 17; Ахмадов Ш. Б. Чечня и Ингушетия в XVIII — начале ХIХ века. Грозный, 2002. С. 45-47. Емельянова Н. М. Мусульмане Осетии: на перекрестке цивилизаций. М., 2003, С. 61.
10. См.: Ахмадов Я. З. Очерки…С. 114; Горчханова Г. А., Айтберов Т. М., Ахмадов Я. З. Русско-вайнахские отношения в начале 60-х годов XVIII века (архивный источник о миссии представителя российских властей в Карабулаке) // Прогрессивное влияние России на социально-экономическое и политическое развитие народов Чечено-Ингушетии. Сб. статей. Грозный, 1989; и др.
11. Сотавов Н. А. Указ.соч. С. 3.
12. Ахмадов Я. З. История Чечни с древнейших времен до конца XVIII века. М., 2001. С. 348-355; 368-370; Козлов Сергей. Кавказ в судьбах казачества (XVI-XVIII). СПб., 2002. С. 20-27.
13. См.: Мальсагов Д. Д. Чечено-ингушская диалектология и пути развития чечено-ингушского литературного (письменного) языка. Грозный, 1941; Арсаханов И. А. Аккинский диалект в системе чечено-ингушского языка. Грозный, 1959; Дешериев Ю.Д. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблемы происхождения и исторического развития горских кавказских народов. Грозный, 1963; Мациев А.Г. Чеберлоевский диалект чеченского языка // Известия ЧИНИИИЯЛ. Грозный, 1964; Алироев И. Ю. Библиография по нахскому языкознанию. Грозный, 1968; Вагапов А. Д. Происхождение чеченцев с точки зрения языкознания // Нохчийн филологин проблемаш. Вып. 1. Грозный, 1999; Ахмадов Я. З. Указ. соч.; и др.
14. Услар П. К. Этнография Кавказа. Языкознание. Чеченский язык. Тифлис, 1888. С. 47.
15. См.: Дешериев Ю. Д. Бацбийский язык. М., 1953.
16. См.: Броневский С. М. Указ. соч. С. 162; Берже А. П. Чечня и чеченцы. Тифлис, 1859. С. 5-12; Волкова Н. Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII — начале ХХ века. С. 51-56,146-153; Анчабадзе Ю. Д., Волкова Н. Г. Этническая история Северного Кавказа. XVI-XIX века // Народы Кавказа. Кн. 1. М., 1993. С. 30-31,69-72; Ахмадов Я. З. Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией в XVIII веке. Грозный, 1991.С. 16; Его же: История Чечни с древнейших времен до конца ХVIII века. М., 2001. С. 246-249; Тотоев Ф. В. Общественный строй Чечни: вторая половина XVIII-40-е годы XIX века. Нальчик, 2009. С. 85-86.
17. См.: Русско-чеченские отношения… С. 54, 121; Анчабадзе Ю. Д., Волкова Н. Г. Указ. соч. С. 93; Ахмадов Я. З. Указ. соч. С. 42-45.
18. См.: РГВИА. Ф. 52. Оп. 1/194. Д. 350. Л. 4-4 об.; Акты, собранные Кавказской археографической Комиссией (АКАК). Т. 4. Тифлис, 1870. С. 894, 895-898, 902, 944; АКАК. Т. 4. Ч. 2. Тифлис, 1875. С. 500; Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 г. Ч. 2. СПб., 1869. С. 165; Потто В.Л. Два века терского казачества. Т. 2. Владикавказ, 1912. С. 200; Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И. А. Эфрона. Т. XXXVIII. 76 полутом. СПб., 1903. С. 785; Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И. А. Эфрона. Т. 13. 25 полутом. СПб., 1894. С. 58; Лаудаев У. Чеченское племя // Чечня и чеченцы в материалах XIX в. Элиста, 1990. С. 75-77, 93; Грабовский Н. Ф. Экономический и домашний быт жителей Горского участка Ингушевского округа // Сб. сведений о кавказских горцах. Вып. 3. Тифлис, 1870. С. 1; Пожидаев В. П. Горцы Северного Кавказа. М.-Л., 1926. С. 13; Буцковский А. М. Выдержка из описания Кавказской губернии и соседних горских народов // История, география и этнография Дагестана. Архивные материалы. М., 1958. С. 239; Ахвердов А. И. Описание Дагестана. 1804 г. // История, география и этнография Дагестана. Архивные материалы. М., 1958. С. 226; Волкова Н. Г. Указ. соч. С. 2-63, 161-162, 225-226; Ахмадов Я.3. Вайнахи в кумыкских княжествах // Известия Чечено-Ингушского респ. краев. музея (ЧИРКМ). Вып. XI. Грозный, 1975. С. 13; и др.
19. См.: Бутков П. Г. Известия о бывшем в Кавказских горах лжепророке Мансуре // Россия и Кавказ: сквозь два столетия. Исторические чтения. СПб., 2001. С. 10; Гордин Я. Ермолов // Россия в Кавказской войне. Исторические чтения (Вып. 3). СПб., 2000. С. 87; Записки Густава фон Штрандмана // Кавказская война: истоки и начало. 1770-1820 годы / Сост. Я.А. Гордин и Б.П. Миловидов. СПб., 2002. С. 274-275; Ахмадов Я. З. Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией в XVIII веке. С. 81-83; Его же: История Чечни с древнейших времен до конца XVIII в. С. 246-249; и др.
20. Ахмадов Я. З. Очерк исторической географии и этнополитического развития Чечни в XVI-XVIII веках. М., 2009. С. 47.
21. Волкова Н. Г. Указ.соч. С. 88, 91; Материалы полевой экспедиции Я. З. Ахмадова за 1983 г.
22. См.: Ахмадов Я. З., Оразаев Г. Р.-М. К истории политических связей Чеченского феодального владения с Россией в ХVII–ХVIII вв. // Роль России в исторических судьбах народов Чечено-Ингушетии (ХIII — нач. ХХ вв.). Грозный, 1983; Волкова Н. Г. Указ. соч. С. 80-93, 193-211.
23. Анчабадзе Ю. Д., Волкова Н. Г. Указ. соч. С. 91.
24. См.: История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца ХVIII века. М., 1988. С. 374-375; Волкова Н. Г. Указ. соч. С. 198-202; Анчабадзе Ю.Д., Волкова Н. Г. Указ.соч. С. 90; Барред М. Томас. Линия неопределенности: северокавказский «фронтир» России // Интернет. С. 182; Суздальцева И. А. Грузинская диаспора низовьев Терека в XVIII — первой половине XIX в. // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http:nikc.itech.ru/modules/books/big.
25. См.: РГВИА. Ф. 482. Оп. 1. Д. 192. Л. 158; АВПРИ МИД РФ. Ф. Кизлярские и Моздокские дела, 1762-1772 гг. Оп. 118. Д. 1. Л. 5 об.; Русско-чеченские отношения… Сб. док. С. 165, 183, 186, 203, 206; АКАК. Т. 1. Тифлис, 1869. С. 716; Дневные записки малороссийского подскарбия генерального Якова Марковича. М., 1859. С. 144, 149; Тотоев Ф. В. Указ. соч. С. 98-102; Волкова Н. Г. Динамика численности вайнахских народов до ХХ века. С. 116-118, 123; Ее же: Этнический состав населения в ХVIII — начале ХХ веков. С. 171-172, 179; История Чечни с древнейших времен до конца XIX века. Грозный, 2006. С. 376; Ахмадов Я. З. Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией. С. 66; и др.
26. См.: Ахвердов А. И. Указ. соч. С. 227; Броневский С. М. Указ. соч. С. 45; Ахмадов Я. З. Указ. соч. С. 17.
27. См.: РГВИА. Ф. ВУА. Д. 18508. Л. 9-12; Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20-50-е годы ХIХ века. Сб. док. Махачкала, 1958. С. 124-125; Волкова Н. Г. Динамика численности вайнахских народов до ХХ века. С. 116-118; Ахмадов Я. З. Указ. соч. С. 66; и др.
28. См.: АВПРИ МИД РФ. Ф. Кизлярские дела, 1771. Кн. 2. Л. 59-59 об.; Архив Сев. Осет. НИИИЯЛ. Ф. 33. Оп. 1. Д. 168. Л. 183 (Копия); Гильденштедт И. А. Путешествие по Кавказу в 1770-1773 гг. СПб., 2002. С. 240-242; Броневский С. М. Указ. соч. С.181; Гаджиев В. Г. Якоб Рейнеггс о Чечено-Ингушетии // Вопросы политического и экономического развития Чечено-Ингушетии (XVIII — нач. XX в.). Грозный, 1986. С. 29; Ахмадов Ш. Б. Чечня и Ингушетия в XVIII — начале XIX века. Грозный, 2002. С. 45-47; Емельянова Н. М. Указ. соч. С. 61.
29. См.: ЦГАРД. Ф. 379. Оп. 1. Д. 654. Л. 69; Анчабадзе Д. Ю., Волкова Н. Г. Указ. соч. С. 137.
30. См.: Броневский С. М. Указ. соч. С. 162; Ахмадов Я. З. Указ.соч. С. 39.
31. См.: Адилсултанов А. А. Акки и аккинцы в XVI-XVIII веках. Грозный, 1992. С. 11-18; Ахмадов Я.3. Вайнахи в кумыкских княжествах... С. 62-63; Его же: История Чечни с древнейших времен до конца XVIII века. М., 2001. С. 246-249, 306-307; Исаева Т. А., Исаев С.-А. А. . Вопросы истории сельской общины чеченцев и ингушей (XVI-XVII вв.) // Общественные отношения у чеченцев и ингушей в дореволюционном прошлом (XIII — начало ХХ вв.). Грозный, 1982. С. 45-52; Ахмадов Ш. Б. Указ. соч. С. 264-268; и др.
32. См.: Бутков П. Г. Указ. соч. Ч. II. СПб., 1868. С. 22-23, 62, 112; Волкова Н. Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII — начале ХХ века. С. 184-185; Анчабадзе Ю. Д., Волкова Н. Г. Указ. соч. С. 78, 138-139.
33. См.: Волкова Н. Г. Указ. соч. 142, 162; Гантемирова Г. А. К истории карабулаков // Известия ЧИРКМ. Вып. XI. Грозный, 1975. С. 66-67; Ахмадов Я. З. Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией в XVIII веке. С. 16; и др.