45. ФРАГМЕНТ ПИСЬМА К ЖРЕЦУ 1 (89 б)
... а если кто оказывает неповиновение, того они тотчас карают. Теми же, кто не чтит богов, овладевает племя злых демонов, и многие из безбожников, доведенные ими до безумия, ищут смерти, надеясь, что полетят на небо, если насильственно оборвут свои жизни 2. И [229] хотя человек по природе – существо общественное и цивилизованное, есть и такие, кто устремляется из городов в пустыни, ибо они находятся во власти злых демонов, влекущих их к такому человеконенавистничеству. А многие из них теперь изобрели еще и ношение оков и колодок – до того довел их злой демон, кому они по своей доброй воле предали себя, отступив от вечных и спасительных богов 3. Но того, что я сказал об этом, – достаточно, и я вернусь к тому вопросу, от которого ушел в сторону.
Ясно, что правильное поведение в соответствии с законами государства будет предметом забот правителей городов, но, очевидно, и вам надлежит увещевать людей не преступать священных законов богов. А так как жизнь жреца, естественно, достойнее общественной жизни, ты должен своими поучениями приводить людей к ней. И лучшие, вероятно, последуют твоим советам. Я же молюсь, чтобы им последовали все, и, во всяком случае, надеюсь, что им последуют от природы разумные и дельные люди: ведь они почувствуют, что твои слова близки им.
Но всего больше должно проявлять человеколюбие, ибо из него исходит и много других благ, и лучшее и величайшее благо – благоволение богов. Рабы, которые разделяют дружбу, стремления и любовь своих господ, более любимы, чем другие рабы. Так же и нам следует знать, что божество, само любя людей, особенно милостиво к человеколюбивым. Человеколюбие же может заключаться во многом и разном. Оно проявляется и когда наказывают людей, щадя их, как учителя наказывают детей, имея в виду исправление наказуемого, и когда заботятся о нуждах людей, как боги заботятся о наших нуждах. Посмотрите, сколько земных благ дали они нам – самую разнообразную пищу и так много, как они не дали всем остальным живым существам. И так как мы рождаемся на свет голыми, они защитили нас покровом из шерсти животных и того, что производят земля и деревья. И дело не ограничилось тем, что просто люди сразу, как это говорит Моисей, получили от них покровы из кож 4; но посмотрите, сколько даров сделала нам Афина Эргана 5! А какое еще животное пользуется вином, какое – оливковым маслом, если только мы сами не уделяем им от этого (даже если мы ничего не уделяем людям) ? Кто из обитателей моря пользуется хлебом, кто из наземных животных пользуется тем, что в море? И я не упомянул золото, медь и железо – великое богатство, обладателями которого сделали нас боги, но не для того, чтобы мы – о позор! – не обращали внимания на бродящих среди нас нищих, а ведь среди них встречаются хорошие люди, например, те, кому не досталось никакого отцовского достояния и кто бедствует, пренебрегая деньгами по величию своей души.
Видя их, многие упрекают богов. Но не боги – виновники их бедности, а ненасытность нас, имущих, становится причиной неверного мнения людей о богах и, кроме того, несправедливого упрека богам. Чего же нам просить? Чтобы боги послали беднякам, как родосцам, золотой дождь 6? Но если бы даже так и случилось, мы тотчас же послали бы своих слуг и расставили всюду сосуды, чтобы отогнать всех и нам одним захватить дары богов, предназначенные для всех. Да и удивительно будет, если мы будем просить о противоестественном [230] и совершенно бесполезном и не будем делать того, что в наших силах. Кто когда-нибудь стал бедным из-за того, что давал своим ближним? Я сам, часто раздавая нуждающимся, снова получал это от них 7 в многократном размере, хотя я и никудышный делец, и никогда я не раскаивался в том, что отдал. О том, что сейчас, я, пожалуй, говорить и буду, ибо совершенно неразумно сравнивать расходы частного лица с расходами царя. Но я отлично знаю, что когда я еще был частным лицом, со мною это случалось часто. Например, в совершенной неприкосновенности сохранилось для меня имение моей бабушки, которым насильно завладели другие 8, в то время как из того немногого, что я имел, я щедро раздавал нуждающимся.
Итак, мы должны делиться своим добром со всеми людьми и особенно щедро – с хорошими, а с нуждающимися и бедными – так, чтобы хватало для удовлетворения их нужд. И я бы сказал даже, хотя это и может показаться странным, что было бы благочестивым делиться одеждой и пищей даже с враждебными людьми – ведь мы даем потому, что он – человек, а не за то, какой он человек. Поэтому я думаю, что и к тем, кто заключен в тюрьмах, нужно проявлять такую же заботу. Ибо подобное человеколюбие не мешает правосудию. А так как в тюрьме заключено много людей, ожидающих суда, и некоторые из них будут осуждены, а другие окажутся невиновными и будут освобождены, то будет жестоко, если, опасаясь, как бы не оказать милости не только невинным, но и порочным, мы из-за порочных стали бы вести себя жестоко и бесчеловечно с теми, кто не сделал ничего дурного.
Вот что еще, по моему мнению, совершенно несправедливо: мы зовем Зевса покровителем гостеприимства, а сами менее гостеприимны, чем скифы! И как может тот, кто хочет принести жертву Зевсу Ксению 9, приближаться к храму, с какой совестью, если он забыл слова:
Зевс к нам приводит нищих и странников;
Дар и убогий Зевсу угоден………… 10?!
И как может тот, кто поклоняется Зевсу Гетайрию 11, видя, что его ближний нуждается в деньгах, не дать ему даже одной драхмы, но в то же время считать, что поклоняется богу правильно? И всякий раз, когда я вижу это, я прихожу в совершенное изумление: прозвания богов для нас как бы образцы, запечатленные с начала мира, а сами мы на деле ни к чему подобному не стремимся! Мы называем богов Омогниями 12 и Зевса – Зевсом Омогнием, а сами к родственникам относимся, как к совершенно чужим! Ведь каждый человек, желает он этого или не желает, – родственник другим людям независимо от того, от одного ли отца и одной матери, как говорят некоторые, произошли все или каким-либо иным образом при создании [231] мира боги сотворили не одного мужчину и одну женщину, а сразу много мужчин и много женщин. Ибо те, кто может сотворить двух человек, могут сотворить и сразу многих. Ведь тем же самым способом, каким они создали одного мужчину и одну женщину, они могли создать много мужчин и много женщин ... если обратить внимание на различие нравов и законов, а еще более – на то, что выше, ценнее и святее, – на откровение богов, переданное нам древними теургами, согласно которому, когда Зевс создавал миропорядок, упали капли священной крови и из них-то и возник человеческий род 13. Таким образом, все мы – родственники, произошло ли все множество людей обоих полов от одной пары – мужчины и женщины... (или) как говорят нам боги и как надлежит верить, исходя и из свидетельства фактов, – все произошли от богов. Те факты, которые свидетельствуют, что сразу же появилось на свет много людей, я тщательно изложу в другом месте, а сейчас достаточно будет сказать только то, что если бы мы происходили от одной пары, вряд ли наши законы были бы столь различны, и вряд ли вся земля наполнилась бы людьми, происходящими от одного человека, даже если бы женщины, как свиньи, сразу же рожали своим мужьям много детей. На самом же деле по знаку, данному богами, сразу повсюду появилось множество людей, точно так же как появился бы один человек; и эти люди достались в удел богам, управляющим отдельными народами 14, и те вырастили их, получив от демиурга извечно бывшие у него души. Необходимо также иметь в виду, сколько рассуждений было посвящено в древности раскрытию того, что человек – общественное животное. И вот, говоря и утверждая это, мы будем по отношению к своим ближним вести себя антиобщественно?!
Пусть каждый из нас исходит из таких нравов и обычаев – благоговения к богам, благоволения к людям, телесной чистоты и пусть он преисполнится делами благочестия – стремится всегда иметь благочестивые мысли о богах, почтительно и набожно взирает на храмы и изображения богов и поклоняется им, как если бы видел перед собою самих богов. Ведь наши предки установили изображения и алтари, и хранение вечного огня, и вообще все такого рода символы присутствия богов не для того, чтобы мы считали их божественными, но для того, чтобы посредством их мы поклонялись богам. Ибо нам, поскольку мы телесны, и богам надлежит поклоняться телесно, хотя сами боги – не телесны. И они явили нам, прежде всего, – второй (после этого, первого) род богов – тех, кто обходит кругом все небо 15. Но поскольку и им нельзя воздавать служение телесно, так как по своей природе они ни в чем не нуждаются, то на земле был изобретен другой род изображений, и, совершая поклонение им, мы добиваемся благосклонности богов. Те, кто почитает изображения царей, которые не нуждаются ни в чем, тем не менее привлекают к себе благосклонность, точно так же и те, кто почитает изображения богов, хотя боги ни в чем не нуждаются, тем не менее побуждают богов защищать их и заботиться о них. Стремление сделать все возможное есть свидетельство истинного благочестия, и ясно, что те, кто исполнен этим стремлением, обладают [232] благочестием в высшей степени. В то же время совершенно очевидно, что кто пренебрегает возможным, делая вид, что стремится к невозможному, на самом деле и не старается достигнуть одного и не выполняет другого. Ведь хотя бог ни в чем не нуждается, из этого не следует, что ему не нужно ничего приносить. Ведь он не нуждается и в словесных восхвалениях. Так что же? Разумно ли лишать его их? Никоим образом! Мы не должны лишать божества и того деятельного почитания, которое установлено не три года тому назад и не три тысячи лет, а существовало все прежнее время у всех народов земли.
Итак, взирая на изображения богов, не будем считать, что это просто дерево или камень, но не будем считать их и самими богами. Ведь мы не называем и изображения царей деревом, камнем или медью, и называем их не самими царями, но именно изображениями царей. И каждый, кто любит царя, с радостью взирает на изображение царя, как каждый, кто любит сына, – на изображение сына, а каждый, кто любит отца, – на изображение отца. Из этого следует, что каждый, кто любит богов, с радостью взирает на изображения и статуи богов, и почитая, и страшась богов, взирающих на него с незримого мира. И если кто думает, что раз уж они названы образами богов, им надлежит быть неуничтожимыми, он, по-моему, совершенно лишен здравого смысла – ведь в таком случае они должны быть созданы не руками человеческими. Но то, что создано мудрым и прекрасным человеком, может быть уничтожено человеком дурным и темным. И лишь сотворенные самими богами живые образы их невидимых сущностей – боги, обходящие по кругу небо, пребывают вовеки. Итак, пусть никто не перестает верить в богов, видя и слыша, как некоторые люди осквернили их храмы и изображения. Разве много раз не убивали прекрасных людей, таких, как Сократ и Дион, и великий Эмпедотим 16? А я уверен, что боги заботились о них больше, (чем о храмах). Но смотрите: зная, что и у этих людей тело подвержено смерти, боги дали им подчиниться природе и уйти из жизни, но затем сами же наказали их убийц. Подобное же случилось и у нас на глазах со всеми осквернителями храмов.
И не дадим никому обмануть нас словами или поколебать нашу с веру в божественное провидение. Что скажут упрекающие нас в этом иудейские пророки о своем собственном храме, трижды разрушенном и до сих пор не восстановленном? Я сказал это не для того, чтобы бросить им упрек, – ибо я сам после столь долгого времени решил восстановить храм для почитания призывавшегося в нем ранее бога 17. Но я воспользовался этим примером, желая показать, что ничто человеческое не может быть нетленным и что пророки, писавшие такие вещи, говорили вздор, рассчитанный на выживших из ума старух. Но я думаю, что если пророки и толкователи какого-либо бога были негодными, это не мешает ему быть великим богом. Причиной же этого было то, что они не дали своим душам очиститься общим образованием и не открыли своих сильно сомкнутых глаз и не разогнали окружающую их мглу. Но эти люди видели великий свет словно через туман, не четко и не ясно, и считали это не чистым светом, а огнем, и не будучи в состоянии различить все то, что вокруг него, они кричали громким голосом: «Трепещите! Страшитесь! Огонь! Пламя! Смерть! Кинжал! Меч!», выражая столь многими словами [233] разрушающую силу огня 18. Но о них лучше написать в особом сочинении и показать, насколько эти учителя теологии ниже наших поэтов.
Надлежит поклоняться не только изображениям богов, но и храмам, и священным участкам, и алтарям; а также разумно почитать жрецов как служителей богов, так как они ради нас взяли на себя определенные обязанности по отношению к богам и содействуют нам в получении благ от богов: ведь они совершают жертвоприношения и молятся за всех нас. И поэтому справедливо воздавать всем им почет не меньший, если не больший, чем гражданским властям. И если кто-нибудь и считает, что нужно уделять равный почет и им, и гражданским властям, ибо и те некоторым образом служат богам, будучи стражами законов, то все равно жрецам нужно уделять большую долю нашего благоволения. Ведь ахеяне побудили своего царя уважать жреца, хотя тот и был врагом 19, а мы не уважаем наших друзей, которые молятся и приносят жертвы за нас.
Но так как моя речь дошла до того пункта, которого я давно хотел достичь, то, по моему мнению, надлежит подробно изложить, каким человеком должен быть сам жрец, чтобы быть достойным почитания ... По нашему мнению, не следует присматриваться к нему и исследовать его поведение; пока он именуется жрецом, его нужно уважать и почитать, а если он дурной человек, то надлежит отобрать у него жреческую должность и презирать его, как показавшего себя недостойным. Но пока он приносит жертвы, совершает обряды и близок к богам, мы должны смотреть на него с уважением, как на ценнейшую собственность богов 20. Ведь если мы почитаем камни, из которых сделаны алтари, потому что они посвящены богам и имеют особый вид и форму, которая им полагается для той службы, для которой они предназначены, то разве логично будет отказываться почитать человека, посвященного богам? Но, может быть, кто-нибудь возразит: «Но если он нечестив и часто с пренебрежением относится к посвященным богам обрядам?». На это я отвечу, что нужно такого разоблачить, чтобы он как плохой человек не вызывал недовольства богов; но пока он не разоблачен, нельзя ему отказать в уважении. И было бы несправедливо дойти до того, что лишить надлежащего уважения не только виновных, но и тех, кто достоин почитания. И, таким образом, пусть уважается как любой правитель, так и любой жрец, ведь есть еще такой оракул дидимейского бога:
Тем, кто в своем нечестивом и жалком умишке
Вред причинять жрецам бессмертных богов замышляет,
И в своих мыслях безбожных им оскорбленье наносит, –
Жизненный путь пройти до конца не удастся.
Так же и тем, кто богов дерзает бесчестить блаженных,
Честь служенья кому они получили от предков 21.
И снова в другом оракуле бог говорит:
Всех моих слуг ото всякого зла...
И говорит, что за них он покарает таких людей. И хотя бог вещал много такого, из чего мы можем научиться, как должно [234] почитать и уважать жрецов, более подробно мы скажем об этом в другом месте.
А сейчас, я думаю, в доказательство того, что я ничего не выдумываю сам, достаточно привести речение бога и его повеление, выраженное его собственными словами. И если кто-нибудь считает, что я – недостойный веры учитель в таких вопросах, пусть он побоится бога и повинуется ему и особенно чтит жрецов богов. А сейчас я попытаюсь описать, каким должен быть жрец, – не ради тебя (ибо, если бы я уже не знал и из свидетельства посвятившего нас 22 и от великих богов, что ты хорошо исполняешь свою должность и делаешь все от тебя зависящее, я не решился бы поручить тебе столь важное дело), но чтобы ты, пользуясь этим, мог направлять других, и не только в городах, но и в селах, с большей убедительностью и авторитетом – ибо не только ты один сам так думаешь и делаешь, но твой помощник – я, считающийся по милости богов великим понтификом, и хотя я и недостоин такой должности, я хочу быть ее достойным и всегда молюсь об этом богам. Ведь боги, ты прекрасно знаешь это, возвещают нам великие надежды на загробную жизнь, и им нужно во всем верить. Им несвойственно лгать, и не только в таких делах, но и в том, что касается этой жизни. А так как и в этой жизни они в величии своей силы могут преодолевать и исправлять неправильное и неестественное, то в той жизни, где враждующие здесь силы будут разделены и бессмертная душа отойдет в иной мир, а мертвое тело останется на земле, разве они не будут тем более способны доставить людям то, о чем они возвещали!? Итак, зная, что боги обещали жрецам великую награду, давайте сделаем так, чтобы они были ответственны за все, что касается почитания богов, и своей жизнью являли пример всех тех добродетелей, которые они должны проповедовать.
И первое, с чего нам нужно начать, – это благочестие. Мы должны служить богам так, как если бы они были рядом и смотрели на нас, ибо, хотя они и невидимы нами, их взор – более сильный, чем любой свет, – может проникать даже в наши тайные помыслы. И это не только мои слова, но слова бога, которые он говорил много раз. Но мне, конечно, достаточно привести одно такое изречение и с его помощью показать верность двух положений: что боги видят все и что они радуются благочестивым людям:
Стрелы далеко разящие Феба проникнут повсюду –
Даже и твердые скалы взор его быстрый пронзает,
И темно-синее море. Нет, от него не сокрыто
Множество звезд, в непрерывном и вечном вращенье бредущих
В небе вечернем, по мудрым законам судьбы неизбежной,
Ни те страдальцы, что в мрачном Тартаре навеки сокрыты,
В царстве подземном, в страшной обители вечного мрака,
Благочестивым же людям радуюсь я, как Олимпу 23.
Очевидно, что насколько всякая душа, и особенно душа человека, ближе и родственнее богам, чем камень или скала, настолько проще и легче может проникнуть в нее взор богов. Посмотри на человеколюбие бога, говорящего, что он радуется образу мыслей благочестивых людей, так же как чистоте Олимпа. Как же может быть, чтобы он не увел наши души от мрака и Тартара, если только мы обращаемся к нему с благочестием? Конечно, ему известно, кто заключен в [235] Тартаре (ведь и эта область не вне власти богов), и он обещает благочестивым не Тартар, а Олимп. И посему нам нужно крепко придерживаться дел благочестия и обращаться к богам с благоговением, не говоря и не слушая ничего постыдного.
А жрецам нужно сохранять себя не только от нечестивых дел и позорных поступков, но и от произнесения или слушания такого рода речей. Итак, нам нужно изгнать все неприятные шутки, все постыдные разговоры. И чтобы ты понял, что я хочу сказать, добавлю: пусть ни один посвященный в жрецы не читает ни Архилоха, ни Гиппонакта, ни какого-либо другого поэта, писавшего такого рода стихи. Пусть он избегает и того, что есть в этом роде в древней комедии, – так будет лучше. И вообще нам приличествует лишь философия ... и из философов – лишь те, кто избрал богов в наставники своего образования: как Пифагор, Платон, Аристотель, последователи Хрисиппа и Зенона. Ведь мы должны заниматься не всеми философами и всеми учениями, но лишь теми учениями тех философов, которые суть наставления в благочестии и учат о богах, прежде всего – о том, что боги существуют, затем – что их промыслу подвластны дела этого мира и что они не делают ничего дурного ни людям, ни друг другу ни из зависти, ни из доброжелательства, ни из вражды – ведь писавшие об этом наши поэты из-за этого самого навлекли на себя презрение, а иудейские пророки, прилагавшие усилия в изобретении подобных историй, приводят в восхищение тех жалких людей, кто присоединился к галилеянам.
Читать написанное о действительно происшедших событиях нам не возбраняется, но необходимо избегать всех тех выдумок, которые распространялись у древних в виде рассказов, – и вообще всего в этом роде. Ибо как не каждый путь подходит посвященному в жрецы – его путь должен быть устроен надлежащим образом, так же ему подобает и не всякий род чтения. Ведь под влиянием слов в душе возникает определенное настроение и оно понемногу возбуждает желания, а затем внезапно зажигает страшное пламя, и, по моему мнению, нужно заранее не давать ему возникнуть. Нельзя допустить чтение и сочинений Эпикура и Пиррона. Впрочем, боги сами к нашему благу уничтожили их, так что большая часть книг погибла. Однако ничто не мешает мне упомянуть и о них, как о примере того, какого рода чтения следует больше всего избегать жрецам, а если нужно избегать такого чтения, то тем более – таких мыслей. Ведь я не думаю, что прегрешение в словах и прегрешение в мыслях – одно и то же, но прежде всего нужно исправить мысли, ибо прегрешения языка зависят от них.
Нужно заучивать гимны богам – ведь есть много прекрасных гимнов, составленных как древними, так и современными авторами, – никто не мешает стараться узнать те, что поют в храмах. Большинство их дано по нашим моленьям самими богами, но некоторые созданы во славу богов и людьми, находящимися под влиянием божественного вдохновения и обладающими душой, недоступной ни для какого зла.
Все это необходимо ревностно соблюдать и почаще молиться богам и на людях и наедине – три раза в день, а если это невозможно, то, во всяком случае, утром и вечером. И не должно быть, чтобы посвященный жрец провел день или ночь, не принеся жертвы. Но и день – с восхода солнца, и ночь – с захода – должно начинать с принесения жертвы богам – даже тогда, когда на нас и не возложены жреческие обязанности. Ибо нам надлежит хранить те священные [236] обряды, которые установлены законом предков, и делать не больше и не меньше того, что предписано. Ведь природа богов – бессмертна, и чтобы мы больше могли умилостивить их, нам нужно подражать их природе.
Если бы мы состояли из одних душ и нам ни в чем не мешало бы наше тело, было бы прекрасно установить для всех жрецов один образ жизни. Но так как жрецы не только жрецы, но и люди... И жрецу надлежит строго соблюдать во время исполнения своих обязанностей все правила, но ему же, как человеку, получившему жреческую должность, когда он не занят непосредственно служением в храме, надлежит сделать некоторые уступки.
Я думаю, что он должен сохранять чистоту в течение дня и ночи и затем очиститься на следующую ночь теми очистительными обрядами, которые предписаны священными законами, и, совершив это, он должен войти в храм и оставаться там столько дней, сколько полагается по закону (у нас, в Риме, – 30, у других – иначе). И я думаю, что ему надлежит в течение всех этих дней оставаться в священном месте, занимаясь философией, и не выходить ни домой, ни на площадь и не видеть магистрата, если только он сам не будет в святилищах, но заботиться обо всем, что касается служения богам, наблюдая за всем и все устраивая, а когда его срок истечет, он должен уступить свои обязанности другому. Когда же он снова обратится к обычной человеческой жизни, пусть ему будет дозволено войти в дом к другу и, когда его пригласят, посетить пир, – но по приглашению не любого человека, а только лучших. В это время не будет неприлично сходить иногда и на площадь и побеседовать с начальником или магистратом и, насколько это возможно, прийти на помощь тому, кто действительно в ней нуждается.
И я думаю, что жрецам, когда они находятся внутри храмов и исполняют обряды, надлежит пользоваться самыми великолепными одеждами, а когда они вне святилищ – обычной одеждой, без всякой пышности. Ибо не годится, чтобы мы неправильно пользовались для похвальбы и из пустого тщеславия тем. что дано нам для оказания почести богам. Поэтому на площади нам следует избегать пышных одежд и всего показного и вообще всякой похвальбы. В самом деле, ведь боги были восхищены великой скромностью Амфиарая: когда они предрешили гибель войска 24, он узнал об этом, но пошел в поход вместе с войском и тем самым обрек себя на неизбежную гибель; тогда боги полностью преобразовали природу Амфиарая и поместили его среди богов. Все, кто шел походом на Фивы, еще до победы начертили на своих щитах эмблемы и воздвигли трофеи в знак поражения кадмейцев, а он, ученик богов, пошел на войну с оружием без эмблемы, но с кротостью и скромностью, как засвидетельствовали даже враги. Посему я думаю, что и нам, жрецам... 25, чтобы завоевать расположение богов. Ведь мы немало грешим против них, щеголяя перед народом в священных одеждах, как бы превращая их в общую собственность и давая глазеть на них как на что-то чудесное. Когда это случается, к нам подходят многие нечестивые и от этого символы богов оскверняются. Но какое мы проявляем беззаконие, какое презрение к богам, если, не живя жреческой жизнью, носим одежды жрецов! Однако подробно об этом будет сказано в другом месте, сейчас же я говорю тебе об этом лишь в самых общих чертах. [237]
Ни одному жрецу не дозволяется присутствовать ни на одном непристойном театральном представлении ... или устраивать его в своем собственном доме. Это совершенно не годится. В самом деле, если бы можно было вообще изгнать непристойность из театров, чтобы снова вернуть их Дионису уже очищенными, я бы со всей энергией постарался провести это в жизнь. Сейчас же, я полагаю, это невозможно, а если бы это вдруг и оказалось возможным, то провести это в жизнь было бы слишком сложно; поэтому я полностью воздерживаюсь от такого честолюбивого дела. Но я требую, чтобы жрецы воздержались от непристойности театров и оставили бы ее толпе. Итак, пусть ни один жрец не входит в театр и не имеет другом ни одного актера или возницу, и пусть ни один танцор или мим не входят в его дом. Я дозволяю жрецам посещать лишь те священные игры, где женщинам запрещено не только участвовать в состязании, но и быть зрителями. Что касается псовых охот, которые города устраивают в своих театрах, нужно ли говорить, что их должны избегать не только жрецы, но и дети жрецов?
Может быть, было бы хорошо сказать раньше, кого и каким образом нужно назначать жрецами. Но не будет неуместно, если именно этим я закончу свою речь. Я говорю, что во всех городах нужно назначать самых лучших и прежде всего самых боголюбивых, а затем самых человеколюбивых, бедные они или богатые. И пусть в этом не делается никакого различия между известными и неизвестными. Ведь не годится препятствовать тому, кто по своей кротости жил скрытно только из-за того, что он не приобрел славы. Допустим даже, что он бедняк и человек из народа, но если в нем есть два качества – любовь к богу и любовь к людям, пусть он будет назначен жрецом. Доказательством любви к божеству служит то, что он привел всех своих домашних к вере богов, а доказательством любви к людям – то, что из своего скудного имущества он легко делится с нуждающимися и охотно раздает им, и старается делать добро стольким людям, скольким он в силах. A этому нам надлежит уделить особое внимание и использовать как лечение людей. По-моему, получилось так, что когда пренебрегали бедняками и не заботились о них, нечестивые галилеяне, заметив это, посвятили себя филантропии и, приобретая этим славу, придали силу худшему из своих дел. Ибо, как те, кто обманывает детей, привлекая их пирогом и два-три раза бросив им кусочек, уговаривают их идти за ними, а затем, когда они уже далеко от своих домашних, бросают их на корабль, а затем и продают, и то, что короткое время казалось сладким, делает горькой всю их будущую жизнь, так и галилеяне, начав с того, что называется у них агапе и гостеприимством и служением за столом 26 (ибо как много у них средств для этого, так много у них и названий), – привели многих к безбожию и сделали...
Комментарии
1. См. предыдущее письмо.
2. Имеются в виду христианские мученики.
3. Это, несомненно, – анахореты – аскеты.
4. Genesis, 3, 21.
5. 'Έργίνη – «работница», эпитет Афины, покровительницы женских работ, в том числе ткачества.
6. Ρind., Olymp. VII, 49.
7. ... ‘εκτησαμην αυτά παρ' αυτών πολλαπλάσια. Кто возвращал в многократном размере данное Юлианом? Нуждавшиеся, которым он помогал? Вряд ли. Это было бы похоже на ростовщичество, и, кроме того, дальше идет пример с имением, говорящий против такого толкования. Имение Юлиан никому не давал – оно у него было отобрано. На наш взгляд, здесь имеются в виду боги.
8. См. письмо 1.
9. Ξένιος – «гостеприимный», эпитет Зевса.
10. Odys. XVI, 56-58. Перевод В. А. Жуковского (Москва, 1959, стр. 173). См. письмо 39.
11. Έταίρενος – эпитет Зевса, покровителя дружбы.
12. Όμόγνίος – бог – покровитель рода.
13. Очевидно, имеется в виду учение орфиков о появлении людей из крови растерзанного Диониса.
14. Идея Юлиана о богах, господах и прообразах отдельных народов развита им в трактате «Против галилеян» (Contra Galil. 115D).
15. Имеются в виду небесные тела.
16. Эмпедотим, если только в тексте нет ошибки переписчика, фигура неизвестная.
17. См. прим. к письму 3. См. также свидетельствующие о благожелательном отношении Юлиана к иудаизму письма 44-е (453 d) и 55-е (433 с).
18. Это место представляет собой как бы пародию на ветхозаветные пророчества. Оно говорит и о знакомстве Юлиана с этой литературой и о том, насколько она была ему чужда, непонятна и неприятна.
19. Имеется в виду история Хриза и Агамемнона (Iliad. I).
20. См. письмо 43.
21. Этот же оракул приводится в письме 43.
22. Максим Эфесский. См. письмо 13.
23. Последний стих есть у Гиерокла Hierocl., In aureum carmen). Биде полагает также, что Юлиан пользовался дошедшей во фрагментах работой Порфирия «De philosophia ex oraculis haurienda».
24. См. Aeschyl. Septem contra Thebas, 568-596; Pind., Olymp. VI, 14.
25. В лакуне, очевидно: «нужно носить скромные одежды».
26. δια της λεγόμενης παρ’ αυτός αγάπης και υποδοχής και διαχονιας τραπεζών.