ПИСЬМА СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА КИПРИАНА, ЕПИСКОПА КАРФАГЕНСКОГО

(К 1725-летию со дня кончины)

ПРЕДИСЛОВИЕ

С жизнью и деятельностью священномученнка Киприана нас знакомят, главным образом, письма, а затем его биография, составленная, по свидетельству блаженного Иеронима, диаконом святителя – Понтием. Был ли он действительно автором «Vita S. Cypriani» (в чем некоторые современные ученые сомневаются), написана ли она кем-то другим, утверждать трудно; несомненно только, что автор ее благоговейно чтил святителя Киприана, но мало что понимал в его деятельности; он, и только он, сохранил несколько драгоценных подробностей из его жизни, и за это миришься и с ограниченностью рассказчика, и с вялой риторикой его рассказа.

Полное имя святителя Киприана: Цецилий Киприан. Было у него и прозвище Тасций, под которым его знал весь Карфаген и которое упомянуто и в официальных документах. Его происхождение и смысл нам не понятны.

Родился он около 210 г. (точная дата неизвестна) в богатой и видной карфагенской семье, получил превосходное по тому времени образование, был преподавателем в риторской школе (тогдашний университет) и занимался адвокатской практикой. О его тогдашней мирской жизни мы ничего не знаем. С внешней стороны она, вероятно, была обычной жизнью состоятельных и культурных людей того времени: серьезные занятия чередовались с развлечениями, приятельской беседой, веселой пирушкой. В аристократических карфагенских кругах молодой профессор был своим человеком; здесь у него завязались дружеские связи, которые не смогли оборвать ни время, ни переход в христианство: когда над ним нависла угроза казни, старые друзья настоятельно предлагали ему спрятаться в надежном убежище (Vita, 14).

Почему светский человек, известный адвокат и ритор, до 45 лет пребывавший в язычестве, принял христианство? Автор «Vita» упоминает старого священника Цецилиана, который своими беседами «вывел его из мирских заблуждений и привел к познанию истинного Бога» (Vita, 4). Святитель Киприан ничего не говорит ни об этих беседах, ни о той внутренней работе, которая вывела его из язычества. Он пишет только о ее конечном результате: «Сомнительное стало определенным, закрытое раскрылось, осветились потемки, трудное стало посильным» (Ad Donat., 3); в Крещении его осенила благодать, совершенно его переродившая.

Его отказ от прежней жизни был резким и полным. После Крещения он повел строгую аскетическую жизнь, роздал значительную часть [182] своего имущества, не только отказался от чтения языческих авторов (жертва для образованного человека того времени тяжкая), но постарался вычеркнуть их из своей памяти; в его произведениях нет ни одной цитаты из латинских писателей; он занят теперь изучением Священного Писания. Его переход в христианство, конечно, вызвал в языческой среде немало и гневного, и сочувственного изумления; не прошло незамеченным появление нового брата и в христианской общине. Его строгая жизнь, обычай держать дом открытым: войти мог каждый, и «ни одна вдова не уходила от него с пустыми руками... всякий, нуждающийся в помощи сильного, обретал в нем покровителя» (Vita, 3); высокий уровень культуры, дар речи – такие люди встречались не часто. Киприана скоро посвятили в священники, а спустя короткое время, по всеобщему требованию, возвели в сан епископа, несмотря на энергичное его сопротивление. Такое быстрое продвижение вызвало зависть в церковных кругах.

Мы не знаем, какие меры принял святитель Киприан по управлению Карфагенской Церковью, но об их духе можно судить по его письмам до Дециева гонения (1-4). Новый епископ руководит не только своей, Карфагенской Церковью: за советом и помощью к нему обращаются из разных африканских Церквей. Так, епископ какого-то маленького городка растерянно спрашивает, считать ли ему членом Церкви актера, который ушел со сцены (христианская Церковь принимала актеров только при этом условии), но завел у себя своего рода театральное училище: обучает молодежь актерскому искусству (письмо 2-е). В другом месте девиц, давших обет пожизненного девства, уличили в его нарушении. Епископ города, где случилась такая беда, спрашивает святителя Киприана: как быть с этими девицами? – Строго их наказать, отвечает Святитель, но если они не в силах держать свой обет, то лучше разрешить их от него, пусть выходят замуж (письмо 4-е). Стоит запомнить это, проникнутое строгостью и любовью, истинно пастырское отношение к грешникам: святитель Киприан видит не только вину, но и виновных, учитывает их положение, сообразуется с их духовными силами, хочет уберечь от грехов в дальнейшем. В многотрудном вопросе об отступниках, который коснется всего христианского мира, он сохранит ту же линию поведения.

Упомянутые письма вместе с трактатом «De lapsis» и 11-м письмом (все они разделены небольшими промежутками времени) позволяют догадаться и о печальном состоянии африканских Церквей. Старый епископ Рогатиан жалуется на своего диакона-грубияна: он не в силах с ним справиться1. Нет уважения к сану, утрачено понимание иерархичности. И епископы не всегда на высоте своего положения; подчас они сами не верят в свою силу и значение. Если привычный уклад церковной жизни чем-то нарушен, они приходят в замешательство и боятся принять решение, хотя его и подсказывает церковная дисциплина и практика. Многие епископы, «презрев от Бога возложенное на них [183] попечение о людях, пекутся о мирских делах» или, «оставив кафедру, бросив народ, скитаются по чужим областям, гонятся за выгодными сделками, занимаются ростовщичеством, обманом и кознями приобретают землю» (De lapsis, 6). Среди клира та же погоня за деньгами, ссоры, соперничество. Эти люди «отказались от мира на словах, но не на деле»; вера у них теплохладная, молитва – обязательное скучное занятие, за которым они засыпают (письмо 11-е, I, 2; V, 1). Африканские Церкви нуждались в обновлении. Много и успешно трудился над этим обновлением святитель Киприан, и Дециево гонение только усилило эту его деятельность.

В последних числах декабря 249 г. император Деций, недавно посаженный на трон иллирийскими легионами, издал указ, повелевавший всем жителям Римской империи, без различия религии и национальности, принять участие во всенародной supplicatio – молебствии о здравии и благополучии императора и его семейства: состояло оно из определенных молитв богам, покровителям Рима, и принесения им жертвы, кровавой или бескровной. Указ не был направлен против христиан: найденные в Файюме свидетельства об участии в молебствии были выданы явно язычникам (одно из них – жрице бога Петесуха, крокодила, почитаемого в Файюме), и никакого преследования он не предписывал, как это явствует из дальнейших событий, о которых свидетельствует такой точный свидетель, как святитель Киприан – современник этих событий. Он расколол, однако, помимо своей воли, христианскую общину на две численно неравные части: принесших жертву (большинство) и группу отказавшихся поклониться языческим богам.

Кто были эти люди? Письма священномученика Киприана дают о них ясное представление: это – бедняки, выходцы из простонародья. Культурный уровень их низок; не высок и нравственный: они охотники выпить, побездельничать, пожить на чужой счет. Мир сильных и богатых к ним равнодушен и числит их почти наравне с рабочей скотиной. И сами они чувствуют себя людьми только в цирке и амфитеатре 2, накрепко забывая в остальное время о своем человеческом достоинстве.

Христианство поведало этим людям, что они отнюдь не рабочий скот, а дети Божии, что они имеют право обращаться к Богу: «Отец наш», что Господь так любит их, что сошел на землю, страдал и принял крестную смерть и за них, что Он призывает к Себе именно страждущих и обремененных. И на эту неожиданную, немыслимую любовь они отвечают взрывом, пожаром любви, в котором сгорает всё, что притягивало к земле. Они страстно хотят одного: скорее встретиться с Ним, возлюбленным Учителем и Другом, Который ждет их на пороге вечности. Чтобы ускорить эту встречу, они пойдут на мучения, на смерть; они желают себе и друзьям этих мучений и смерти, как желают счастья. И конечно, они не отрекутся от Христа и пребудут верными до смерти; воины Христовы, исповедавшие Его среди разлившегося широкой волной отступничества, они уже не чувствуют себя обыкновенными [184] людьми: им кажется, что они неизмеримо выше их. В дальнейшем они будут вести себя в соответствии с этим высоким мнением о себе.

Ослушников императорского указа посадили до решения их участи в тюрьму; тюремный режим очень мягок: их толпами посещают единоверцы, восхищенные смелостью «добрых исповедников» (письмо 5, II, 1), приходят священники со Святыми Дарами. Власти не обращают на это никакого внимания; вера этих упрямцев им безразлична; их наказывают за нарушение императорского эдикта: высылают на определенный, не очень долгий, срок из родных мест, но в пределы той же провинции. Желающие могут уехать куда хотят.

Высылка приходилась на конец января, самое позднее – на начало февраля 250 г., а к середине апреля того же года исповедники опять в карфагенской тюрьме, но сейчас с ними обращаются жестоко: мучат голодом, жаждой, духотой (письмо 22-е), пытают, и пытают жестоко (письмо 10-е). Теперь они взяты как христиане, и добиваются от них отречения от веры (там же).

«Христианство сеется кровью» – в этих словах Тертуллиана была великая правда; и святитель Киприан понимал великое значение исповедничества и мученичества, чтил мучеников и восхищался ими, как их чтили и восхищались ими все рядовые члены христианской общины. Но он не был ее рядовым членом: епископ, глава Карфагенской Церкви официально, а фактически уже глава и руководитель всех африканских Церквей, человек ясной и трезвой мысли и большого политического такта, он хорошо понимал, в чем нуждается сегодняшний день, и стремился все уладить и устроить с расчетом не только на настоящее, но и на будущее. Он отчетливо видел, что для христиан, которых государство кое-как терпело, образованное общество презрительно не замечало или весело высмеивало, а простонародье откровенно ненавидело, лучше всего держаться в тени и не сосредоточивать на себе внимания. Поэтому он скрылся из Карфагена, когда толпа стала упрямо вопить: «Киприана ко льву!»; поэтому советовал своей пастве не устраивать сборищ, а клиру вести себя, «сообразуясь с обстоятельствами» (письмо 5, II, 1); поэтому «дерзкое превозношение» исповедников впишет горькую страницу в историю африканских Церквей 3.

Когда страсти несколько улеглись, отступники, «павшие» (lapsi, буквально – «поскользнувшиеся») стали думать о возвращении в Церковь. В какую-то минуту люди эти по голосу сердца или разума перешли в христианство; никакой выгоды в ту пору этот переход не сулил. Из языческого общества они ушли; своим отречением исключили себя из христианского. Язычники над ними злорадно посмеиваются, бывшие единоверцы сторонятся. А с христианской общиной их связывали уже многие нити – и деловые, и дружеские, и семейные; теперь они оборваны. И Церковь им уже стала дорога, им трудно без Причастия. Церковь их не отвергает, но требует длительного покаяния. Святитель Киприан считал, что судьбу павших надо решить по наступлении мирных времен, когда вопрос о них будет обсужден Собором епископов, клиром и народом; пока что им надлежит смиренно и сокрушенно каяться (письма 15, II, 2 и 17, II, 2). Можно было, однако, с просьбой о [185] скорейшем прощении обратиться к исповедникам: пусть походатайствуют перед епископом. И все сильнее обнаруживается среди клира тенденция легко, почти без покаяния, возвращать отступников в Церковь.

Обращение к исповедникам было в обычае (о нем сообщает уже Тертуллиан), и ничего беззаконного и греховного тут не было. Рассказ святого Дионисия Александрийского, сохранившийся у Евсевия Памфила (Церковная история, VI, 42, 5–6), свидетельствует, как благостно и мирно, благодаря разумной снисходительности исповедников, улаживались отношения между павшими и Церковью. Так было бы и в Карфагене, не вмешайся враги святителя Киприана.

Мы можем с некоторой уверенностью определить состав этого вражеского стана: тут были павшие, которых епископ не соглашался вернуть в Церковь только по просьбе исповедников; священники, которым он пригрозил запрещением за то, что они допускали павших без покаяния к Причастию (вероятно, в расчете на какие-нибудь земные блага: вспомним, что большинство павших были люди с весом и состоянием); тут же были, конечно, и старые недоброжелатели Святителя, когда-то противившиеся его избранию в епископы. Во главе стоял мирянин Фелициссим – человек очень влиятельный и богатый. Этим людям надо сместить святителя Киприана с епископской кафедры и взять управление Церковью в свои руки, но тут нужно идти окольным путем, так как прямая атака на епископа кончится поражением: карфагенские христиане любили и почитали своего предстоятеля; простой народ, чью нужду он всегда старался облегчить, был ему особенно предан. Вся христианская Африка прислушивалась к его голосу. Сломать эту популярность и авторитет можно было только подняв против епископа людей, чей авторитет стоял не менее высоко, кого чтили как святых, – надо двинуть на епископа исповедников. Окольный путь найден.

Мы говорили уже, что исповедники были людьми малой культуры. С христианскими догматами они едва знакомы; значения таких таинств, как Покаяние, Евхаристия, Священство, не понимают. Слова святителя Киприана о Лукиане, главе исповедников: «мало наставлен Священным Писанием» (письмо 27, I, 1) и плохо его понимает (там же, III, 2), можно отнести к большинству исповедников. И в то же время они преисполнены сознанием своего особого достоинства и преувеличенно оценивают свои права и силы. Благоговейное почитание верующих кружит им голову: они «угорели от своей славы» (письмо 16, III, 2). Стоит умело поддать такого угару, и эту невежественную силу можно двинуть в любом направлении; деятельное невежество страшно.

Враги святителя Киприана умело использовали все обстоятельства, бывшие им на руку: его непреклонное требование длительного покаяния, тоскливое нетерпение «павших», гордость исповедников. Убедить «павших», что исповедники вправе «дать мир», было легко («Кто, умирая, упустит возможность ожить? Кто не поспешит навстречу своему спасению?» (письмо 15, II, 1); не стоило большого труда объяснить и исповедникам, что они, друзья Христовы, будущие судьи мира, имеют право и власть простить отступников и вернуть их в Церковь, не настаивая на покаянии 4. Епископ никогда с этим не согласится; он [186] вооружит против себя «павших», считающих себя уже примиренными с Церковью, поссорится с исповедниками, обиженными непризнанием их «прав», оттолкнет от себя народ, который так чтит исповедников и так им доверяет. Против него единым строем встанет вся христианская община – епископу не устоять.

Все это обдумывалось, обсуждалось, готовилось с весны, и уже в конце ее было приведено – и с большим успехом – в действие. События развертывались бурно: исповедники, утвердившись в сознании своей мощи, «ежедневно тысячами раздавали записки» (письмо 20, II, 2), составленные скорее в тоне приказа, чем просьбы: «принять такого-то в общение вместе со своими присными» (письмо 15-е). И в заключение епископ получил письмо, исключительное по грубости тона и дерзости содержания. «Все исповедники – епископу Киприану: знай, что мы дали «мир» всем, кто отчитается перед тобой в том, что делал после совершенного 5. Мы хотим, чтобы ты сообщил и прочим епископам это предписание. Желаем тебе пребывать в мире со святыми мучениками»,– писал Лукиан (письмо 23-е) 6.

Письмо это, о котором святитель Киприан писал, что оно уничтожает веру, страх Божий и евангельские заповеди (письмо 27, II, 1), и которое сравнивал с факелом, разжегшим пожар, оказало действие немедленное: в нескольких городах толпа кинулась на предстоятелей Церквей и силой заставила их признать «мир», данный исповедниками; в Карфагене «некоторые смутьяны пытались добиться подтверждения «мира», уже полученного от исповедников» (там же, III, 1–2); павшие, чье воссоединение с Церковью епископ отказался признать, возмущались и негодовали; в народе шло брожение (письма 16, I, 1 и 17, II, 2); много исповедников перешло во вражеский стан (письмо 21-е и 22-е).

Видна ли им была та беда, которую они в слепой ненависти к одному человеку навлекали на всю Церковь? Людям, поглощенным своекорыстными расчетами, занятым только собой и своим благополучием, мысль о Церкви, вероятно, и не западала в голову. [187]

Святитель Киприан увидел, что ей грозит. Признать за исповедниками, т. е. мирянами, право отпускать грехи – значило отдать Церковь во власть любого, кто этой власти захочет, будь то святой или проходимец; это значило уничтожить значение таинств, объявить ненужной благодать Духа Святого, полученную апостолами по обетованию Христову и передаваемую преемственно их заместителям и ставленникам. Дело шло о самом существовании Церкви. Эти страшные дни были днями ее возрождения, и велика была тут заслуга святителя Киприана.

Святитель Киприан называл Церковь Матерью всех христиан, считал, что жить с Церковью, нести на себе ее тяготы и заботы, трудиться в ней и для нее есть общее дело всех ее детей. С первых же дней своего епископства он вводил в атмосферу этого общего дела и клир и паству (письмо 14, IV). Сейчас он обратился к клиру с горячим призывом к покаянию, укорил его в лени и бездеятельности, вменил в обязанность наставлять и обуздывать исповедников. С мирянами, со своим клиром и с епископами других городов он делится письменно своими мыслями о положении Церкви, своими намерениями и решениями; копии этих писем просит распространять как можно шире. Все введены в ход событий, все сзываются на работу. Судьбой павших обязаны заняться все христиане, а вовсе не один епископ, не только епископский Собор. Священники несут ответ за оступившихся, в их гибели виноваты они, не исполнившие своего долга – учить и наставлять. Все члены Церкви скорбят о павших, но одной скорби мало; епископ обращается к своей пастве с просьбой: братья должны по-братски помочь отступникам и своими спокойными, разумными советами направить их на верный путь – пусть подождут того недалекого времени, когда всё успокоится и на Соборе епископов дело каждого, получившего «записку» от исповедников 7, рассмотрено будет «в присутствии и при вашем участии и обсуждении» (письмо 17, I, 2, «ко всему народу»). «Безоглядные и самонадеянные» священники, допускающие павших к Причастию без покаяния, будут «защищаться перед нами, перед самими исповедниками и перед всем народом» (письмо 16, IV, 2). Клирики, считавшие, что совершением служб и делами благотворительности они исполняют весь круг обязанностей перед Церковью и перед людьми; рядовые члены христианской общины, думавшие, что, посещая церковные службы и кладя свою лепту в кружку на содержание клира, они совершают всё, что от них, как христиан, требуется, вдруг увидели, что на них на всех лежат обязанности гораздо большие и ответственность более тяжелая. Миряне призваны к обсуждению дел, касающихся всего христианского мира, к их голосу будут прислушиваться; виновные священники произнесут перед ними свои оправдания. Сам епископ просит их «руководить» (regere – «направлять», «руководить с сознанием права и власти») павшими. И клир, и миряне привлечены к великому общему делу: причастие к великому поднимает и укрепляет самые робкие души. Ленивый клирик и равнодушный прихожанин преобразуются в ревностных служителей Церкви. Перед строем бездумных разрушителей Церкви выстраивался строй ее сознательных защитников. [188]

В первом ряду их стояли священнослужители, преданные Церкви и разделявшие мысли епископа. Некоторых мы знаем по именам 8; другие неизвестны, но святитель Киприан не однажды упоминает «коллег» своих, с ним еднномысленных (письма 25, I, 2 и 26, 2). Он собрал и сплотил «добрых и верных рабов», а тут еще большую помощь и поддержку оказала Римская Церковь.

Карфагенская Церковь находилась с ней в постоянном общении; ее не считали первенствующей, но относились с глубоким почтением: она была старейшей, и основал ее сам апостол Петр. Обе Церкви всегда обменивались церковными новостями и сообщали одна другой свои постановления и решения. В соответствии с этой традицией римский клир уведомил святителя Киприана Письмом о кончине своего епископа Фабиана, последовавшей 20 января 250 г.; письмо это (оно утеряно) для передачи святителю Киприану вручено было иподиакону Крементию, по какому-то делу приезжавшему в Рим. Ему же вручили и другое письмо. Он передал оба своему епископу.

Второе письмо, безграмотное (перепутаны падежи, род имен существительных, спряжения глаголов), составленное с нарушением обязательных требований эпистолярной формы (не названо имя писавшего, не указан адресат), написано было, несомненно, клириком весьма скромного ранга (вряд ли бы в Риме III в. допустили на высокие церковные ступени человека, завершившего свое образование школой грамоты). Он близко знаком с деятельностью Церкви в дни гонения и как-то в ней сам участвует: письмо пестрит местоимениями первого лица – «мы – мы». С важной самоуверенностью недалекого человека, который сам любуется собой, сыплет он поучения карфагенянам, ставя им в пример римский клир. С явным удовольствием подобрал он слухи и сплетни, витавшие вокруг святителя Киприана, покинувшего Карфаген, и весьма недвусмысленно обозвал его наемником, бросившим при появлении волка доверенное ему стадо. При этом он не упустил случая наставить карфагенский клир: «Вы будьте не наемниками, а добрыми пастырями» (письмо 8, II, 1). Поднять забрало он, однако, не решился: назвать себя и указать, кому письмо направлено, у него не хватило Духу.

Письмо это святитель Киприан отослал обратно, выразив сомнение, от римского ли оно клира (письмо 9, 1–2). Как бы, однако, оно ни было написано, но оно ясно показало ему, какие недобрые толки ходят о нем в Риме; молча отмахнуться от них было нельзя: они не только пятнали доброе имя епископа, они подтачивали добрые старые отношения между двумя Церквами. Святитель Киприан и не отмахнулся: «Я узнал, дорогие братья, что вам сообщили недобросовестно и неверно о том, что я делал и делаю. Поэтому я счел необходимым написать вам это письмо и отдать вам отчет в моих действиях, моем усердии и [189] верности церковным уставам» (письмо 20, I, 1), и далее он очерчивает круг своей деятельности и ее содержание. К этому письму он приложил копии тринадцати писем, написанных за время его отсутствия в Карфагене; письма эти убедительно свидетельствовали, что за это время ничего не случилось в церковной жизни, что ускользнуло бы от зорких и внимательных глаз епископа. Он руководил клиром, посылая ему свои распоряжения: указывал исповедникам, как они должны вести себя, звал «все братство» к покаянной молитве; одобрял и воодушевлял мучеников; убеждал их осмотрительно раздавать «записки» павшим; грозил запрещением своевольным священникам, допускавшим без покаяния к Причастию; разрешил «давать мир» павшим, находившимся на смертном одре 9. Мы не знаем, насколько в Риме были согласны с автором восьмого письма 10, но письма, присланные святителем Киприаном, рассеяли все подозрения, а кроме того, римский клир был, конечно, польщен тем, что епископ Карфагенской Церкви, первой после Рима на Западе, счел необходимым отчитаться перед ним в своем поведении. Добрые отношения были восстановлены; наладилась оживленная переписка. Святитель Киприан получил от «священников и диаконов, в Риме пребывающих», письмо, написанное с блеском и силой умной, несколько тяжеловатой, риторики 11. Горячо одобрено его намерение решить участь павших по наступлении мирных времен и не единолично, а на Соборе, в котором примут участие епископы, священники, диаконы и «устоявшие в мире» миряне. О столь великом преступлении, совершенном многими, решение может быть вынесено только «согласно судом многих» (письмо 30, V, 3); пока что павшие должны терпеливо ждать и каяться, поняв, что их раны требуют медленного, неспешного лечения: «пусть стучат в церковные двери, но не ломают их... пусть воспевают молитвы, но не воинственные марши...» (письмо 30, VI, 3). Написали и римские исповедники (письмо 31-е): «Не можем умолчать о том, что нам доставило особенную радость: мы узнали, что ты с подобающей строгостью укорял тех, кто, забыв о преступлении своем, во время твоего отсутствия торопливо и неотступно вымогали «мир» у священников; укорял и тех, кто, забыв об Евангелии, слишком легко раздавали святыню Господню...». Одобрили они и его решение созвать Собор: «Такое великое преступление следует, как ты и пишешь, рассмотреть собранию епископов, священников и диаконов и мирян, устоявших в мире» (там же, XI, 2). От этих же исповедников – еще раньше– пришло письмо исповедникам карфагенским: их укоряли за слишком легкомысленную раздачу «записок» (письмо 27, IV).

Что же в это время делала «партия Фелициссима», как назвал этим обобщающим именем своих врагов святитель Киприан? Надежда их рухнула: сместить епископа не удалось; о полновластном хозяйничании [190] в Церкви нечего было и мечтать. Святитель Киприан действовал энергично; быстро сплотились ряды его сторонников; на его стороне был и Рим. Отказаться от борьбы и отступить противники всё же не хотели, и принято было решение: в противовес «Церкви Киприана» основать новую, свою, в расчете, главным образом, на павших, чье богатство и влияние могли оказаться для новой церкви хорошей опорой. Клир для нее был налицо: священники, недовольные распоряжениями епископа, испуганные угрозой запрещения (письмо 16, IV, 2); заматерелые враги его, из среды которых Фелициссим выбрал себе епископа (в этот сан его посвятили пятеро отлученных епископов (письмо 59, X)). В новую церковь устремились павшие, прельщенные обещанием быстрого прощения; пришли исповедники, обидевшиеся на святителя Киприана за отказ признать разрешительную силу их «записок»; присоединилось сбитое с толку простонародье, не знавшее, куда пристать (письмо 41, I, 2). К началу или середине лета новая церковь была уже вполне организована.

Члены ее чувствовали себя, однако, неуверенно и обратились к святителю Киприану с письмом (оно утеряно, о его содержании можно догадываться по ответному письму Святителя) 12, в котором «от лица церкви» требовали подтверждения дарованного им «мира». Святитель Киприан ответил решительно: «Да не будет того, чтобы отряд (numerus) павших называл себя «церковью». Памятуя о своем преступлении, надлежит им быть покорными, тихими и смиренными, а не писать от имени «церкви», зная, что они обращаются к Церкви» (письмо 33, I, 2). Тон письма свидетельствует, как твердо чувствует себя епископ.

Фелициссим, принадлежавший, видимо, к людям, которым легче действовать, чем думать, насильнически-грубо вмешался в распоряжения святителя Киприана. Епископ отправил в Карфаген комиссию из двух епископов и двух священников, которым вручена была какая-то сумма: «Помогите из этих денег братьям нашим; если кто захочет заняться своим ремеслом, удовлетворите их желание, добавив столько, сколько потребуется, и одновременно разберитесь, каков их возраст, положение, нравственный облик... и хочу достойных, смиренных и кротких продвинуть на церковные должности» (письмо 41, I, 2). Ошибемся ли, думая, что епископ имел в виду исповедников? Уровень жизни ремесленника, изо дня в день занимавшегося своим ремеслом, сильно понижался только по причине каких-либо катастроф, личных или общественных (длительная болезнь, пожар, междоусобица и т. д.). Ремесленник-исповедник возвращался к разбитому корыту: старые заказчики перешли к другому мастеру, инструменты заржавели или пропали, материала для работы не было. Помощь епископа была как нельзя более кстати: спустившись с героических высот исповедничества, человек получал возможность отдохнуть, отдышаться, войти в колею спокойной созидательной работы. С епископом его отныне связывала благодарность за доброе участие, за помощь, поданную в очень трудную минуту. Приглашение на церковную работу было большой честью; если [191] среди карфагенских исповедников жило еще чувство раздражения и досады на святителя Киприана, то доброе и тактичное поведение епископа должно было его угасить и развеять. Фелициссим, видимо, это понял и испугался; он не только помешал работе комиссии, но и пригрозил изгнать из своей церкви тех, кто пожелал бы послушаться Святителя. «Радуюсь, что большинство братьев отошло от дерзкого, предпочитая остаться с Матерью-Церковью и получать помощь от ее епископа», – писал святитель Киприан (письмо 41, II, 1). Он отлучил Фелициссим а и его приспешников от Церкви, и на Соборе (весна 251 г.) его решение было подтверждено. Фелициссим метнулся в Рим к недавно избранному Римскому епископу Корнилию, но был прогнан.

«Церковь на горе» явно доживала последние дни. Дело было не только в отлучении ее главарей, хотя, конечно, и оно произвело впечатление на павших – главных прихожан новой церкви. Из самого факта их обращения к святителю Киприану, несмотря на требовательный и дерзкий тон письма, можно заключить, что они понимали шаткость своего положения. С одной стороны, Церковь, несокрушимо твердая, существующая уже третье столетие, пребывающая в согласии и единении и с местными Церквами, и с Римской Церковью, возглавляемая человеком такого авторитета, как святитель Киприан, и с другой – «церковь на горе», никому неизвестная, никем не признанная, руководимая подозрительными, под отлучением находящимися людьми. Разница била в глаза. А тут еще вот-вот должен открыться Собор, участники которого к новой церкви отнюдь не благоволили. А Собор будет решать участь павших. И раскольники смиренно потянулись к Матери-Церкви.

Собор открылся ранней весной 251 г. и сразу же занялся судьбой павших, разделив их по степени виновности на две категории: в одну вошли действительно принесшие жертву (sacrificati, thurificati), в другую – в жертвоприношении не участвовавшие, но имевшие свидетельство об участии в нем (libellatici от libellum – «свидетельство») 13. Последние получили прощение; принесшие жертву на самом деле должны были пока что ждать и каяться.

Эта весьма разумная мера (она возвращала в Церковь немалое, вероятно, число истомившихся людей и, раскалывая лагерь отступников, уменьшала число недовольных) вызвала, однако, в некоторых церковных кругах недоуменный ропот, обращенный на святителя Киприана, которого с полным, надо думать, основанием, считали эту меру подсказавшим. Нумидийский епископ Антониан написал по этому поводу Святителю, и тот ответил ему длинным, весьма примечательным письмом, рисующим его и как пастыря, озабоченного спасением своего стада, и как государственного человека, который понимает, что в запутанных земных отношениях нельзя обойтись без компромиссов, что абсолютная истина остается абсолютной, но руководствоваться ею приходится не в безвоздушном пространстве, а в конкретной обстановке, временной и местной, в общении с живыми людьми, чьи нужды и [192] потребности нельзя не учитывать: «надо уступать требованиям времени» (письмо 55, VII, 2; XI, 1); нельзя судить людей оптом: «надо рассматривать дело каждого в отдельности» (там же, XVII, 3), памятуя, что «сурово и жестоко оттолкнутый от Церкви может вернуться к язычникам или перейти к еретикам и раскольникам». Не только либеллятики, виноватые в заблуждении, заслуживают милости, но и людей, принесших жертву идолам, следует судить не по их поступкам, а по тем побуждениям, которые их на этот поступок подвинули. Одинаково ли виноваты тот, кто, узнав об эдикте, сразу же со всем своим домом кинулся на форум творить волю императора, и тот, кто взял грех на себя одного, принеся жертву за всех домашних и знакомых, и тем самым избавил их от участия в языческой церемонии 14, а потом искупал свою вину, приняв под свой кров высланных и бежавших и всячески им помогая (там же, XIII, 2).

Деций погиб на войне летом 251 г. Преемником его стал его соратник – Требониан Галл. Ходили слухи о том, что христиане вновь будут преследуемы, и Собор 252 г. постановил простить всех павших: «Уступая необходимости, решили мы всем, кто не отходил от Церкви Господней и с первого же дня своего падения не переставал каяться, скорбеть и молить Господа, дать мир... вернуть в Церковь надо теперь не слабых, а сильных, не умирающих, а готовых жить... 15, не оставим их перед битвой без доспехов и оружия, дадим в защиту Тело и Кровь Христовы» (письмо 57, I, 2; II, 2). Гонения, однако, не случилось, пришла другая беда: чума, начавшаяся в Эфиопии и в течение 20 лет бродившая по всему Средиземноморью, посетила Карфаген (252–253 гг.).

Эти страшные дни вписали одну из самых светлых страниц в биографию святителя Киприана. Среди общей растерянности, бездействия властей, потерявших голову, ошеломляющего озверения нравов он был единственным, кто сохранил спокойствие, трезвость мыслей и несокрушимую энергию. Он сумел организовать свою паству в общество помощи несчастному городу, причем помощь оказывалась безразлично – как христианам, так и язычникам. Богатые давали деньги, бедные то, что дороже денег, – свой труд. «Совместными усилиями многих творилось то, что было благом для всех» (De mort., 10).

Следующие годы были годами относительно спокойной жизни: святитель Киприан созывал Соборы и руководил ими, писал послания, представляющие иногда собой небольшие богословские трактаты; внимательно следил за церковной жизнью на Западе 16, вел оживленную переписку с Римом, содействовал признанию недавно избранного на Римскую кафедру Корнилня и помогал ему в его борьбе с [193] Новатианом 17. Важнейшим вопросом в эти годы (рассмотрением его были заняты три Собора: в 255 г.– при участии 31 епископа; весной 256 г.– при участии 71 епископа, в том же году осенью – при участии 87 епископов) был вопрос о том, надо ли крестить еретиков, возвращающихся в Православие.

Непосредственных указаний по этому поводу не было в апостольских Посланиях; ничего об этом не говорили и ближайшие их преемники. С давних времен установилась местная практика, которой послушно и следовали: весь Восток и Африка считали, что еретиков надо обязательно крестить, ибо еретическое крещение не есть настоящее таинство; на Западе, в Риме, ограничивались возложением рук. На Соборе, созванном в Карфагене епископом Агриппином, предшественником святителя Киприана, и на двух малоазийских Соборах (в Иконии и Синнаде) местная восточноафриканская практика была подтверждена.

Почему в Африке забеспокоились и усомнились в ее правильности? Вследствие того оживления церковной жизни, мощный толчок которому дан был святителем Киприаном, стали думать о том, чего раньше бездумно придерживались? Смущала разница с практикой Запада? Во всяком случае вопрос о крещении еретиков – «на повестке дня»: разъяснения у святителя Киприана спрашивают и миряне, и епископы (письмо 69-е, к мирянину Магну, к Мавританскому епископу Юбайану; к Нумидийскому Квинту – письмо 71-е); восемнадцать нумидийских епископов отправили коллективное письмо Собору, заседавшему в Карфагене (255 г.), с просьбой разрешить их сомнения. В ответ они получили соборное постановление: еретиков надо обязательно крестить, потому что «никто не может быть крещен, пребывая вне Церкви»; еретическое крещение есть только профанация Таинства (письмо 70-е). На Соборе следующего, 256 года это постановление было подтверждено. По давно установившемуся обычаю обмена церковными решениями, святитель Киприан написал Римскому епископу Стефану об этом торжественном подкреплении старой карфагенской практики. Письмо, спокойное и вежливое, заканчивалось словами: «Мы никого не насилуем и никакого закона не предписываем: предстоятель каждой Церкви волен поступать по своей воле и своему усмотрению; ответ за свои действия он даст Богу» (письмо 73, III, 2). Это письмо вместе с актами Собора повезли в Рим.

Поведение Стефана превзошло всякую меру грубости и бестактности. Он не только не принял африканцев, но запретил римским христианам пускать их к себе в дом. Святителя Киприана он обозвал лукавым работником, лжехристианином и лжеапостолом и пригрозил отлучением от Церкви и Африке, и православному Востоку, если они не послушаются его, «епископа епископов», и не примут по отношению [194] к еретикам римского обычая. Возмущение затронутых Церквей было всеобщим; Фирмилиан, епископ Кесарии Каппадокийской, которого святитель Киприан уведомил обо всем случившемся, прислал сочувственное письмо Святителю, в котором, не обинуясь, назвал Стефана глупцом (письмо 75, XVII, 1) и сказал, что, отлучив все Восточные Церкви (включая Африку), он, Стефан, по существу, отлучил от Церкви самого себя (письмо 75, XXIV, 2). Святитель Киприан ответил Собором (1 сентября 256 г.). Протокол этого Собора, озаглавленный «Мнения 87 епископов о необходимости крещения еретиков», с «сентенцией» всех его участников сохранился.

Заседание началось с прочтения писем о крещении еретиков, которыми обменялись епископ Юбайан и святитель Киприан, послания предшествующего Собора Стефану и его угрожающего ответа. Затем святитель Киприан, как председатель Собора, обратился к присутствующим: «Вы слышали, дорогие коллеги, письмо епископа Юбайана, советовавшегося со мной о беззаконном и нечистом крещении у еретиков, и мой ответ, содержащий неоднократно высказываемое мною мнение, что грешников, возвращающихся в Церковь, должно крестить и освятить крещением в Церкви. Прочтено вам и другое письмо Юбайана, в котором он, искренний и благочестивый, не только выражает свое согласие со мной, но и благодарит меня за то, что теперь он наставлен. Теперь остается каждому из нас выразить свое мнение по этому поводу, никого не осуждая и не отлучая за иной образ мыслей. Никто из нас не поставляет себя епископом епископов и не принуждает, тиранически запугивая, своих коллег к непременному повиновению. Каждый епископ свободен и может пользоваться своей властью по своему усмотрению; он не может судить другого и другим не может быть судим. Подождем все суда Господа нашего Иисуса Христа, Который один имеет власть и ставить во главе Своей Церкви и судить о наших действиях». Затем каждый епископ (в протоколе названо имя и город, в котором он занимал кафедру) излагал свою «сентенцию». Mнeния были единодушны.

Протокол этого Собора позволяет составить географическую карту, показывающую, как сильно было распространено христианство в Африке; вместе с актами других Соборов он дает сведения еще более драгоценные: позволяет увидеть духовный облик ее предстоятелей. Эти люди знают, что они в ответе за каждую душу, вверенную их попечению, понимают, как велика их власть и как тяжела ответственность, поэтому вопрос о крещении еретиков, возвращающихся в Церковь, так горячо обсуждают, спрашивают, думают, спорят. И с прощением падших не все обстоит гладко: были споры и разногласия (см. письмо 55-е, к епископу Антониану). От их решения зависит судьба многих и многих; вернуть в Церковь отступников имеют право они. Мнение святителя Киприана имеет для них, конечно, большой вес: с ним соглашаются, может быть, после долгого внутреннего борения, но не по грубому и властному окрику, а по искреннему убеждению; на принятом решении стоят крепко. Все чувствуют себя членами Единой Святой Вселенской Церкви; для епископа маленького африканского городка беда далекой испанской общины – своя беда, и он обязан прийти на помощь. Хозяин в своей округе, он помнит, что за дела свои он ответит Богу: он Его слуга, Им поставленный; он ходит пред Лицом Его. И это [195] служение облекает его достоинством, только его сану присущим. Трудно представить, чтобы эти люди унизили себя, гоняясь за наживой, занимаясь ростовщичеством: перед тем, что даровано им свыше и цену чего они знают, золото всего мира – прах и пепел. Своей деятельностью, своим словом, обаянием своей личности святитель Киприан вырастил людей, которые служили Церкви всем сердцем и всем разумением своим.

А над Церковью нависал уже страшный удар: в 257 г. началось действительное гонение, предписанное императором Валерианом. Первым эдиктом было запрещено христианам под страхом смертной казни собираться на кладбищах (обычное место их собраний и богослужения: часовни и церкви строились на кладбищах). Члены клира должны были принести жертву языческим богам. В августе 258 г. последовал второй эдикт, повелевавший епископов, священников и диаконов казнить, если они будут упорствовать в своем исповедании.

О судьбе святителя Киприана в эти годы повествуют Acta proconsulari – протоколы двух допросов, учиненных епископу проконсулами этих лет. Эти протоколы неизвестный клирик связал краткими сообщениями о том, что происходило между двумя допросами, и к ним добавил рассказ очевидца смерти Святого. Все вместе составило краткий отчет о его последних днях; его читали в Церкви в день, когда «совершали память» Священномученика. Рассказ очень прост, сух, лишен всяких литературных прикрас и очень точен в передаче всех подробностей ареста, допроса, казни.

После первого эдикта проконсул Патерн вызвал святителя Киприана, предложил ему совершить «римские церемонии», т. е. принести жертву богам, и после его отказа выслал его в прелестный приморский городок Керубис, километрах в 150 от Карфагена; по словам Понтия, епископа часто навещали христиане; жители города очень его полюбили и доставляли ему все нужное (Vita, 12).

Святитель Киприан пробыл в Керубисе год в ожидании приговора. За это время он привел в порядок церковные дела, какие того требовали; распорядился о раздаче бедным остатков своего имущества, отправил щедрую посылку христианам, сосланным в Сигузийские рудники. В августе 258 г. его вызвал проконсул Галерий Максим. Епископ приехал в Карфаген и поселился, в ожидании ареста, в своем доме. Тут он узнал о втором эдикте Валериана, о казни Римского епископа Сикста и четырех его диаконов; уведомил обо всем епископа Сукцесса и поручил ему «сообщить об этом и прочим собратиям... чтобы повсюду могли они укрепить братьев и подготовить их к духовной борьбе... пусть радуются, а не боятся исповедничества... воинов Божиих и Христовых не убивают, а увенчивают» (письмо 80, II). Проконсул, между тем, уехал в Утику и послал за святителем Киприаном, но епископ скрылся; он пишет в своем последнем, прощальном письме «священникам, диаконам и всему народу», удивительном по своей силе, теплоте и какому-то, уже нездешнему, спокойствию: «Приличествует епископу исповедать Господа в том городе, где он стоял во главе Церкви Господней... честь нашей, столь славной Церкви будет умалена, если приговор мне будет произнесен в Утике, и я оттуда как мученик пойду к Господу; я же всегда усердно молился и просил, чтобы произнести мне свое исповедание у вас, здесь пострадать и отсюда, как мученику, пойти к [196] Господу... я ожидаю возвращения проконсула в Карфаген, а там услышу от него императорское повеление...» (письмо 81, 2–3).

Когда Галерий прибыл в Карфаген, епископ вернулся в свои дом, и 13 сентября за ним приехали двое офицеров из штаба проконсула. Епископа почтительно усадили в коляску, и так как проконсул отложил дело до завтра, то святитель Киприан провел свою последнюю ночь в доме одного из вышеупомянутых офицеров. Около дома собралась огромная толпа христиан; узнав об этом, епископ поручил клирикам охранять девушек; толпа не расходилась всю ночь. К проконсулу епископа провожало такое же множество народа. Вот запись об этом последнем допросе Святого:

«Галерий Максим, проконсул, сказал епископу Киприану:

– Ты Тасций Киприан?

– Да, я.

– Ты был главой безбожных людей?

– Да.

– Священнейшие императоры велели тебе принести жертву.

– Не принесу.

– Подумай о себе.

– Делай, что тебе приказано. В деле, столь справедливом, нечего раздумывать.

Галерий Максим, поговорив со своими советниками, с трудом и с досадой произнес такой приговор: «Тасций Киприан приговорен к казни мечом». Киприан епископ сказал: «Слава Богу». Толпа братьев стала говорить: «Пусть и нас обезглавят вместе с ним»».

Епископа повели; его сопровождали военный конвой и огромная толпа людей: все карфагенские христиане пришли проводить своего епископа, пришло и много язычников. Когда пришли на место казни, святитель Киприан снял с себя верхнюю одежду и остался в одной рубахе из льняного полотна; он опустился на колени и стал молиться; затем распорядился дать палачу двадцать пять золотых и сам завязал себе глаза.

Тело мученика было наскоро уложено в могилу, заранее поблизости приготовленную, «чтобы не любопытствовали язычники». Ночью в торжественной процессии со свечами и факелами его перенесли на кладбище Макробия Кандидиана, что у Маппаликовой дороги возле прудов.

Святитель Киприан провел свою жизнь после обращения в служении на благо Церкви и ее чад. Его заслуги перед Карфагенской Церковью велики: он уберег ее от упадка и развала, сохранил единой и святой. Он воспитал достойных ее служителей; своим отношением к людям, в котором строгость умерялась горячей искренней любовью («У меня болят их раны», – писал он о павших (письмо 17, I, 1)), он сохранил для Церкви многих и многих. Он бывал грозным, но умел и утешать и наставлять на верный путь. Его справедливость была справедливостью не по букве, а по духу, который всегда животворит. Он пользовался огромным авторитетом, и не в одной Африке, и никого ни к чему не принуждал силой только этого авторитета. У него был ясный ум государственного человека, определяющего, каким путем надо идти, что сохранить в неприкосновенности, где и в чем можно и должно уступить. Его нельзя было запугать: непоколебимо мужественным оставался он и перед бурей, развязанной тройственным союзом его врагов, [197] отступников и исповедников, и в грозные дни чумы, и перед лицом смерти, когда мученической, святой кончиной завершил он свою святую жизнь.

Ниже вниманию читателей предлагается новый перевод некоторых писем священномученика Киприана.


Комментарии

1. Трогателен такт, с которым святитель Киприан отвечает бедному старику. Он вида не подает, что понимает, как тот бессилен: «Ты оказал нам почет и поступил с обычной своей скромностью, обратившись к нам»; он деликатно напоминает о его власти: «Ты мог сразу наказать его» и успокаивает обиженного: «Мы, твои собратия, охотно согласимся с любым твоим решением, которое ты епископском своей властью примешь против дерзкого своего диакона».

2. Цирк – площадь в форме эллипса, на которой происходили конские бега; в амфитеатре давались гладиаторские бои. Простонародная толпа чувствовала себя в обоих местах хозяйкой: она нередко распоряжалась, например, судьбой гладиаторов, требуя или смерти не угодившего ей бойца, или награды, например, отпуска на волю гладиатора, ей понравившегося.

3. Святитель внушал исповедникам, что они должны вести себя тихо и смиренно, не надмеваясь и не превозносясь: «настоящий исповедник тот, которым Церкорь гордится, а не тот, за которого она краснеет».

4. Св. Кипрнан так писал о тактике своих врагов: «Они давно льстили некоторым исповедникам и уговаривали их не быть в согласии со своим епископом и не повиноваться с верой и в спокойствии, согласно заповедям Господним, требованиям церковной дисциплины... Мало им было совратить некоторых исповедников, вооружить их против епископа Божия и порвать узы братства между людьми – они обратили свою ядовитую ложь на погибель «павших» и, ложно обещая мнимый мир, зовут к дерзостным и губительным поступкам» (письмо 43, II, 1–2).

5. Commissum – так прикровенно обозначается акт отречения.

6. Переписка св. Киприана с исповедниками и об исповедниках повествует о том, что происходило в действительности, и о том, что было бы епископу желательно. Может быть, кое-кто из исповедников писал ему вежливые письма, прося рассмотреть их просьбы и «дать мир» некоторым павшим, чтобы «по окончании преследования» они начали «собираться вместе с клиром» (письмо 15, I, 2). «Писали и просили меня,– говорит Святитель,– рассмотреть их просьбы и «дать мир» после того, как по милости Божией сама Мать наша обретет мир и мы вернемся в нашу Церковь» (письмо 16, III, 2). Не исключена, однако, и возможность, что в этих словах заключался урок: епископ с тактом, присущим ему в житейских отношениях, подсказывал исповедникам, как они должны ему писать, а не укорял их прямо в грубости. Но по всему ходу событий видно, что письма стиля «принять такого-то в общение» были обычны, «раздавались ежедневно тысячами без разбора и рассмотрения каждой просьбы» (письмо 20, II, 2). Увещания исповедникам «осторожно и внимательно взвешивать желания просящих» были вряд ли исполнимы хотя бы уже потому, что исповедники оказались в осаде («Я слышу, мужественные и дорогие братья, что на вас нажимают и вас насилуют люди бесстыдные»). Вокруг простодушных и самомнительных простецов закипел бесстыдный торг: «записки выпрашивают для людей сильных и влиятельных, желая им услужить, а то и просто ими торгуя» (письмо 15, III, 1–2).

7. «Павшие», получив такую «записку» и считая, что они уже возвращены в Церковь, особенно негодовали на отказ епископа согласиться на дарованный им мир. Дела этих недовольных и надо было разобрать в первую очередь.

8. Известны, например, священники: Рогатиан, через которого св. Киприан передавал своему клиру деньги для раздачи бедным (п. 7, 2); Тертул, ведший Карфагенский мартиролог (п. 12, II, 1), следивший за настроениями в Карфагене и удерживавший епископа от преждевременного возвращения в Карфаген (п. 14, I, 2); Нумидик, священствовавший в каком-то городе, где язычники чуть не убили его (св. Киприан взял его в свой клир); Геркулан и Кальдоний, осторожный, разумный человек, умевший думать самостоятельно, но считавший неуместными и непрочными единоличные решения (п. 24, I, 2).

9. Клиру были адресованы письма: 5-е, 7-е, 11-е, 12-е, 14-е, 16-е, 18-е, 19-е; народу – 17-е; исповедникам – 6-е, 10-е, 13-е, 15-е.

10. Считал ли св. Киприан, что восьмое письмо написано от всего римского клира («я читал ваше письмо, которое вы недавно направили нашему клиру через иподиакона Крементия» (п. 20, III,2), он явно не обнаруживает и только с обычным для него тактом делает вид, что сомневается, действительно ли это письмо от клира (п. 9, II, 1–2). Так как автором письма был, несомненно, клирик, то это давало право писать: ad vos – «вам».

11. Автором его был священник Новатиан – впоследствии организатор раскола.

12. По хронологическим расчетам современных исследователей, оно написано в августе 250 г. К этому времени новая церковь была уже в действии; она называлась «церковь на горе» – по холму, где жил Фелициссим и где собирались прихожане этой церкви.

13. Все участники языческого молебствия получили официальный документ, удостоверявший их участие. В Файюме (Египет) найдено сорок таких документов. В римской Африке их тысячами изготовляли по определенному образцу в канцелярии проконсула, и они стали предметом бойкой торговли для мелких канцелярских служащих, у которых эти «свидетельства о благонадежности» раскупались людьми, не желавшими совершать языческие обряды, но боявшимися попасть в число нарушителей эдикта.

14. Свидетельство это весьма примечательно: Евсевий, подчеркивая свирепость преследований, пишет, что к принесению жертв вызывали всех поименно – ???????? («Палестинские мученики», 8). Из слов св. Киприана явствует, что по крайней мере в Африке такой практики не было и императорский эдикт ее не предписывал.

15. Павшим, тяжело больным и находящимся при смерти, еще летом 250 г. св. Киприан разрешил давать отпущение грехов и причащать их.

16. О том, каким авторитетом пользовалась Карфагенская Церковь, можно судить по тому, что две испанские Церкви, смущенные тем, что им поставили епископами людей, запятнанных отступничеством, обратились с жалобой не в Рим, а к Карфагенскому епископу. Св. Киприан рассмотрел их письмо на Соборе (254 г.) и ответил коллективным письмом от имени 37 епископов, на этом Соборе присутствовавших.

17. Новатиан был по своему образованию и дару речи одним из самых видных членов Римской Церкви. Говорили, что он метил в епископы, и когда на епископский престол был избран Корнилий, выступил его противником, заставив рукоположить себя нескольких епископов, плохо разбиравшихся в том, что происходит в Риме. Он же был основателем раскола, названного по его имени: новатиане утверждали, что как бы павшие ни каялись, прощения они не получат; смысл покаяния уничтожался, на что указывал и св. Киприан (п. 55-е, XXVIII, 1–2). Ересь Новатиана задела Африку краем и никакого волнения в африканских Церквах не произвела, самое большое – смутила лишь некоторых епископов.

Текст воспроизведен по изданию: Письма священномученика Киприана, епископа Карфагенского (К 1725-летию со дня кончины) // Богословские труды, Вып. 26. 1985

© текст - Сергеенко М. Е. 1985
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Андреев-Попович И. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Богословские труды. 1985