Святого священномученника Ефрема

Святого священномученника Ефрема, епископа Херсонского

(сказание) о совершившемся над отроком чуде священномученика и апостола Климента

(Издано по греческой рукописи XII века, хранящейся в Московской синодальной библиотеке. Описано корреспондентом Общества Е. И. Невоструевым, переведено г. Зикосом)

Господи благослови!

Благовременно ныне , вместе с пророком, сказать: «Дивен Бог во святых своих», и дивна дела Твоя, Господи, также, кто Бог, велий, яко Бог наш? Ты еси Бог, творяй чудеса един!

Да и какое иное положил бы я начало настоящему сказанию? Чудо, о котором предлежит сказание, совершилось преславно (apo tecnikan meJodwn) оно достохвальнее многих чудес, и превосходит самые чудеса пророческие, как покажет сказание.

Я уверен, что вы желаете знать, что это за чудо? чье оно? и побуждаете нас сказать о нем. А оно, прежде всего, [135] принадлежит Богу, от которого всякое даяние благо и всяк дар совершен; потом — Клименту Римлянину, после Петра проповеднику истины и верному его преемнику на римском престоле; тому Клименту, спасительное учение которого до ныне вся Церковь, даже в молчании своем, громогласно провозвещает; Клименту — истинной ветви винограда Христова, израстивший гроздь учения, из которого истекла нам сладость благочестия и спасения; Клименту — истинной лестнице, возводящей нас не на земную какую-либо высоту, но восхождением от добродетели к добродетели, как бы по ступеням, возносящей нас на небо и к небесному; лестнице, которая имеет все, что имела лестница , виденная Иаковом: она являет нам не ангелов, восходящих и нисходящих: но души человеческие, божественнейшими славословиями и добродетелями, как бы с ступени на ступень, возводит к Богу. Узнав, чье это чудо, и каково оно, вы, добрейшее и вернейшее собрание (общество), как любящие благочестие, потщитесь послушать, приникните вниманием к сказанию, приклоните слух [136] ваш, и не сетуйте на нашу медлительность. Я радуюсь этому и только прошу вас до конца удержите сосредоточенною мысль вашу и не попустите какому-нибудь житейскому помыслу войти в ум ваш и ослабить внимание; но бодрственным умом и помышлением примите это с верою.

Дело состоит в следующем: Когда приснопамятный и блаженнейший Климент окончил путь своего учительства и апостольства, прияв кончину мученическую (что известно из книги о славном его мученичестве, которую, без сомнения, вы знаете) тогда прославляющий прославляющих Его Господь признал несправедливым не воспрославить того, кто столько подвизался из любви к Нему; но благоволил и прославить его и возвеличить, да сияет он, как на небе пред ангелами, так и здесь (на земле) пред человеками явлением преславных чудес, величия которых не дерзает понять ум, множества которых не может пересказать слово, и для описания которых рука бессильна. Но чтобы вы, по пословице, имели понятие, по крайней мере, о бахроме (конце) ткани, [137] я расскажу то, что обещал.

После того, как всечестные мощи преподобнейшего священномученика Климента, безбожными идолопоклонниками, брошены были в глубину моря, и богозданный во глубине храм принял их, Бог чудес и здесь творит величайшее чудо. Ученики святого, вместе с бывшими там верными скорбели, и молили Бога явить им священные мощи всеславного Климента. Это и совершилось. Неизмеримое море утихло и отступило назад, так, что глубину сделало для благочестивых проходимою почти на три тысячи шагов. Когда они вошли, то нашли комнату в виде мраморного храма, и там, в каменном гробе, лежащие всесвятые и славные мощи мученика. Когда же они хотели взять всечестные мощи из глубины, то святый, явившись им ночью, сказал следующее. «Брать мощи вы не думайте, (в замен того) я даю вам вот какую благодать, каждый год, в день моего страдания в продолжении семи дней глубина (моря) будет открываться , и вы до этого места будете ходить посуху». Слово стало делом; с того времени и доныне богодейственно совершается это [138] великое и дивное чудо. Чем это чудо меньшего заслуживает почитания, нежели чудо Моисея? Чем оно ниже, или менее славно, нежели чудо Елисея? Один из них, еще живой, жезлом, и только, однажды, разделив море, сделал глубину проходною стезею; другой, милотью разделив Иордан, также один раз совершил это чудо. В том и другом случае, вода, по переходе, возвращалась в прежнее состояние, и потом уже это (разделение) не повторялось. Святый же Климент такое чудо совершает после своей смерти, совершает только словом и не однажды, а с того времени и доныне. О как велико чудо и та слава мученика, которую он каждый год являл в день славного страдания своего! В продолжение семи дней, как уже сказано, неизмеримое море удаляясь (от берега), доставляет благочестивым удобопроходное шествие.

Все между нами любящие благочестие, жители деревень и граждане Херсониса, услышав об этом событии, приходили смотреть на чудо. В числе их, один благочестивый муж, с благочестивою женою своею и малолетним сыном, с [139] величайшим усердием предприняли путь к святому храму священномученика. Достигнув места и увидев совершавшееся еще чудо, они взяли отрока за руку и вошли в богозданный во глубине храм. Став у гроба, они усердно молились святому, прося о получении, чрез него, прощения согрешений и о том, чтобы отроку их дарована была жизнь долгая, непорочная и благоденственная, и все то, чего родители обыкновенно просят для единородных детей своих. Окончив молитву и приложившись к мощам святого, они вышли обратно. По выходе их, вода опять вошла в свое место. Оборотившись и увидев, что море, прежде удобопроходимое, теперь уже непроходимо, они стали искать своего сына, а он, между тем, остался в склепе святого. Произошло это не по забвению родителей, а по особому смотрению Божию, чтобы и это событие еще более прославило мученика. Не находя своего сына, родители убедились наконец в том, что он оставлен ими во глубине. Что сказать о плаче отца и воплях матери? Весь святый праздник они обратили в плач. Чего они не говорили, чего не делали? [140] Мать, устремивши к морю свои глаза и поднявши вверх руки, обратилась к святому с такими воплями: «так вот твое, святый, воздаяние! Вот твои ответы прибегающим к тебе с верою! Так вознаградил ты мой труд путешествия к тебе и так заплатил за него! Где мое дитя? Какой зверь морской растерзал внутренности сына моего? Какая стремительная волна, как гроб, сокрыла его живого? На кого я теперь буду смотреть своими глазами? О ком буду молиться? Кто будет опорою моей старости? Почему ты, святый, не сделал и меня причастною смерти моего сына? А я сама еще привела его к тебе своею рукою! — Лучше бы мне, держа его в своих объятиях, сойти с ним в ад! О море и глубина! в каких объятиях вы будете держать сына моего? Как будете вы утешать его? О дитя мое несчастное, дитя преждевременно похищенное! Куда стану я обращать глаза мои? Кого увижу как играющего ягненка? — Отец же ударяя себя по лицу руками, так выражал скорбь свою: Для чего ты, святый, так внезапно сделал меня бесчадным? Зачем такою печальною смертью [141] попустил ты умереть моему сыну? Почему меня встретило совершенно противное тому, чего ожидал я? А мы пришли к тебе с такими надеждами! Так вот какие дары тем, кто с таким усердием приходит к мученикам! Но, по истине, не ты, а буря грехов моих предала морю сына моего. О, дитя мое! Кто закроет глаза тебе умирающему? Кто погребет тебя? Какой гроб покроет твое прекраснейшее и приятнейшее тело? Глаза твои закрыло море; погребла тебя глубина; гробом твоим стало чрево рыб!» — Таким плачем выражали скорбь свою родители. Бывшие при этом едва убедили их перестать плакать, и они, несколько успокоившись, отправились домой.

По прошествии года, когда опять наступили дни памяти святого, родители отрока, вспоминая о своем сыне, так говорили между собою: «Пойдем к святому: может найдем какой-нибудь неожидаемый останок нашего дитяти; осудим святого, и если сами там умрем, то будем причастниками смерти нашего дитяти». Говоря это, и еще не окончив разговора, они предприняли путешествие. [142] Когда дошли до места, и море от берега удалилось (так как и теперь Бог прославлял мученика): то, побуждаемые тоскою о сыне, они первые вошли в глубину; за ними следовала толпа народа. Приблизившись к всечестному храму мученика, они, о чудо! видят своего сына живым, веселым, играющим. Увидев чудо из чудес и пораженные величием чудодействия, они прежде всего возблагодарили промысл Божий; потом благодарными молитвословиями прославили мученика; а за тем уже стали спрашивать отрока. Как он спасся? Кто поддерживал жизнь его? Отрок, держась одною рукою за гроб, и перстом другой руки указывал на лежащего там, отвечал вопрошавшим: После Бога, вот кто был моим хранителем, и жизнью, и пищею, и защитою от зверей! Родители, полные удивления и радости, что нашли живым сына, которого считали умершим, еще более утвердились в вере в мученика, и прежний плач свой обратив в благодарность, так взывали к святому: По истине, дивен Бог во святых своих, творящий волю боящихся его и внемлющий молитве их! Ты, святый, спас нашего сына: ты [143] дал нам то, чего мы не чаяли! О, небо и земля! и ты глубина, прежде нами порицаемая! Для великого действия ты переменяла свою природу. И сам ты, святый, будь милостив! За то, что мы, угнетенные скорбью, перед тобою сделали и сказали, не воздай нам по нашим хулениям! Сына мы получили; мертвого мы, чрез тебя, прияли воскресшим; опору старости нашей, по твоей помощи, мы опять имеем. Но для чего много говорим? Не тридневного, а годового мертвеца, покрытого не камнем, а водою; источенного не червями, что свойственно природе тела, а, как мы думали, съеденного рыбами, мы чрез тебя, получили здоровым. Вот твой дар, вот твоя сила, вот твое благодеяние, святый!

Так, со слезами, ублажив святого и взяв сына, они отправились домой, рассказывая всем о чуде.

Что прибавить к этому, и с чем сравнить сказанное?

Говорят, что Илия некогда мертвого сына возвратил матери живым. Это было дело великое и удивительное. Повествуют также, что некогда убитый какими-то человекоубийцами, брошенный во гроб [144] Елисея, тотчас восстал и живым остался. Это происшествие еще больше и еще необыкновеннее первого. И Петр, верховный наш Апостол, молитвою воскресил известную питательницу нищих бездетную вдовицу Тавифу. Все это чудесно и преславно. Но настоящее чудо (о котором речь) на сколько выше тех чудес! Вот в чем дело, смотрите, преимущество этого чуда. Илия воскресил только что умершего отрока, еще не охладевшего, но сохранившего еще естественную теплоту. Сила Елисея совершила чудо по двум причинам: во первых — чтобы указать неизвестного пророка, и во вторых — не могла простить убийства даже и после смерти. Петр, и собственною силою и содействием молитвы о благотворительной вдовице, воскресил ее также только что умершую. А священномученник Климент, о чудо! спас отрока не недавно а уже год как умершего, или лучше сказать, каждую минуту, каждую часть минуты, умиравшего. Все вы, понимающие дело, знаете, естественно ли целый год сохраняться отроку в такой недоступной глубине. Но тому, кто внимательно смотрит на дело, очевидно, что святый [145] воскресил не одного мертвого: сообразив, сколько часов, в продолжение года, отрок утопал в воде, найдем, что святый такое именно число мертвых воскресил. Еще более чудесно то, что святый сохранил отрока не только от потопления водою, но и от вреда со стороны зверей. О, благодать и сила, совместно и воду связующая и зверей удерживающая! Что еще сказать при этом? Настоящее чудо не выше ли других чудес? Если никто злонамеренно не осудит нас за то, что настоящее чудо ты ставим выше чудес пророческих: то, конечно, никто из нас не станет уменьшать благодати этого чуда. Вы хорошо знаете священномученика: знаете что он равнославен и преподобным, и мученикам, и апостолам, и пророкам и самым ангелам.; он — сожитель их. Но, о украшение мучеников, удобрение преподобных, верх иерархов. Призри и ныне на настоящее благочестивое и боголюбивое собрание, ежедневно потопляемое житейскими попечениями и молитвами твоими сохрани его невредимым и спаси! Демонов же, подобно лютым зверям нападающих на нас и грозящих поглотить все [146] доброе в душе, силою молитв твоих отрази, всепреподобный!

С своей стороны и мы, благовернейшее собрание, потщимся, прошу вас, добрыми и богоугодными делами сделать себя достойными благодати и даров святого (Климента).

И прежде всего сохраним искреннюю и непоколебимую любовь к Богу и между собою; потом очистим себя от всякого зловония, от всякой лжи и от всякого клятвопреступления. Но прежде этого и после этого будем творить милостыню, которая более всего и благоугождает Богу и преклоняет Его на милость к грехам нашим? Кто забыв о ней, наследовал царствие Божие? Никто из нас да не отговаривается бедностью, ни вдовством, ни прокормлением детей — этими холодными и гибельными предлогами. Никто из нас не беднее известной вдовы, не имевшей ничего другого, кроме горсти муки, для своего с сыном пропитания; и она, однакож, ни своей жизни, ни жизни своего дитяти, не предпочла жизни Илии. Не станем же выдумывать извинения [147] в грехах: Бог поругаем не бывает. Приникнем умом в наши сокровищницы; мы увидим, точно ли там нет ничего, сверх необходимого на один день пропитания.

Не будем измерять круги месяцев и течения лет: есть для них другой промыслитель и попечитель, хотя мы этого не знаем. Себя самых поставим нашими исследователями: и если у нас, как уже сказано, нет ничего более, кроме пропитания дневного: то будем уверены, что Бог сострадателен к тем, кого одолела нужда. Но если наши сокровищницы (кладовые) обременены не только пищею и питьем, но и золотом, и серебром, и другими предметами, о которых так заботятся корыстолюбцы, тогда как другие страдают от голода и холода: то да ведаем, что мы сокровиществуем (как сокровище собирает) себе огонь вечный. Чтобы избежать этого, будем, сколько есть у нас на то сил, жить по заповедям Божиим. Тогда мы получим благую часть в молитвах священномученика, и достигнем благ вечных благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса [148] Христа, с которым подобает слава Отцу, со святым и животворящим Его Духом, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

(пер. Г. Зикоса)
Текст воспроизведен по изданию: Херсонские святители. Святого священномученника Ефрема, епископа Херсонского (сказание) о совершившемся над отроком чуде священномученика и апостола Климента // Записки Императорского Одесского общества Истории и Древностей. Том IX. 1875