СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

РЮИ ГОНЗАЛЕС ДЕ КЛАВИХО,

ЖИЗНЬ И ДЕЯНИЯ

ВЕЛИКОГО ТАМЕРЛАНА

CXXI. У главного города Индии, который называется Делиесте, между царем Индейским и Тамурбеком было сражение, на которое Индейский царь привел много войска и около пятидесяти вооруженных слонов, которых мы называем marfiles. В первой битве Тамурбек был побежден царем Индейским из-за этих слонов. На следующий день они снова начали сражение; царь Тамурбек велел привести много верблюдов, нагрузить их сеном и поставить, против слонов; когда начали сражаться, он приказал зажечь солому, и слоны, увидав против себя горящих верблюдов, обратились в бегство. Говорят, что слоны очень боятся огня, потому что у них маленькие глаза. Таким образом царь Индейский был побежден. Тамурбек завоевал от этого царя Индейского всю [291] плоскую землю, которою он владел и которая граничила с царством Самаркандским. Большая часть Индейской земли гористая страна; однако, говорят, в ней много больших городов и селений и она очень богатая. Когда царь Индейский был побежден, он бежал в эти горы и собрал новое войско; но Тамурбек не захотел его ждать, созвал свое войско и воротился на раввину; царь же Индейский не захотел идти за ним. Этой равниной, которую тогда завоевал Тамурбек, теперь владеет этот внук Тамурбека до самого города Гормеса, большого и богатого города; лучшая же и большая часть Индии осталась во власти царя ее. Эта битва была между ними тому назад лет двенадцать, немного больше или меньше, и с тех пор ни Тамурбек, ни внук его уже не пытались вступать в Индию. А Индейцы, царь Индейский и большая часть жителей ее христиане Греческого исповедания; между ними есть иные христиане, которые обозначаются огнем на лице и имеют не такие понятия, как другие; но эти, которые обозначаются огнем, не так важны, как другие; между ними [292] живут также Мавры и Иудеи, но они подчинены христианам.

CXXII. Посланников увели оттуда и посадили их там, где они сидели прежде. Там они остались до полудня, когда царь вышел из своих палаток и пришел в большой павильон. Он приказал привести к себе посланников и разных своих родственников, и других многих бывших там посланников, приехавших из различных стран; и они все сели с ним в этом павильоне, как прежде. В этот день было устроено много разных игр; и кроме того раскрасили слонов, которые были у царя, зеленым и красным цветом и на разные другие лады, поставили на них беседки и делали с ними большие представления. Частью от этих представлений, частью от барабанов, на которых играли во время их, был такой шум, что на удивленье. В павильоне, где был царь, было также много музыкантов, которые играли. Кроме того, перед царем стояло на земле около трехсот кувшинов с вином; кроме этого, было два треножника, составленных из трех красных кольев, и на каждом из [293] них были большие кожи, полные кобыльего молока и сливок; люди мешали это молоко палками и клали в него куски сахару; это делалось для того, чтобы пить в этот день это молоко. Когда весь народ был в порядке на своих местах, из одной из оград, стоявших около павильона, вышла Каньо, старшая жена царя, которая должна была прийти на праздник к царю. Она пришла одетая таким образом: на ней было платье из красной шелковой ткани, вышитой золотом, широкое и длинное, волочившееся по земле; в нем не было рукавов и никаких отверстий кроме того, в которое проходила голова, и пройм, сквозь которые просовывались руки; оно было просторное и без всякого выреза у пояса, а только очень широкое внизу; и подол его несли около пятнадцати женщин, поднимая его к верху для того, чтобы она могла идти. У нее на лице было столько белил и чего-то другого белого, что оно казалось точно бумажное; это накладывается против солнца, и когда отправляются в путь зимою или летом, все женщины что познатнее едут с такими лицами. Лицо на ней было завешено тонкою белою тканью; а на голове точно шлем из [294] красной ткани, похожий на те, в которых сражаются, и эта ткань спускалась ей немного на плечи; этот шлем был очень высок и на нем было много крупного, светлого и круглого жемчугу, много рубинов и бирюзы и разных других каменьев, очень красиво вставленных; то, что спускалось на плечи, было вышито золотом, а на верху был очень красивый венок из золота, в котором было много каменьев и очень крупного жемчугу. Над шлемом была точно маленькая беседка, и в ней было вставлено три рубина, каждый шириною в два пальца, может быть не много больше или меньше, ясные и чрезвычайно красивые, с сильным блеском. На верху был белый султан в локоть вышиной, и с этого султана некоторые перья спускались вниз, иные до лица, и доставали даже до самых глаз. Эти перья были связаны вместе золотой ниткой, на конце которой была белая кисть из птичьих перьев с каменьями и жемчугом; и когда она шла, этот султан раскачивался в разные стороны. Ее волосы были распущены по плечам; они были очень черны, так как они ценят черные волосы выше всех других и даже красят их, чтобы сделать черными. Этот шлем [295] поддерживало руками много женщин. С нею шло около трехсот женщин. Над нею несли навес, который держал один человек на палке в роде копья; он был из белой шелковой ткани, сделан точно. верхушка круглой палатки и натянут на скругленном деревянном пруте; этот навес несли над нею, чтобы ее не беспокоило солнце. Впереди ее и женщин, шедших с нею, шло много евнухов, т. е. кастратов, которые у них смотрят за женами. Таким образом она пришла к тому павильону, где находился царь, и села на возвышении возле царя Тамурбека, немного сзади него; перед нею было несколько матрасов, положенных один на другой; все женщины, которые сопровождали ее, сели за павильоном. Там где она села, возле нее стали три женщины, которые поддерживали руками ее шлем, чтобы он не упал на какую-нибудь сторону. Когда она села, из другой ограды вышла другая жена царя; она была одета так же, как эта, в таком же красном платье, в таком же шлеме; шла с такой же обстановкой и с такими же церемониями как первая, ив сопровождении множества женщин; она пришла в царский павильон и села [296] на возвышении, которое было немного ниже первого; эту жену даря звали Кинчикано, и она была второй женой. Из другой ограды с палатками вышла другая жена царя, точно так же, как первые, и села в павильоне, немного пониже, чем вторая. Таким образом к царю пришло девять жен, все одетые и убранные одна как другая; восемь из них были жены его самого, а одна жена его внука. Жены царя назывались такими именами. Главная из них называлась Каньо, т. е. великая царица или госпожа; эта Каньо была дочь царя, владевшего Самаркандом и всей землей даже с Дамаском в Персии; его звали Ахинхан; мать этого царя знали, а отца не знали; он был очень счастлив в войнах и сделал много постановлений и законов, которыми еще и теперь управляется то царство. Другую жену звали Кинчикано, т. е. малая царица; она была дочь одного царя, по имени Туманга, который царствовал в земле, называющейся Андрикоя. Третью жену звали Дилеольтагана; следующую —Чольпамалага; потом Мундасага; еще одну — Венгарага, другую — Ропа Арбарага, а последнюю Яугуяга, что на их языке значит царица [297] сердца; на этой Тамурбек женился в прошлом месяце августе и дал ей это имя. Когда все уселись в порядке, начали пить, и это продолжалось довольно долго; царским женам подавали вино и кобылье молоко, которое тут же приготовляли, таким же образом, как подавали в палатках, когда Хансада давала пир, как я уже вам рассказывал. В этот день царь приказал позвать к себе посланников, взял в руки чашу вина и подал магистру, потому что он уже знал, что Рюи Гонзалес не пьет вина. Те, которые пили из рук царя, делали такие поклоны: прежде чем подойти, склоняли один раз правое колено, потом подходили ближе, преклоняли пред ним оба колена; брали из рук его чашу, вставали и отходили немного назад, но не поворачиваясь спиною; становились на колена и пили; и не должны были оставлять ничего в чаше, потому что это считается неприличным; выпивши, вставали и касались рукою лба. Каждого из посланников брали под руки два рыцаря и не оставляли их, пока не приводили опять на то место, где они должны были стоять; а людей посланников поместили под навесом, который [298] был возле большого павильона. Возле этого павильона было кроме того поставлено много палаток и навесов, и в них были посланники, присланные к царю, которые не имели права быть в павильоне вместе с царем. Под каждым навесом стояла бочка вина, из которой пили те, которые были там; а людям посланников царь приказал отнести два из тех кувшинов, что стояли перед ним.

CXXIII. Перед царем были поставлены столбы с веревками, на которые люди лазили и делали разные представления. Слонов у царя было четырнадцать; на каждом из них была поставлена деревянная беседка, покрытая шелковой тканью, с четырьмя желтыми и зелеными флагами на каждой; в беседках было по пяти и по шести человек, и кроме того на шее у каждого слона по человеку с железным прутом в руках, который. заставлял его бегать и делать представления. Эти слоны черного цвета; на них нет шерсти нигде, кроме хвоста, а хвост у них такой, как у верблюда, только с несколькими волосками. Они очень большого роста, как четыре или пять больших быков; нехорошо сложены, без всякого пояса, точно [299] огромный мешок, наполненный чем-нибудь; нижняя часть ноги у них разделенная, как у буйвола, ноги очень толстые и прямые, ступня круглая, мясистая, и на ней пять пальцев с ногтями как у человека, только черными; шеи нет, а на самих плечах, которые у него очень велики, сидит голова; он не может опустить голову вниз и не может достать ртом до земли; уши у него очень большие, круглые и зубчатые, а глаза маленькие; за ушами сидит всадник, который правит им с помощью железного прута в руках и заставляет его идти, куда надо. Голова у него очень большая, похожая на ослиное вьючное седло; на верху головы углубление; от головы, в том месте, где должен быть нос, идет вниз хобот, очень широкий вверху и суживающийся к низу, похожий на рукав, который доходит до земли; этот хобот пустой внутри, и с помощью его слон пьет: когда он хочет пить, он опускает его в воду и пьет им, и вода идет в рот, как через ноздри: с помощью этого же хобота он пасется, так как не может доставать пищу ртом, потому что не может опуститься; когда он хочет есть, он наворачивает траву на этот хобот, тянет и отрывает ее, как [300] ножом, потом набирает ее в хобот, поворачивает хобот, кладет ее в рот и ест. Этим хоботом он поддерживается, и никогда не оставляет его в покое, а постоянно извивает, как змею; этот же хобот он забрасывает на спину, и нет места на его теле, куда бы он не мог достать им. Под хоботом находится рот; челюсти у него, как у свиньи или поросенка; в этих челюстях внизу два клыка, толщиной в человеческую ногу, а вышиной в брасо. Когда его заставляют сражаться, то на эти клыки надевают железные кольца, и в них вдевают шпаги, сделанные с желобами, как военные шпаги, и длиною не больше локтя. Это животное очень понятливо и исполняет тотчас же и с быстротою то, что ему приказывает вожак. Вожак сидит верхом у него на шее и ноги его приходятся за ушами слона, потому что шея его так коротка, что на ней только что можно поместиться. У этого человека в руках железный прут и им он царапает его по голове и заставляет идти, куда хочет; и когда он укажет этим прутом куда идти, слон сейчас идет; а если он ему сделает знак, чтобы повернуться назад, слон сейчас же [301] и очень быстро поворачивается на задних ногах, как медведь. Он ходит и бегает похоже на медведя. Когда он идет в битву, то вожак надевает вооружение, и слона тоже вооружают; он идет прыжками, как медведь, и при каждом прыжке наносит удары шпагами, поднимая голову вверх и опуская, когда подвигается вперед. Когда хотят, чтобы слон шел скоро и сражался, то вожак ударяет его прутом по голове так, чтобы сделать довольно большую рану; когда он почувствует удар, он взревет, как кабан, откроет рот и быстро идет туда, куда его направляют. Эта рана заживает в ту же ночь, если его оставить на воздухе; а если его поставить под крышу, то он умрет. Когда вожак приказывает ему взять что-нибудь с земли, как бы оно ни было тяжело, то он берет этим хоботом, поднимает вверх и дает тем людям, которые сидят на нем в беседке. Так же, когда те, которые сидят в беседке, хотят спуститься, они приказывают ему нагнуться; он вытягивает передние ноги в одну сторону, а задние в другую, и спускается так, что животом почти лежит на земле, а люди сходят по задним ногам, держась за веревки, которые [302] прикреплены к беседке. В этот день делали разные представления со слонами, заставляя их бегать за лошадьми и за людьми; это было очень забавно; а когда все бежали вместе, то казалось, что земля дрожит. Ни лошадь, ни какое другое животное, за которым он побежит, не может с ним сравняться. Судя по тому, что я видел, я верю, что на войне каждый слон может равняться тысяче человек; так они считают, потому что когда слон идет промежду народа, он наносит удары по обеим сторонам, а когда он сам ранен, то он идет скорее и не разбирая пути и сражается лучше; так как его клыки очень длинны, и ими можно наносить удары только на высоте, то их притупляют и приделывают внизу шпаги, для того, чтобы они могли наносить удары ниже. День и два дня они могут быть без пищи, говорят даже, что и три дня они могут сражаться, не евши.

CXXIV. В этот день, после того как царь и жены его провели довольно долгое время за питьем, подали конину и целых баранов жареных в шерсти и баранов жареных без кожи; это мясо подавали на больших круглых [303] позолоченных кожах, на которых люди тащили их по полю; столько было этого мяса, что его несло человек триста, если не больше. С большим шумом приблизились они к тому месту, где сидел царь; потом, по своему обычаю, положили мясо на блюда и подали его, как обыкновенно, без хлеба. Во все это время не переставали приезжать телеги, нагруженные мясом и верблюды с носилками, тоже полными мясом, которое складывали на земле, чтобы раздавать народу; и как ни велики были кучи этого мяса, оно сейчас же было съедено. Когда это окончилось, принесли несколько столов без скатертей, и на них чашки с соленым мясом и рисом, и разными другими кушаньями, лепешками и хлебом с сахаром. В это время уже наступила ночь, и перед царем поставили много зажженных фонарей; тогда они начали есть и пить еще скорее и с большим весельем, женщины так же как и мужчины; а между тем все прибывало и народу, и мяса, так что было видно, что праздник должен был продолжаться всю ночь. В эту ночь царь выдавал одну свою родственницу за одного своего родственника. Когда посланники увидали, что это протянется на всю ночь и что те, [304] которые хотели, уходили, то они отправились к себе домой, а царь и жены его остались пировать и веселиться.

CXXV. В четверг, шестнадцатого числа октября месяца, царь дал большой праздник. на который приказал просить посланников; этот праздник был устроен в одной из тех богатых оград, которые там были поставлены, в палатке, стоявшей посреди ограды. Эта палатка была из числа больших, сделанных без веревок и очень хорошо убрана; царь пригласил посланников войти в нее вместе с ним. В этот день царь и бывшие с ним пили вино, а для того, чтобы скорее напиваться, он приказывал давать водку. Мяса подавали очень много, а пили столько, что многие вышли из палатки пьяными; царь остался веселиться в этой палатке, а посланники отправились к себе домой. В этот день питье и угощение продолжалось всю ночь.

CXXVI. На другой день, в пятницу, семнадцатого числа октября месяца, Каньо, главная жена царя, устроила большой праздник, на который приказала просить посланников. Этот праздник Каньо устроила в богатой ограде и палатках, [305] которые ей принадлежали, и пригласила очень много гостей, как посланников, съехавшихся с разных мест, так и своих приближенных рыцарей и дам и разных других людей. Ограда, в которой она, жила и давала этот праздник, была украшена многими богатыми палатками; эта ограда была сделана из белой и разноцветной материи, расшитой разнообразно и красиво различными узорами, вышивками и знаками. Когда посланники прибыли в орду, то несколько рыцарей, царских родственников, взяли их, повели в эту ограду и поместили в одной палатке, которая находилась у самого входа в ограду: эта палатка была покрыта ярким красным ковром и в ней было сделано много вставок и вышивок из другого, белого ковра, как с внутренней стороны, так и с внешней; здесь они сели и им подали мясо и вино. Когда они покушали, Каньо приказала повести их осмотреть ее палатки, находившиеся в этой ограде. Там было очень много богатых палаток и между ними одна очень большая и высокая без веревок, покрытая превосходной красной шелковой тканью, по которой шли полосы [306] из серебряных позолоченных блях, спускавшиеся с верху до самого низу; эта палатка была украшена очень красивыми вышивками. В ней было двое дверей, одни перед другими; первые двери из тоненьких красных прутиков, соединенных между собою как плетень, и покрытых с внешней стороны редко-тканной шелковой тканью розового цвета; эта дверь была сделана так для того, чтобы воздух мог проходить сквозь нее, даже если она и заперта, и для того, чтобы те, которые в палатке, могли видеть то, что вне ее, а снаружи нельзя было бы видеть их. Перед этой дверью была другая дверь такая высокая, что в нее можно было бы въехать на лошади верхом, и покрытая позолоченным серебром с разными рисунками, эмалью и тонкой инкрустацией из лазури и золота; эта работа была самая тонкая и самая лучшая, какую только можно встретить в этой земле и в землях христианских; на одной двери был изображен святой Петр, а на другой святой Павел с книгами в руках, покрытыми золотом. Эти двери, говорят, Тамурбек нашел в Бурсе, когда разграбил казну Турецкую. Перед этими дверьми, [307] посреди палатки стоял ковчежец в роде небольшого шкафа, в котором сохранялось серебро и посуда; он был сделан из золота и богато украшен эмалевой отделкой и разными другими; вышиною он был по грудь человека; с верху он был плоский и окружен маленькими зубчатыми зубчиками, покрытыми голубой и зеленой эмалью; в них были вставлены жемчуг и каменья, а по средине одной из стенок, между жемчугом и каменьями, было вделано зерно, величиною в маленький орех, совершенно круглое, только не совсем ясное. В этом шкафе была маленькая дверца; внутри стояли чашки, а на верху стояло шесть золотых кувшинов, украшенных вставленными в золото каменьями и жемчугом, кроме того также шесть золо- тых круглых чаш, также украшенных жемчугом и каменьями. У подножия этого шкафа стоял маленький золотой столик, вышиною в два пальма; в нем было тоже вделано много каменьев и очень крупного жемчугу; на верху его был вправлен изумруд, очень яркий и хорошего цвета, плоский как доска; длиною он был около четырех пальмов и занимал [308] всю длину стола, а в ширину около полутора пальма. Перед этим блюдом или столиком стояло золотое дерево, сделанное на подобие дуба; ствол его был толщиною в человеческую ногу; на нем было много ветвей, с листьями как у дуба, которые выходили из него и расходились в разные стороны; вышиною оно было в рост человека и росло над блюдом, которое стояло подле него, а плоды его были из желтых рубинов, изумрудов, бирюзы, красных рубинов, сапфиров и удивительно крупных жемчужин, ясных и круглых, отборных; эти каменья были вделаны в дерево в разных местах. Кроме того на этом дереве было много маленьких золотых птичек, отделанных разноцветною эмалью; они сидели на дереве, некоторые с распущенными крыльями, некоторые сидели на листьях так, как будто сейчас готовы были упасть, иные точно ели плоды этого дерева и держали в клювах рубины, бирюзу и другие камни и жемчуг, вставленные в дерево. Против этого дерева, к стене палатки был приставлен деревянный стол, покрытый позолоченным серебром; а перед ним стояло ложе из матрасов, [309] сделанных из шелковой ткани и вышитых цветками, дубовыми листьями и другими узорами; с другой стороны палатки стоял другой такой же стол с таким же ложем; а на земле лежали шелковые подушки, очень хорошей работы. Когда посланники осмотрели эту палатку, их увели оттуда и повели в описанную уже мною ограду из красного ковра, вышитого золотыми нитками; там был царь со своими мирассами и приближенными рыцарями; они пировали и пили вино, потому что в прошлую ночь одну внучку царя выдали замуж за его внука, который, также был в этой ограде. При входе в ограду, на правой руке стояла большая палатка, сделанная в роде военной, покрытая красным ковром с вышивками и вставками из белого ковра и других разноцветных. Эта палатка была вся окружена сенями, которые сообщались со внутренней стороны. В ней на некоторых расстояниях были проделаны окошки, одни сделанные с сетями, другие иначе из той же ткани; они были устроены для того, чтобы люди могли смотреть изнутри. Потолок этих сеней был соединен с потолком палатки, так что [310] извне он казался целым. Посланников ввели в дверь этой палатки, которая была превосходно сделана в виде арки. От двери вперед шла точно улица, огороженная со всех сторон и сведенная сводом на верху; как войдешь, на правой стороне была дверь, через которую входили в сени; против этой двери была другая, очень хорошо украшенная, которая вела в самую палатку. Против входа, в конце этой улицы, была другая палатка, также богато вышитая золотом, а на средине улицы была еще одна палатка без веревок: в ней сидел царь; там пили вино и шумели. Эти палатки были соединены на верху с сенями, окружавшими их, и все было покрыто красным ковром; здесь было столько богатой и прекрасно исполненной работы, что невозможно всего описать, а надо видеть своими глазами. Из этой палатки посланников повели в деревянный дом, находившийся в этой же ограде; это был высокий дом, в который нужно было входить по лестнице; он был окружен деревянными сенями и галереями, которые шли вокруг. Весь дом был расписан красивыми узорами золотом и лазурью, [311] и был так устроен, что его можно было складывать и разбирать, когда угодно; это была мечеть, в которой царь молился, и которую возил с собою всюду куда отправлялся. Оттуда их повели в одну палатку, натянутую зелеными шнурками; с внешней стороны она была покрыта беличьим серым мехом, а с внутренней белым, и в ней по обычаю стояло два ложа. Потом их повели в другую палатку, смежную с этой, устроенную без веревок; она с внешней стороны была покрыта красной тканью, расшитой тканью других цветов; а с внутренней стороны от половины до низу в ней была сделана подкладка из собольего меха, самого ценного, какой есть на свете; эти меха такой же величины как куньи, но очень дороги, так как каждый мех, если он хорош, стоит четырнадцать и пятнадцать дукатов здесь, в этой стране, а в других еще гораздо больше; выше, над соболями, подкладка этой палатки была из серых белок. Перед палаткой стоял навес, который защищал от солнца вход в нее; внутри он был подшит серым беличьим мехом. Эти палатки были устроены у царя таким [312] образом для того, чтобы солнце не проникало в них ни летом, ни зимою. Посланников повели из этих палаток и ограды в другую ограду, которая была соединена с этой, так что из одной можно было проходить в другую. Она была сделана из белого сетуни. Здесь посланникам показали много палаток и навесов из разных шелковых и других тканей. И не только этих царских оград было много в орде, но было также много и других, принадлежавших его приближенным и мирассам, удивительных по разнообразию; так что куда ни пойдешь, везде были палатки и калапарды, как они называют ограды. Всего в этой царской орде было около сорока или пятидесяти тысяч палаток, что представляло прекрасное зрелище и, кроме этих палаток, было поставлено еще много других в садах, на лугах, и у воды вокруг всего города. На этот праздник царь велел собрать всех мирасс и богатых людей со всего Самаркандского царства. В числе их приехал владетель Балахии, большого города, где добываются рубины, и привез с собою много народу и рыцарей. Посланники [313] провели несколько времени с этим князем Балахским и спрашивали его, как добываются рубины. Он рассказал, что недалеко от города Балахии есть гора, откуда их добывают, что каждый день отламывают кусок скалы, чтобы их искать и когда находят руду, то умеют отделять их очень чисто; берут камень, в котором они находятся, и понемногу обламывают кругом долотом, пока не останется наружу самый рубин, и потом отделывают их на точильных камнях; он рассказывал, что при работах над этими рубинами Тамурбек приставил большую стражу. Город Балахия находится на расстоянии десяти дней пути от Самарканда в сторону малой Индии. Кроме того приехал туда князь, который правил за Тамурбека городом Акиви, где добывают лазурь; в той скале, из которой делается лазурь, отыскивают сапфиры. От города Акиви до Самарканда тоже десять дней пути, также по направлению к малой Индии; только Акиви ниже Балахии.

В четверг, двадцать третьего октября, царь устроил большой праздник в орде, на который пригласил посланников. Этот праздник был дан в большом павильоне; на [314] него собралось много гостей, и пили вино: тот праздник считается более важным, на котором пьется вино. Тут было много забав и веселья; пришли жены царские, одетые так же как в тот раз, пировали вместе с ним и пир продолжался до ночи.

CXXVII. В четверг, тридцатого октября, царь отправился из орды в город и остановился в доме с мечетью, который он построил для того, чтобы похоронить своего внука, по имени Махомада Султана Мирассу, умершего в Турции, когда Тамурбек победил Турка; этот внук его сам взял в плен Турка, а потом заболел и умер. Царь очень любил его и потому приказал построить эту мечеть, дом и гробницу. В этот день царь отправился туда, чтобы устроить в память его праздник в роде поминок и пригласил на торжество посланников. Когда они приехали, им показали часовню и гробницу. Часовня была четырехугольная, очень высокая, и как внутри, так и снаружи расписана золотом и лазурью и отделана изразцами и стеклом. Когда внук царя умер в Турции, царь прислал тело его в Самарканд, чтобы похоронить, и приказал [315] сказать городскому управлению, чтобы построили эту мечеть и гробницу. Когда же царь сам возвратился, он остался недоволен часовней, потому что, говорил он, она была слишком низка; он приказал разломать ее и в десять дней построить вновь под страхом строгого наказания; тут надо было так торопиться, что работали день и ночь. Он сам приезжал два раза в город; а когда ему нужно было отправляться куда-нибудь, он ездил на носилках, потому что уже не мог ехать верхом. Эта часовня была построена и окончена в эти десять дней, и нельзя не удивляться, что такая большая работа совершена в такое короткое время. В память и честь этого своего внука, царь устроил в этот день праздник, на который собралось много народу. По их обычаю было подано много угощения. Когда кончился пир, один из приближенных царя, по имени Шамелак Мирасса, взял, увел посланников оттуда, где был царь, и надел им камокановые платья и еще одежду в роде плащей, сделанную из шелковой ткани на подкладке из звериной шкуры, которую они надевают когда холодно; около ворота с наружной стороны на ней было две куницы. На [316] головы им надели шапки, и он дал им мешок, в котором было тысяча пятьсот серебряных танг: это их монета называется танга, и каждая танга равняется двум серебряным реалам. После этого их опять повели к царю и они исполнили перед ним обычные поклоны, и царь сказал, чтобы они пришли к нему на другой день, что он хочет переговорить с ними и отпустить, чтобы они возвращались в добрый час к королю, его сыну. Увидевши, что эта работа кончена, царь приказал начать другую работу в городе, потому что он постоянно хочет украшать этот город Самарканд. Вот какая это была работа:

CXXVIII. В городе Самарканде продается каждый год много различных товаров, которые привозятся туда из Катая, из Индии, из Татарии, из разных других мест и из самого Самаркандского царства, которое очень богато; и так как в нем не было большого места, где бы можно было продавать все в порядке, царь приказал провести через город улицу, в которой по обеим сторонам были бы лавки и палатки для продажи товаров. Эта улица должна была начинаться в одном конце города и, проходя сквозь весь город, доходить до другого конца. [317] Эту работу царь поручил двум своим мирассам, давши им знать, что если они не приложат к ней всего старания, заставляя работать день и ночь, то заплатят головою. Мирассы начали дело и принялись разрушать дома, которые встречались в тех местах, где царь велел провести улицу, чьи бы они ни были, не обращая внимания на хозяев; так что хозяева, видя, что их дома разрушались, собирали свое добро и все что у них было и бежали. Как только одни работники кончали ломать, сейчас являлись другие и продолжали работу. Улицу провели очень широкую, и по обеим сторонам поставили палатки; перед каждой палаткой были высокие скамейки, покрытые белыми камнями. Все палатки были двойные, а сверху вся улица была покрыта сводом с окошками, в которые проходил свет. Как только оканчивалась работа в палатках, тотчас же помещали в них торговцев, которые продавали в них разные вещи. В некоторых расстояниях на улице были устроены водоемы. Народ, работавший здесь, получал плату от города; и работников являлось сколько бы ни потребовали те, которые заведывали этим делом. Работавшие днем уходили [318] когда наступала ночь, и приходили другие работать ночью. Одни ломали дома, другие уравнивали землю, третьи строили и все они до того шумели день и ночь, что казалось точно тут черти. Прежде, чем прошло двадцать дней, было сделано столько, что удивительно. Люди, которым принадлежали разрушенные дома, жаловались на это, но не смели ничего сказать царю; однако некоторые собрались и пришли к Кайрисам, которые были близки к царю, прося их поговорить с царем; эти Кайрисы происходят из рода Магомета. Раз, играя в шахматы с царем, один из них сказал, что так как ему угодно разрушать дома для устройства этого помещения, то не заплатит ли он убытки. Говорят, царь рассердился за эти слова и сказал: «Этот город мой; я его купил на свои деньги; у меня есть на это грамоты и я покажу вам их завтра. Если окажется справедливым, то я заплачу то, что вы требуете.» Это он сказал таким тоном, что Кайрисы раскаялись, что заговорили и потом, говорят, даже удивлялись, как он не велел их убить, и как они избавились от наказания; говорят, что все что царь делает, хорошо, и его приказание должно быть исполнено. [319]

CXXIX. Мечеть, которую царь приказал поставить в честь матери своей жены Каньо, была самая важная во всем городе. Когда она была окончена, царь остался недоволен передней стеною, которая была слишком низка, и приказал ее сломать. Перед нею сделали две ямы, чтобы через них вынимать фундамент, и чтобы дело шло скорее, царь сказал, что он берется наблюдать за одной частью, а приближенным своим приказал взять на себя присмотр за другою половиной, чтобы увидеть, кто скорее приготовит свою часть. В это время царь был уже болен и не мог двигаться ни пешком, ни верхом, а только в носилках; и он приказывал каждый день носить себя туда на носилках и оставался там часть дня, торопя работою. Потом он приказывал приносить туда вареного мяса и бросать его тем, которые работали в яме, точно как собакам; иногда он сам своими руками бросал мясо и так возбуждал рабочих, что на удивленье; иногда же приказывал бросать в ямы даже деньги. За этой постройкой также работали день и ночь; она прекратилась, также как и работы по проведению улицы, от того, что начал падать снег. [320]

CXXX. В пятницу, первого числа ноября месяца, посланники отправились к царю, следуя его приказанию и думая, что он их отпустит. Они нашли его в том доме с мечетью, который он приказал построить и в котором тогда шли работы; пробыли там с утра до самого полудня, когда царь вышел из палатки и вошел на возвышение поставленное на площади. Туда принесли много мяса и плодов, и когда все это было съедено, он приказал сказать посланникам, чтобы они отправлялись и извинили его, что он не может переговорить с ними в этот день, так как должен проводить своего внука Пир Магомета, называвшегося царем Индейским, и отослать его назад в ту землю, откуда он его призвал. В этот день он подарил много лошадей, оружия и одежд и ему и рыцарям, приехавшим в свите его.

На другой день, в субботу, посланники опять поехали к царю, как он приказал; но царь не вышел из палатки, потому что чувствовал себя нездоровым. Посланники остались там до полудня, когда он по обыкновению выходил на площадь; тогда один из трех приближенных царя вышел и сказал, [321] чтобы они отправлялись, так как царя нельзя видеть, и они возвратились домой.

В следующее воскресенье посланники опять приехали туда, где был царь, узнать, не призовет ли он их, чтобы отпустить, и остались там довольно долго. Три мирассы, самые приближенные к царю, увидевши посланников, спросили, кто велел им приехать, и сказали, чтобы они отправлялись домой, потому что царя нельзя видеть; затем они приказали привести того рыцаря, который был приставлен к посланникам, спросили его, зачем он привел их, и хотели велеть проткнуть ему ноздри; но он доказал, что не звал посланников, и даже не видал в тот день, и этим избавился от наказания; ему дали только довольно много палок. Это делали мирассы, потому что царь был очень болен, и весь его дом, люди и жены были в большом смятении; а те мирассы, которые заведывали его домом и были чем-то в роде правления, не могли сами решать дела; они то и приказали сказать посланникам, чтобы они отправлялись домой и оставались в покое пока их не позовут.

CXXXI. В то время как посланники жили таким образом, [322] что ни царь не посылал за ними, ни сами они не смели идти к нему, явился к ним один Чакатай и объявил, что царские мирассы велели сказать им, чтобы они собрались к отъезду на следующее утро, и что он отправится с ними, с посланником Вавилонского султана, с Турецкими посланниками и с посланником Карва Томан Улглана, которые там были. Он сказал, что они поедут вместе до Туриса и он будет заботиться, чтобы им везде, во всех городах и местечках до самого Туриса, приносили кушанье и все что нужно, давали лошадей и всего по приказанию мирасс; а там их отпустит Омар Мирасса, внук царя, и отошлет каждого в свою землю. Посланники воз- разили, что царь не давал им позволения ехать и не дал даже ответа их государю королю: как же они могут поступить так; но он отвечал, что об этом нечего говорить, так как мирассы уже решили это; чтобы они приготовлялись, и что так же сделают и все другие посланники. Тогда посланники сейчас же отправились в царский дворец и явились к мирассам, говоря им, что ведь они знают, что царь своими устами сказал им в прошлый четверг, чтобы они [323] пришли к нему, так как он хочет переговорить с ними и отпустить их, а теперь к ним пришел один человек и передал от их имени, чтобы они приготовлялись к отъезду на следующее утро, чем они очень удивлены. Мирассы отвечали им, что царя нельзя видеть, нельзя быть у него, и что они должны уехать, как им было прислано сказать; что уже решено их отпустить. Это они делали оттого, что царь был очень болен, лишился языка и был уже при смерти, как им сказали люди, знавшие это наверное; и их торопили для того, чтобы они уехали прежде, чем станет известно об его смерти, и не рассказывали об ней по тем землям, по которым поедут, И сколько посланники ни доказывали мирассам, что им не следует ехать так, без всякого ответа от царя к королю их государю, они отвечали, что об этом нечего толковать, что во всяком случае они должны отправляться, и что к тому же назначен человек, который должен проводить их. Таким образом они пробыли до понедельника, а во вторник, восемнадцатого числа ноября месяца, мирассы прислали им с тем [324] Чакатаем, что должен был их провожать, четыре грамоты, по которым им должны были выдавать каждому по лошади в тех четырех городах, через какие им надо было ехать. Этот Чакатай сказал им, что мирассы велели им сейчас же уезжать; но они отвечали, что не поедут, не увидавши царя и не получивши от него письма; тогда он сказал, что если бы они и не хотели, то все таки волей неволей должны ехать. Таким образом в этот день им пришлось выехать оттуда, где они жили, и они переехали в один сад недалеко от города вместе с посланником Вавилонского султана, так как он жил вместе с ними, и со стражами, которые должны были их сопровождать; тут они остановились, чтобы подождать Турецких посланников. Они пробыли в этом саду тот вторник, когда приехали, среду, четверг и пятницу; а в пятницу двадцать первого числа ноября месяца, все посланники собрались и выехали из Самарканда.

CXXXII. Теперь, рассказавши, что случилось с посланниками в городе Самарканде, я опишу самый город и царство, и то что царь сделал, чтобы его возвеличить. [325]

Город Самарканд лежит на равнине и окружен земляным валом и глубокими рвами; он немного больше города Севильи; (т. е. то, что внутри вала), а вне города построено много домов, присоединяющихся к нему как предместья с разных сторон. Весь город окружен садами и виноградниками, которые тянутся в иных местах на полторы лиги, а в иных на две, и стоит посреди них; промежду этими садами есть улицы и площади очень населенные, где живет много народу и продается хлеб, мясо и многое другое; так что то, что выстроено вне вала, гораздо больше того, что внутри. В этих садах, находящихся вне города, есть много больших и важных домов, и у самого царя там есть дворцы и главные кладовые. Кроме того у многих знатных горожан есть в этих садах дома и помещения. Столько этих садов и виноградников, что когда приезжаешь к городу, то видишь точно лес из высоких деревьев, и посреди его самый город. По городу и по садам идет много водопроводов. Промежду этими садами разведено много дынь и хлопка. Дыни в этой [326] стране очень хороши и обильны. Около Рождества у них бывает столько дынь и винограду, что удивительно: каждый день приезжают верблюды, нагруженные дынями, в таком количестве, что нельзя не изумляться, как они продаются и потребляются; а в селеньях их столько, что их сушат и сохраняют как фиги, и держат их до другого года. Сушат их таким способом: режут поперек большими кусками, срезают кожу и кладут на солнце; а когда высохнут, складывают их вместе, кладут в мешки и так берегут до следующего года. Вне города есть большие равнины, на которых находятся большие и многолюдные селенья, где царь поселил людей, присланных им из других покоренных им стран.

CXXXIII. Эта земля богата всем, и хлебом, и вином, и плодами, и птицами, и разным мясом; бараны там очень большие и с большими хвостами: есть бараны с хвостами весом в двадцать фунтов, столько сколько человек может удержать в руке. И этих баранов столько, и они так дешевы, что когда царь был там со всем своим войском, пара их стоила [327] дукат. Другие товары были тоже так дешевы, что за одно мери, которое стоит пол реала, давали полторы фанеги ячменю. Хлеб так дешев как нельзя больше, а рису просто нет конца. Так изобилен и богат этот город и земля, окружающая его, что нельзя не удивляться; и за это богатство он и был назван Самаркандом. Настоящее имя его Симескинт, что значит богатое селенье, так как симес у них значит большой, а кинт — селенье; и отсюда взялось имя Самарканд. Богатство его заключается не только в продовольствии, но и в шелковых тканях, атласе, камокане, сендале, тафте и терсенале, которых там делается очень много, в подкладках из меха и шелка, в притираньях, пряностях, красках золотой и лазоревой и в разных других произведениях. Поэтому царь так хотел возвеличить этот город, и какие страны он ни завоевывал и ни покорял, отовсюду привозил людей, чтобы они населяли город и окрестную землю; особенно старался он собирать мастеров по разным ремеслам. Из Дамаска привез он всяких мастеров, каких только мог найти: таких, которые ткут разные шелковые ткани, таких, что делают луки для стрельбы и разное вооружение, [328] таких, что обрабатывают стекло и глину, которые у них самые лучшие во всем свете. Из Турции привез он стрелков и других ремесленников, каких мог найти: каменщиков, золотых дел мастеров, сколько их нашлось; и столько их привез, что каких угодно мастеров и ремесленников можно найти в этом городе. Кроме того он привез инженеров и бомбардиров и тех, которые делают веревки для машин; они посеяли коноплю и лен, которых до тех пор не было в этой земле. Столько всякого народу со всех земель собрал он в этот город, как мужчин, так и женщин, что всего, говорят, было больше полутораста тысяч человек. Между ними было много разных племен: Турок, Арабов и Мавров и других народов, Армянских Христиан, и Греков католиков, и Наскоринов, и Якобитов, и тех Христиан, которые совершают крещение огнем на лице, и имеют некоторые особые понятия. Этого народу было столько, что он не мог поместиться ни в городе, ни на площадях, ни на улицах, ни в селениях; и даже вне города, под деревьями и в пещерах его было удивительно как много. Кроме этого город изобилует разными [329] товарами, которые привозятся в него из других стран: из Рушии и Татарии приходят кожи и полотна, из Катая шелковые ткани, которые в этой стране приготовляются всего лучше, особенно атласы, считающиеся лучшими в мире; а самые лучшие те, которые без узоров. Кроме того привозится мускус, которого нет нигде на свете кроме Катая; рубины и брильянты, так что большая часть тех, которые есть в этой стране, привозится оттуда; жемчуг, ревень и много разных пряностей. То, что идет в этот город из Катая, дороже и лучше всего, что привозят из других стран. Жители Катая считают себя самыми искусными людьми во всем мире; они говорят, что у них два глаза, что Мавры слепые, а у Франков один глаз; и что во всем, что они делают, они превосходят все народы в свете. Из Индии в этот город идут мелкие пряности, т. е. самый лучший сорт: мускатные орехи, гвоздика, мускатный цвет, корица, инбирь, цвет корицы, манна и разные другие, которые не отправляются в Александрию. В городе есть много площадей, где продают мясо, вареное и [330] приготовленное разным образом, и кур и птиц, очень чисто приготовленных, также хлеб и плоды, все в большой чистоте; эти площади и днем и ночью полны и на них идет постоянно большая торговля. Также есть много мясных, где продают мясо, и кур, и куропаток, и фазанов, и все это можно найти днем и ночью. В конце города стоит замок, с внешней стороны как будто на плоском пространстве, но окруженный очень глубоким рвом, который образуется ручьем, и от этого рва замок делается неприступным. В нем царь хранил свою казну, и туда не входил никто, кроме алькада и его людей; в этом же замке царь держал около тысячи пленных мастеров, которые делали латы, шлемы, луки и стрелы, и круглый год работали для него. Когда царь выехал из этого города воевать в Турции и разрушил Дамаск, он приказал, чтобы все те, которые должны были идти в его войске, взяли с собою своих жен; что если их оставят, то он даст им позволение делать что хотят. Это он сделал потому, что намеревался быть в отсутствии семь лет, воюя со своими врагами; и обещал и поклялся не вступать в этот [331] город, пока не пройдет семь лет. Теперь, когда он возвратился в этот город, приехали к нему посланники от императора Катайского, сказать, что ведь ему известно, что эта земля дана ему в управление, и за это он должен платить дань каждый год; а теперь вот уж семь лет он не платил, так не угодно ли ему заплатить. Он отвечал, что это правда и он заплатит дань, но не хочет отдавать ее им, чтобы они не завладели ею дорогой, а сам привезет ее; это он говорил шутя, потому что не имел намерения платить дань. И теперь уже около восьми лет, что она не плачена, и император Катайский не присылал за ней; а причина тому, что он за этой данью не присылал, вот какая.

CXXXIV. Император Катайский умер и оставил трех сыновей, которым отдал свои земли и владения. Старший захотел отнять земли у двух других и убил младшего, а средний начал войну с ним и победил его. Старший с отчаяния, что потерпел неудачу в войне с тем, который моложе его, поджег свой стан и сгорел со множеством народу, [332] а средний остался царем. Восстановивши спокойствие во всей земле, он послал тех посланников к Тамурбеку, чтобы он дал ему дань, которую давал его отцу; этих то посланников Тамурбек хотел повесить, как мы уже слышали, и не знаем, что теперь сделает царь Катайский, ответит ли он на это оскорбление, или нет.

От города Самарканда до главного города Катая, который называется Камбалек, самого большого города во всем царстве, шесть месяцев пути, и в продолжение двух месяцев из этих шести не встречается никакого поселения кроме пастухов, которые ходят по полю со стадами. В этот год, в июне месяце, из Камбалека в Самарканд пришло почти восемьсот верблюдов, нагруженных товарами. И когда Тамурбек приехал теперь в Самарканд, то, рассердившись на то, что ему сказали Катайские посланники, он велел задержать этих верблюдов и не пускать их. Наши посланники виделись с людьми, которые пришли с этими верблюдами, и они рассказывали им чудеса об огромном множестве людей и земли, которыми владел царь Катайский. Больше всего виделись они [333] с одним человеком, который рассказывал, что он прожил шесть месяцев в Камбалеке. Он говорил, что Камбалек стоит на берегу моря, и что он будет в двадцать раз больше Тауриса; (по этому можно судить, что) он больше всех городов на свете, так как Таурис больше лиги в длину, а он, значит, будет двадцать лиг. Говорят, что у Катайского царя столько войска, что когда он его собирал, чтобы идти на войну из своего царства, то кроме того, что отправлялось с ним, оставалось охранять землю более четырехсот тысяч всадников. Кроме того рассказывали, что в царстве Катайском такой обычай, что только тот может ездить верхом, у кого есть своих тысяча человек; и таких удивительно много. Такие и другие подобные чудеса рассказывал он об этом городе и об этой стране. Этот Катайский император прежде был язычником, а потом обратился в христианскую веру.

CXXXV. В то время как наши посланники были в Самарканде, совершилось семь лет, до истечения которых Тамурбек обещал не вступать в замок Самаркандский, где он хранил [334] свою казну; и он вступил в него с таким торжеством и весельем, что на удивление. Он приказал нести перед собою все оружие, которое сработали пленники после того, как он уехал из города. В числе этого оружия несли три тысячи пар лат, украшенных красным сукном, очень хорошо сделанных; только они не делают их довольно крепкими и не умеют закалять железо. Потом несли перед ним много шлемов; и он в этот день поделил и роздал эти шлемы и латы рыцарям и разным другим особам. Их шлемы круглые и высокие, некоторые до самого верху (Вероятно, здесь есть пропуск). Напереди перед лицом против носа идет полоса шириною в два пальца, которая доходит до бороды и может подниматься и опускаться; она сделана для того, чтобы защищать лицо от удара поперек; а латы сделаны так же как наши, только у них спускается полоса из другой ткани и видна из-под лат как рубашка.

CXXXVI. На расстоянии пятнадцати дней пути от Самарканда по направлению к Катайской земле лежит земля, где жили амазонки. До сих пор они соблюдают обычай не иметь у себя [335] мужчин; только когда приходит определенное время года, их старшие дают им отпуск и они отправляются со своими дочерьми в соседние земли и места. Увидя их, мужчины приглашают их к себе, и они идут с теми, кто им больше нравится, пьют и едят с ними и остаются пировать у них некоторое время, а потом возвращаются в свою землю. Если у них родятся дочери, они оставляют их у себя, а если родятся сыновья, то они посылают их туда, где их отцы. Эти женщины живут во владениях Тамурбека, а прежде их земля принадлежала к Катайскому царству. Они Христианки Греческого вероисповедания и происходят от тех амазонок, которые были в Трое, когда ее разрушили Греки. В Трое было два рода амазонок: одни эти, а другие из Турецкой земли.

CXXXVII. В городе Самарканде соблюдается справедливость, и ни один человек не смеет обидеть другого или сделать какое-нибудь насилие без приказания царя; а царь делает его столько, что с них довольно.

Царь всегда возит с собою судей, которые [336] распоряжаются его станом и домом, а когда они куда-нибудь приезжают, то и всеми людьми той страны, и их все слушаются. Эти судьи определены для разного рода дел таким образом: одни разрешают важные дела и ссоры, которые случаются между ними; другие ведут дела, касающиеся царской казны; некоторые заведывают наместниками, управляющими в разных землях и городах зависящих от царя; другие посланниками; и когда становится стан, они уже знают, где каждый из них должен поместиться и вести свои дела. Они ставят три палатки и там выслушивают тех, кто к ним приходит, и разрешают дела; оттуда идут и докладывают царю, а потом возвращаются и сдают дела по шести и по четыре. Когда они приказывают дать какую-нибудь бумагу, то тут же находятся их писари, которые составляют ее сейчас же и не очень распространяясь; когда она готова, ее заносят в записную книгу, которая всегда находится при них и тотчас ставят знак; потом ее дают оидору, чтобы он выдал ее; он берет серебряную вырезанную печать, мажет ее чернилом и отпечатывает на внутренней стороне бумаги; [337] потом берет ее другой и записывает, отдает своему начальнику и тот припечатывает чернилом; когда сделают так трое или четверо, то по середине прикладывают другую царскую печать, на которой написано буквами «правда», а посреди три знака таким образом:

Так что у каждого оидора свой писарь и своя книга. Когда такая бумага выдана, то стоит только показать на ней печати царя и мирасс, как все исполняется по ней без малейшего промедления, в тот же день и в тот же час.

CXXXVIII. Теперь, описав вам город Самарканд и рассказав, что там было с посланниками и что случилось у них с царем, я расскажу, как Тамурбек победил и разбил Тотамиша, могущественного и доблестного человека, который был императором в Татарии и силою был даже больше Турка; и как в Татарии возвысился один рыцарь, подвластный Тамурбеку, которого зовут Едигуй: теперь же у Тамурбека нет врага больше этого Едигуя. [338]

Тому назад лет одиннадцать этот император Татарский Тотамишь, владетель большого царства и множества народа, выступил из Татарии с огромным войском, пошел на Персию, вошел во владения Таурисские и в верхнюю Армению, разграбил страну, взял много городов и замков и частью разрушил. По той стране, которую он опустошил, посланники проезжали; это город Кольмарин, что в Армянской земле; также город Сузакания и вся его земля, и много других мест. Окончивши весь этот грабеж и больше еще в той земле, в которой царствовал Тамурбек, он пошел назад в Татарию. Тамурбек узнал об этом и выступил со своим войском, хотя войско Тотамиша было гораздо больше; погнался за ним и настиг у большой реки, которая называется Тесина, уже не далеко от Татарии. Тамурбек шел как можно скорее, чтобы занять переход через реку; потому что в той стране, где он шел, не было другого перехода через эту реку, кроме того, который он хотел занять. Когда Тамурбек пришел, царь Тотамишь уже переправился через реку; и так как он знал, что Тамурбек догоняет его, то возвратился, [339] чтобы стеречь этот переход и заложил его лесом, Тамурбек, пришедши туда и увидевши, что Тотамишь защищает переправу через реку, послал сказать ему, что он напрасно это делает, так как он, Тамурбек, не хочет с ним воевать, а хочет быть его другом, и сохрани Бог, чтобы он когда-нибудь желал ему зла. Несмотря на это, император остерегался его, так как знал, что он человек хитрый. На другой день Тамурбек выступил оттуда со своим войском вверх по реке; и Татарский император тоже двинулся со своим войском по другому берегу реки; они шли так, один по одной стороне, а другой по другой, и где Тамурбек останавливался, там останавливался на другой стороне и Тотамишь. Таким образом они шли три дня, и ни один не опередил другого. На третью ночь Тамурбек дал приказ по своему войску, чтобы женщины надели на головы шлемы, чтобы казаться мужчинами; а всем мужчинам приказал скакать как можно скорее и каждому взять двух лошадей: на одной ехать, а другую вести в поводу; оставил стан как он был, женщин, которые казались мужчинами, и с ними рабов и пленников, а сам [340] возвратился назад к переправе; все, что прошел в три дня, он снова проскакал в эту ночь и переправился через реку. Около третьего часа он уже напал на стан императора Тотамиша, разбил его, отнял все, что у него было, (а он вез очень много), Тотамишь же бежал. Это был великий и славный подвиг, потому что у Тотамиша было большое войско, и одна из величайших побед Тамурбека, даже важнее, говорят, чем над Турком. Эта победа была большим позором для Тотамиша, и он вновь собрал большое войско, чтобы идти на Тамурбека; а Тамурбек напал на него в самой Татарии, разбил и навел на народ такой страх, что на удивление; и бежал император Тотамишь. Это привело в уныние всех Татар; они стали говорить, что у их царя нет счастья, если его могли так победить, и между ними начались несогласия. Один рыцарь, служивший Тамурбеку, по имени Едигуй, заметив, что между Татарами было несогласие, сговорился с ними и обещал, что пойдет против Тамурбека и против всех, кто будет их врагами. Они взяли его себе царем, и он возмутился против Тамурбека и стал [341] искать случая его убить, так как со смертью Тамурбека и его царство и Татария перешли бы к нему в руки. Тамурбек узнал об этом и хотел схватить и убить его, но он убежал. Теперь царь Татарский очень могущественный человек, и они большие враги друг другу. Раз Тамурбек ходил на него с войском, но он не захотел дождаться его и убежал. Этот Едигуй водит постоянно в своей орде более двухсот тысяч всадников. Между тем Тотамишь, император Татарский, и Тамурбек помирились и стали вместе стараться обмануть этого Эдигуя. Тамурбек послал сказать ему, что ведь он знает, что он в его власти; что он его любит и прощает, если он в чем-нибудь против него погрешил, и предлагает дружбу; а чтобы между ними было родство, он предлагает женить своего внука на его дочери. Говорят, Едигуй отвечал ему, что он прожил у него двадцать лет, и был из тех, кому Тамурбек больше всего доверял, что он знает все его уловки и что такими хитростями его не провести: он видит очень хорошо, что все эти речи для того только, чтобы обмануть его; если им [342] дружиться, так на поле, и со тпагою в руке. Такой ответ он дал им. У императора Тотамиша был сын, которого Едигуй выгнал из его земли. Тотамишь бежал в землю, которая недалеко от Самарканда, а сын в Кафу, Генуэзский город, который граничит с Татарией. Едигуй напал на этот город Кафу, потому что сын Тотамиша оттуда воевал с ним и нанес большой вред всей земле; жители города заключили мир с Едигуем, а сын Тотамиша бежал к Тамурбеку. Этот Тотамишь и сыновья его живы и в дружбе с Тамурбеком. А Едигуй обратил и обращает постоянно Та- тар в магометанскую секту; еще недавно они не верили ни в ту веру ни в другую, пока теперь не приняли магометанства.

CXXXIX. У царя есть войско, которое идет с ним всегда и всюду в таком порядке. Оно разделено между начальниками, и есть начальники над сотнею человек, над тысячею и над десятью тысячами и один над всеми как коннетабль. Когда он приказывает какому-нибудь отряду идти куда-нибудь, призывают этих начальников и через них он узнает и распределяет [343] войско как хочет. Тот, который теперь главный начальник, называется Джанса Мирасса; это один из тех, которые были заодно с Тамурбеком при смерти Самаркандского императора; этому человеку он оказал большие милости, подарил много земли и сделал важным вельможей. Кроме того Тамурбек отдает своим рыцарям на сбережение своих лошадей и баранов по всей земле, кому тысячу, кому десять тысяч; и если они не возвращают, когда он требует их назад, или нескольких не достает, то он не соглашается ни на какую пеню, а берет у них сколько есть, их же самих убивает.

CXL. Теперь, рассказавши все то, что вы слышали, я опишу возвращение посланников и то, что с ними случилось на пути. В том саду, где они остановились, к ним присоединился посланник султана Вавилонского, потом брат одного важного владетеля в Турции, по имени Аламан Олглан; потом один из Сабастрии, другой из города Альтолого; третий из города, который называется Палация, еще один из города Альтолого, и все они отправились оттуда вместе; потому что мирассы, когда увидали, в каком положении находился царь, решили [344] отослать их всех за раз. Они не пошли по тому пути, по которому прибыли, а по другому, левее, ближе к стороне Татарии.

В пятницу, двадцать первого ноября, посланники выехали из Самарканда и вступили на хорошую, ровную и многолюдную дорогу. Шесть дней они шли по хорошо населенной дороге, где им давали все, что им было нужно, и пищу и помещение.

В четверг, двадцать седьмого числа ноября месяца, приехали в большой город, который называется Бояр, стоит на большой равнине и окружен земляным валом и глубоким рвом, полным воды. На одном конце его была крепость, тоже из земляного вала, потому что в этой стране нет камней, чтобы строить стены и ограды; возле крепости протекала река. У этого города было большое предместье и в нем большие здания. Город богат хлебом, мясом и вином, разными другими вещами и многими товарами. В нем посланники получили все, что им было нужно; им дали также и лошадей. Я не буду писать подробно обо всем, что случилось на дороге, а только от города до города; потому что уже описал все подробно, когда [345] они ехали туда. В этом городе они остались шесть дней, и пока они были там, выпало много снегу.

CXLI. В пятницу, пятого числа декабря месяца, посланники выехали из этого города, шли три дня по равнине, усеянной селениями, и пришли к большой реке Биамо, которую, как вы слышали, они переходили на пути в Самарканд. В одном селении, стоявшем недалеко от нее, они запаслись пищей и ячменем, потому что должны были шесть дней идти по пустыне, и пробыли в этом селении два дня.

В среду, десятого декабря, переплыли через большую реку Биамо на лодках. На берегах этой реки были большие пески и малейший ветер переносил их с места на место и наносил кучами; на этих песках были целые холмы и долины, и когда ветер дул, он разбрасывал эти холмы и наносил их в другом месте. Песок был очень мелкий и от ветра на нем оставались знаки зыби, точно на камлоте; на него нельзя было смотреть, когда он был освещен солнцем. По этой дороге можно идти только с проводниками, которые узнают ее [346] по знакам, поставленным на ней; и эти люди, которые знают дороги, называются Анчи. С посланниками был один такой человек, который их вел, и он несколько раз сбивался с пути. По этой дороге воды почти нет: она встречается только раз в целый день пути; в песке сделаны колодцы со сводами на верху, окруженные кирпичною стеной: потому что если бы не было этих стен, песок занес бы их. Вода в эти колодцы собирается от дождей и снегов. В последний день они не нашли воды и прошли весь день и всю ночь; около обедни пришли к одному колодцу, поели и напоили животных, которые в этом очень нуждались.

В воскресенье, четырнадцатого декабря, приехали в одно селенье и остались там понедельник и вторник; а в следующую среду выехали оттуда и вступили в другую пустыню, которая продолжалась добрых пять дней; она была плоская и в ней было больше воды, чем в первой; большую часть дороги рос низкий кустарник; почва была песчаная и страна очень жаркая. Последние три перехода были очень большие; шли [347] день и ночь и останавливались только пока кормили лошадей и ели сами. В воскресенье, двадцать первого числа декабря месяца, пришли в большой город, который называется Баубартель и находится уже в земле Хорасанского императора. Этот город стоит у подножия высокой горы, покрытой снегом, и в местности очень холодной; город лежит плоско и не окружен оградой. Тут посланникам дали лошадей, мяса и всего, что им было нужно; и они пробыли здесь то воскресенье, когда приехали, понедельник, вторник и среду.

CXLII. В четверг, двадцать пятого декабря, в праздник Пасхи, когда начался тысяча четыреста пятый год по Рождестве Христове, они выехали оттуда. Путь их лежал между высокими снежными горами и они шли среди них пять дней; местность была мало населена и очень холодная.

В четверг, первого января, приехали они в один очень большой город, стоявший на равнине вне этих гор и называвшийся Кабрия; вокруг него не было ограды. Тут они пробыли четверг и пятницу. Этот город уже в Мидии. [348]

В следующую субботу, третьего января, уехали оттуда. Дорога их шла по равнине через очень жаркую страну, где не было ни снегу, ни льду; по этой дороге ехали они субботу и воскресенье, а в понедельник, пятого числа января месяца, прибыли в город, который называется Джагаро. На пути встретилось им два селенья. У этого города не было ограды; он был уже на той дороге, по которой посланники шли прежде. Тут они остались тот день, когда приехали, и следующий день, вторник.

В следующую среду они уехали оттуда и вступили на прежний путь. Дорога была ровная, и во весь день не встретилось жилища. Ночевать остановились в одном большом доме, стоявшем на дороге возле пустого замка; дом этот был тоже пустой.

На другой день, в четверг, выехали оттуда и шли весь день, не встретив жилища; вечером прибыли в одно селенье. Дорога, по которой они шли в эти два дня, лежала возле красных бесснежных гор, и было очень жарко, потому что такая уж это была страна. [349]

В пятницу выехали оттуда и шли весь день, не встречая жилища; в субботу около вечерни приехали в большой город, который называется Бастан, и мимо которого посланники шли прежде. На другой день в воскресенье выехали оттуда. В понедельник приехали в город, который называется Дамоген. Когда они были в версте от города, поднялся сильный холодный ветер при ясной погоде; холод был удивительно как силен, так что люди и животные едва могли его переносить. Приехавши в город, они спросили об этом ветре. Им сказали, что на горе, которая стояла над городом, был источник, и когда какое-нибудь животное или что-нибудь нечистое попадало туда, то поднимался удивительно резкий ветер, и не переставал, пока не очищали источника. И на другой день народ отправился туда с палками и баграми; источник вычистили и ветер прекратился. В этом городе посланники останавливались, когда шли в Самарканд, и теперь остановились на два дня.

В следующую среду, пятнадцатого января, выехали оттуда, оставили дорогу мимо замка Перескоте, по которой шли прежде, [350] потому что она лежала между горами, где было много снегу, и пошли вне их; прежняя дорога осталась на правой руке, а они пошли левее, по ровному пути. На ночь остановились в большом доме, который стоял пустой. На другой день, в четверг, шли, не встречая жилища; в пятницу тоже; в субботу около вечерни приехали к большому городу, который называется Сенан; тут кончается земля Мидийская и начинается Персия. Этот город лежит на равнине, у подножья высокой горы, не окружен оградой и населен очень густо. Тут они пробыли до понедельника; в понедельник ночевали в одном селении, а во вторник приехали к одному маленькому замку; по дороге было много снегу. Выехавши оттуда, они поехали по ровной дороге между горами, с которых текло много воды, только она была соленая. Так же ехали и в четверг.

CXLIII. В пятницу, двадцать третьего января, приехали в большой город, который называется Ватами; город был очень велик, но не окружен стеной и большая часть его была пуста. Эта земля называется Реи. Здесь жил один знатный мирасса, [351] зять царя Тамурбека, женатый на его дочери; с ним жил другой знатный рыцарь, которого звали Башамбек, а зятя Тамурбека звали Кумалеша Мирасса. Они то взяли к себе людей посланников, которые были больны и остались; теперь посланники снова нашли их, кроме двух, которые умерли; с остальными, которые остались в живых, эти господа обращались очень хорошо и заботились, чтобы у них было все нужное. На другой день, в воскресенье, посланники обедали у зятя царя; на следующий день, в понедельник, у Башамбека. Им дали лошадей; во вторник они выехали, и на ночь остановились в одном замке.

В четверг, двадцать девятого января, они ночевали в городе, который называется Шахарика; в этом городе они были, когда еще ехали в Самарканд; отсюда воротились опять на прежнюю дорогу. Они шли пятницу, субботу, воскресенье и понедельник, и встречали по дороге большие снега. Во вторник, третьего февраля, приехали в большой город, который называется Касмониль и почти весь стоит в развалинах. В этом городе было много зданий, и он был самый большой из всех [352] городов, какие мы встречали в этой стране, кроме Тауриса и Самарканда. В этом городе мы застали столько снегу, что невозможно было ходить по улицам, и люди и животные то и дело вывозили его; его падало столько, что даже было опасно. Тот снег, что падал на дома, сбрасывали вниз лопатами, чтобы он не повредил домов. В этом городе они остановились и пробыли в нем тот вторник, когда приехали, четверг и пятницу, потому что невозможно было ехать от множества снегу на дороге. Им здесь дали много пищи и всего, что было надо, хотя и не было этого в обычае; потому что в этой земле, если приедут посланники и царские слуги и захотят остаться, то их кормят три дня, а тех, которые принадлежат к царскому роду, и людей их кормят в продолжении девяти дней, и за это платит управление того места, куда приезжают. В субботу посланники выехали оттуда; перед ними шло около тридцати человек пешком с лопатами в руках, чтобы расчищать дорогу. Когда приезжали в какое-нибудь селение или замок, те люди, что расчищали дорогу, возвращались, а оттуда шло столько же других. Снегу было столько, что земля и [353] холмы, все было ровно и очень высоко покрыто им; земли совсем не было видно; люди и звери не могли ничего разбирать глазами и едва не ослепли, оттого что постоянно должны были смотреть на снег; невозможно было бы идти, если бы снег не смерзался. Приезжая к какому-нибудь городу или селенью, его трудно было узнать, потому что все было покрыто снегом. Таким образом шли они до самого города Султании; эта страна была очень богата и многолюдна. В пятницу, тринадцатого февраля, приехали в город Султанию, и остались там до субботы, двадцать первого числа того же месяца.

Я не рассказываю больше об этом городе, потому что уже описал его, когда посланники останавливались в нем на пути в Самарканд. Это один из самых больших и важных городов Персии. Он не окружен стенами; но в нем есть прекрасный замок на ровном месте. Посланники провели восемь дней в этом городе, потому что им следовало непременно ехать к внуку царя, по имени Омару Мирассе, который был царем и владетелем Персии и многих других земель; он находился [354] со своим войском на поле, называвшемся Карабаке; там он зимовал. Самая прямая дорога к нему была через этот город; но так как на высоких горах, которые нужно было проходить, было очень много снегу, то они ждали пока он сойдет и можно будет идти. В это время они посоветовались между собою, не поехать ли в город Турис, потому что оттуда можно было лучше пройти в Карабаке, минуя снега; так и сделали.

В субботу, двадцать первого февраля, выехали из города Султании и остановились на ночь в городе, который называется Санга, и в котором они останавливались и прежде. На другой день, в воскресенье, ночевали в большом доме, стоявшем на дороге; на третий день, во вторник, ночевали в селении, по имени Миана; на следующий день в среду, ночевали в селении, которое называется Тунглар; а еще на следующий день в селении, которое называется Уган.

CXLIV. В субботу, в последний день февраля, приехали в город Турис, и их поместили в доме Армянских Христиан и принесли им много кушанья. В следующий вторник, третьего марта, посланникам привели лошадей и сказали, что царь [355] Омар Мирасса находится в Карабаке, где он проводил зиму со своим войском. Это Карабаке ровное поле, покрытое богатою травою; земля там очень жаркая и снегу не падает никогда, а если и падает, то сейчас же тает; по этой причине царь каждый год проводит там зиму; туда и они должны были идти, чтобы его видеть.

В четверг, пятого марта, посланники выехали из Туриса; выехал также посланник Вавилонского султана и Турецкие посланники; потому что они все вместе должны были ехать к Омару Мирассе на поля Карабаке. С ними отправился и тот провожатый, который ехал при них от самого Самарканда и везде, куда они приезжали, распоряжался, чтобы им доставлялось кушанье и все, что надо; таких людей называют шагаве. Посланники отправились налегке, только с несколькими людьми, а все свое оставили в Турисе, потому что должны были воротиться туда. Когда они отъехали от Туриса уже на расстояние двух дней пути, с ними встретился гонец, которого посылал к ним Омар Мирасса; он сказал, что царь приказал им [356] воротиться в Турис и отдохнуть там несколько дней, пока он пришлет за ними; так как тем, которые сделали такое большое путешествие, необходимо отдохнуть. Они должны были возвратиться; а царь приказал, чтобы им дали алафу, что значит на их языке содержание. Они прожили в этом городе до среды, восемнадцатого числа марта месяца; тогда он прислал за ними.

CXLV. В четверг, девятнадцатого марта, посланники выехали оттуда, перешли через высокую гору, которая стоит возле Туриса, и вступили в долину, усеянную селеньями, садами и виноградниками; это страна очень красивая и очень жаркая, богатая разными плодами, которых в ней очень много. Посреди долины течет большая река. По этой долине промежду садов и селений шли они четыре дня; по истечении четырех дней пришли набольшую равнину, на которой было много поселений и местечек. Поля были засеяны рисом, просом и маисом. Здесь родится много рису, а ни пшеницы, ни ячменя нет; рису же столько, что его дают даже лошадям. Тут на полях жило много народу, принадлежавшего к войску царя, с палатками и скотом. [357]

В среду, двадцать пятого числа марта месяца, когда посланники ехали посреди этого войска и были в двенадцати или десяти лигах от того места, где жил царь, им встретились на пути люди, которые сказали им, что там, куда они идут, произошло возмущение в царском войске, и им лучше возвратиться. Они спросили, какое возмущение; им отвечали, что Джанса Мирасса хотел убить Омара Мирассу; но что войско, другие князья и рыцари напали на него, схватили, и царь приказал отрубить ему голову; тогда люди Джанса Мирассы стали сражаться с людьми царя, и с обеих сторон было много убито. Царь со своим войском перешел на другую сторону реки и приказал сломать мост; и войско разделилось на две части. Больше они ничего не знали, кроме того, что в войске были большие несогласия. Посланники решались ехать туда, потому что они уже были близко, и поехали.

На другой день, в четверг, двадцать шестого числа марта месяца, они приехали в орду, где находился царь, остановились и стали ждать царского приказания. В войске было [358] большое смятение, все собирались и собирали свои стада. Когда посланники оставались в ожидании, к ним приехал один Чакатай и объявил, что у царя теперь очень много дела, и им нельзя его видеть; что он просит их возвратиться в Турис и ждать там его распоряжения; он же (т. е. этот Чакатай) должен был проводить их назад и заботиться о том, чтобы у них было все, что им нужно; таково было приказание царя; он сказал им кроме того, чтобы они ехали тотчас же; и они возвратились в Турис. Этот император находился со своим войском на равнине на берегу реки; и с ним было около сорока пяти тысяч всадников; хотя еще не все войско его было собрано, а часть оставалась в других местах. Так как Тамурбек зимовал каждый год в этих полях в Карабаке, то он приказал построить здесь город, в котором теперь более двадцати тысяч домов.

CXLVI. Этот Джанса Мирасса, которому Омар Мирасса теперь приказал отрубить голову, был сын сестры Тамурбека, и был самый храбрый и доблестный человек во всей Тамурбековой родне; он был очень уважаем, владел большими [359] землями и имел большое войско, которое везде его сопровождало. Когда Тамурбек сделал императором своего внука Омара Мирассу, он назначил, чтобы Джанса жил у него и управлял его домом и землями; и таким образом он управлял всей землей, как бы он сам. А причина, по которой этот Джанса Мирасса теперь убит, вот какая. Об этом говорили двояким образом: одни рассказывали, что он (т. е. Омар Мирасса) приказал его убить, потому что опасался его, так как по смерти его деда он мог бы искать его смерти или возмутиться против него со всем войском, как с войском деда его Тамурбека, так и со всеми Чакатаями, которые его любили и желали ему добра; и даже многие говорили, что так как царь умер, то он достоин быть царем. Другие же рассказывали, что когда этот Джанса узнал о смерти Тамурбека, то собрал несколько вооруженных людей и сам вооружился и явился в палатку, где заседал обыкновенно совет; там он застал одного Молу, ученого в роде доктора, приближенного Омара Мирассы, который разрешал дела, случавшиеся в стане; он его не любил за то, что когда он просил позволения [360] жениться на одной женщине, то Омар Мирасса не позволил ему, а выдал ее за этого Молу; за это и еще по другим причинам он его не любил, и встретив в этой палатке, убил его; затем сам и люди его отправились в палатку, где был царь, со шпагами в руках. Когда увидели это в лагере, то схватили оружие и бросились к царской палатке; и по орде про- несся слух, что Едигуй, император Татарский, и царь Сорд напали на них. Джанса Мирасса, увидев эту суматоху, пошел в ту палатку, где находилось царское оружие; когда он пришел туда, то застал там много народу, и не допустил его до палатки; потом вернулся в палатку царя, чтобы его убить, но пришедши, нашел много людей, готовых защищать его. Тогда, говорят, один знатный рыцарь, вооруженный и со всей своей свитой, приблизился к Джанса Мирасс, и спросил его, что это он делает. Джанса Мирасса просил его сказать правду Омару Мирассе, чтобы тот ничего не боялся, потому что он сделал это только для того, чтобы убить своего врага, Молу. Рыцарь пошел передать эти слова, застал царя в большом страхе и унынии и сказал [361] ему: «Государь, не бойся: если хочешь, я убью тебе этого Джанса Мирассу». И тотчас же пошел за ним с сильным отрядом и отрубил ему голову. Когда Джанса Мирасса был убит, все его войско обратилось в бегство. А Омар Мирасса приказал взять голову Джанса Мирассы и отправить ее к отцу своему, Миаша Мирассе и брату, Абобакеру Мирассе, которые жили в Балдате; и приказал сказать им, чтобы они посмотрели на голову своего врага; и что, так как дед его умер, то приехали бы к нему, и он примет его (т. е. отца), как царя; потом все соберутся на полях Вианских возле Туриса, и он со всеми вельможами царства передаст ему власть по правде и праву. Говорят, что Миаша Мирасса, увидав голову Джанса Мирассы, стал бояться своего сына.

CXLVII. Когда Тамурбек умер, — а умер он в городе Самарканде, — то его мирассы и приближенные скрыли его до тех пор пока устроят порядок в казне и в его владениях, но не могли утаить так, чтобы не узнали об этом некоторые царские люди и рыцари. Там в Самарканде жил у Тамурбека, [362] когда он умирал, внук его, сын Миаша Мирассы, по имени Кариль Султан. Узнавши о смерти своего деда, он собрал сколько мог рыцарей и воинов, напал на тех трех мирасс, которые управляли домом и имением царя, и убил одного из них по имени Бутудо Мирассу, сына того Джанса, которому Омар Мирасса отрубил голову. Когда этот был убит, двое других обратились в бегство, и бежали к сыну Тамурбека, по имени Харок Мирассе, который жил в земле Хорасанской, в большом городе, называвшемся Хелак. Кариль Султан, убивши приближенного своего деда, тотчас вступил в замок, завладел казною и городом, взял тело деда и похоронил его; а завладевши, послал сказать Миаша Мирассе, своему отцу, чтобы он тотчас приехал в Самарканд, и он передаст ему казну. Если в самом деле его примут, то он наверное будет царем, как был его отец; потому что эта казна очень велика и если она будет в его руках, то все Чакатаи присоединятся к нему, так как они очень алчны, и он непременно станет царем. Но эти люди говорили, что Миаша Мирассе может помешать его жена, Хансада, которая [363] поссорила его с Тамурбеком; она была мать Кариль Султана и жила вместе с ним в Самарканде; говорили, будто он не получит царства, потому что боится ее, а сделает так, чтобы сыну его досталось и имя, и власть Самаркандского царя. Этот Кариль Султан молодой человек двадцати двух лет, белый, крепкого телосложения и похож на отца; он оказывал большой почет посланникам, когда они были в Самарканде. Тамурбек уже два раза выдавал себя за покойника и распространял известие о своей смерти по своим землям, чтобы увидеть, кто возмутится; и кто возмущался, тех он сейчас схватывал и казнил. Оттого теперь никто не мог поверить, что он умер, хоть это было верно; и даже позже в городе Турисе, где были посланники, распространилось известие, что он жив и идет со своим войском, чтобы напасть на султана Вавилонского.

Миаша Мирасса, удостоверившись в смерти своего отца Тамурбека, увидевши голову Джанса Мирассы, которую ему прислал сын, и, получив известие, что сын просит его приехать в Виан, чтобы увидеться с ним, выехал с сыном своим [364] Абобакером Мирассой из города Балдата. По дороге узнал он, что его сын Омар Мирасса собрал гораздо больше войска, чем у него было прежде, и кроме того приказал, чтобы города Турис и Султания были готовы, когда он их призовет. Услышавши об этом, отец испугался, не захотел ехать к сыну и послал узнать об его намерениях; сын отвечал, что он собирает войско только для того, чтобы дать знать о себе в стране и на границах. Когда это узнал Абобакер, другой сын, с которым он ехал, он сказал отцу, что пойдет к брату, схватит его и во что бы то ни стало, приведет к отцу; но отец советовал ему не делать этого, чтобы не смутить страну. Эти Омар Мирасса и Абобакер Мирасса братья по отцу и по матери, и мать их была тут же; она сейчас же отправилась к сыну своему Омару Мирассе и сказала ему: «Сын, твой отец должен быть царем, и все этого желают; а ты ему мешаешь?». — Он отвечал, что избави Боже; что он готов исполнить все, что отец ему прикажет. Мать возвратилась к мужу и передала, о чем говорила с ним; после этого он согласился послать к нему другого своего сына, [365] налегке, без войска, чтобы братья устроили между собою, как передать царство отцу. Когда Омар Мирасса узнал, что брат идет к нему, он решил схватить его; и когда тот приблизился к его палатке, он вышел к нему на встречу, взял его за руку и ввел в палатку; а как только Абобакер вошел, он приказал его схватить. Пятьдесят всадников, бывшие при нем, бежали к отцу. Схвативши брата, он послал его в замок Султанию и велел заковать в оковы, сам же пошел на отца, чтобы схватить и его. Тот обратился в бегство и бежал в землю Рей, где жил его зять, Кулемаша Мирасса, и другие Чакатаи и рыцари. Мать этих Омара Мирассы и Абобакера Мирассы, узнавши, что один захватил другого, отправилась к Омару Мирассе, разорвала на себе платье и с обнаженной грудью пришла к сыну, заливаясь слезами и говоря: «Я вас родила, сын мой: а ты теперь хочешь убить своего брата, зная, что он твой родной брат, и что все его любят». Он отвечал, что он заключил своего брата только за то, что он был глуп и дерзок и за те речи, которые он говорил; но что он не желает ничего лучше, как [366] чтобы отец был царем. Схвативши своего брата, он думал, что тем только положит конец его дурным намерениям, потому что он был доблестный человек, и Чакатаи его любили. Все эти речи он вел для того, чтобы вернее овладеть отцом. Отец же отправился в путь по дороге в Самарканд; сын за ним. Увидевши, что не удается схватить его, он заключил договор с Шахароком Мирассой, дядей своим, братом отца, чтобы быть за одно, чтобы он помог ему сладить с отцом, а потом оба сделались бы царями; это он устроил для того, что отцу надо было проходить через страну Хоре, где он жил, и там его могли задержать. Миаша Мирасса, узнавши, что его сын и брат за одно, не посмел идти дальше и остался в Хорасанской земле; они заключили между собою договор, но такой договор, что всё-таки отец не мог доверять сыну. Омар Мирасса, взявши брата, взял и жену его, дочь императора Мердинского, и послал ее к отцу. В это-то время Омар Мирасса прислал письмо посланникам в город Турис, где они жили, и в письме этом говорил, чтобы они не досадовали, что [367] он замедляет их отъезд; что теперь он скоро устроит дело с отцом и тогда сейчас же отпустит их и отошлет домой.

CXLVIII. После этого во вторник, двадцать девятого числа апреля месяца, в день св. Петра мученика, когда посланники были в своем помещении, явился к ним городской альгвазил, писец и с ними много народу. Вошедши в дом, они взяли все шпаги и всё оружие какое нашли, заперли двери и сказали посланникам, что царь приказал, чтобы они выдали все свои вещи, чтобы отправить их в сохранное место. Посланники отвечали, что на это его воля, так как они находятся во власти его; но что король, их государь, прислал их к царю Тамурбеку как к другу, и они ожидали что с ними будут обращаться иначе; впрочем, так как великий царь умер, то они могут делать что хотят. Альгвазил сказал, что царь приказал это сделать только для того, чтобы их лучше охранить, и что им не будет нанесено никакой обиды. Они вовсе не собирались поступать так как говорили, а совершенно напротив, как после и поступили: взяли все, что у них было, платья, деньги, лошадей, [368] седла, все имущество; оставили им только что было на них надето; а прочее поместили под стражей в другом доме. То же самое сделали с Турецкими посланниками и с посланником султана, которые были там же; и когда брали эти вещи, то тайком и насилием отняли у них многое из их собственности. Через двадцать дней после этого Омар Мирасса прислал им письмо, в котором говорил, чтобы они не досадовали на то, что он приказал им сделать, но чтобы радовались и веселились, потому что он примирился с отцом и собирается приехать в местечко, называемое Ассарек, в пяти лигах от Туриса; оттуда он пришлет за ними, повидается с ними и отпустит. Это была неправда, потому что он еще не помирился с отцом; он распространял эти и подобные вести по стране для того, чтобы все были покойны и не возмущались против него. Невозможно было также наверное узнать от Чакатаев и от воинов его, где находилось войско, что собирались делать, или куда шли, потому что каждый говорил по своему: они народ изобретательный и хитрый и никогда не говорят правду. Таким образом [369] посланники проводили время, ожидая, пока Омар Мирасса приедет в Ассарек.

CXLIX. В это время поднялся царь Гаргании, о котором вы слышали, вступил в земли Аумианскую и Ассеронскую, которые находятся в великой Армении, дошел до земли Туриса и сжег и ограбил много городов и селений, так что навел большой страх. Турисские Мавры думали, что царь приедет в их землю; но он этого не сделал, а приказал одному своему старому знатному рыцарю по имени Омар Тобану идти с пятью тысячами всадников в эту страну на царя Гаргании; кроме того приказал войскам Туриса и других местностей присоединиться к нему. Всех их набралось до пятнадцати тысяч всадников. Они прошли через город Турис с большим спехом и стали на полях, которые называются Алатао, в великой Армении. Царь Сорс, узнав об этом, прискакал в одну ночь с пятью тысячами всадников, напал на них, разбил и многих перебил; те, которые спаслись, прибежали в Турис. Великий страх и смятение возникло между Маврами в городе, потому [370] что кафары победили мусульман; кафарами называют они Христиан, и это значит люди без закона; а себя называют мусульманами, что на их языке значит люди избранного и хорошего закона. Другие говорили, что в этом виноваты не они, а царь их, у которого не было удачи; что Тамурбеку все удавалось, да он уже умер.

CL. Когда Омар Мирасса не мог ни взять в плен своего отца, ни помириться с ним, он возвратился в город Султанию, где держал в заключении своего брата, и приказал, чтобы его отравили; а потом поехал в Ассарек, устроить войско и отправить посланников. По дороге он получил известие, что во вторник, одиннадцатого числа июля месяца того же года, его брат Абобакер вырвался из темницы, убил того, кто его стерег, разграбил его казну и бежал. Он тотчас же воротился в Султанию и послал в погоню за братом, но его не могли настичь.

Омар Мирасса приказал, чтобы брата его умертвил тот, кто сторожил его, давши ему яду. Об этом узнали некоторые из его людей и уведомили Абобакера, потому что им жаль [371] было его. Он, получивши это известие, сговорился с ними, чтобы они ему помогли уйти из темницы и обещал им милости. Они условились таким образом, что на другой день будут готовы ему лошади и оружие, ему дадут шпагу, и когда войдёт к нему тот, кто стерег его, он его убьет, а они готовы будут помочь ему, и он освободится из темницы. Так и сделали. В тот день утром вошел к нему рыцарь, который охранял его, с троими доверенными людьми и сказал: «Государь, ваш брат прислал вам сказать, что он примирился с вашим отцом и в скором времени освободит вас отсюда и даст вам много денег и всего что бы вам было приятно; он просит, чтобы вы были веселы и не досадовали. Приношу вам эти добрые вести и покорно прошу, не угодно ли вам сегодня выпить вина и откушать со мною». Он тотчас же принес с собою вино и в нем тот яд, который должен был его умертвить. По их обычаю пьют вино прежде еды. Рыцарь, стерегший его, преклонил перед ним колена, взял чашу в руки и просил его выпить. Он отказался пить, приводя уважительные [372] причины, и в то же время схватил шпагу, ударил ею по голове подававшего вино и убил, потом убил тех трех, которые пришли с ним. По замку пронеслось смятение; те, которые охраняли его и сговорились с ним, пришли тотчас, разрубили его оковы, которые были из серебра; он сел на лошадь и другие вместе с ним, выехал из замка, приехал на площадь, где собирали подати, и убил казначея, которого там встретил. На шум к нему собралось много народу, и он приказал, чтобы ему привели всех хороших лошадей, каких найдут, как купеческих, так и других; и собралось почти пятьсот всадников. Тогда он возвратился в замок, оделил из казны тех, которые были с ним, давши каждому столько сколько он мог взять, велел нагрузить казною сто верблюдов и отправился к отцу. Когда он приехал, отец рассказал, что брат его Шахарок Мирасса заграждал ему дорогу и не пускал его в Самарканд; тогда он в ту же ночь отправился с людьми своего отца и со своими туда, где был брат отца; взял его и много людей его в плен и привел к отцу; и [373] много других явилось к нему, когда узнали, что он освободился. Кроме того каждый день уходили люди из войска Омара Мирассы, узнав, что его брат освободился; и так как каждый день люди уходили от него, то он решился заключить мир с отцом; и отец и брат его уехали в Самарканд.

Омар Мирасса отправился из своего лагеря на поля Вианские, в десяти лигах от города Туриса, и послал в города Турис и Султанию сказать, что он хочет устроить торжество и вигилию в память своего деда, так для этого послали бы ему баранов, хлеба, вина и лошадей; кроме того прислали бы ему три тысячи камокановых и тафтяных платьев, которые он хотел раздать своим рыцарям; и велел, чтобы посланникам возвратили все, что у них было отнято.

CLI. В четверг, тринадцатого числа августа месяца, Омар Мирасса прислал к посланникам двух Чакатаев с письмом, в котором просил их приехать к нему. На другой день, в пятницу, они выехали оттуда и остановились ночевать в поле; а на следующий день утром приехали в Виан, туда, где находился царь, и их поместили возле ручья, где они и [374] поставили свои палатки. На другой же день, в субботу, в день св. Марии августовской, царь вышел из своих палаток, пришел в большой павильон и послал за посланниками. Они явились в тот большой павильон, где он был, и приветствовали его. Он принял их хорошо, обратился к ним с добрыми речами и потом приказал отвести их под большой навес стоявший перед павильоном, и там им подали кушать. На другой день, в воскресенье, он призвал посланников в свой павильон и устроил большой пир; перед ним говорили хвалебные речи Тамурбеку; угощения в этот день было очень много. Посланники передали ему в подарок платья из шерстяных и шелковых тканей и шпагу, очень хорошо отделанную, которая ему очень понравилась. У него такой обычай, что он не принимает тех, которые ему ничего не привозят; и первое, что спросили у посланников, когда они приехали в стан, это — привезли ли они что-нибудь для государя, и они должны были показать. Во вторник, семнадцатого августа, он подарил посланникам платья и назначил человека сопровождать их и Турецких посланников, а посланника Вавилонского султана приказал [375] задержать и заключить в темницу. В тот же день они выехали, а на другой день, в среду, прибыли в Турис, и стали вместе с Турками собираться в путь, чтобы отправиться поскорее, сговорившись, какою дорогой ехать.

CLII. В следующую пятницу вечером, когда они уже приготовились уезжать, явился городской деррога, т. е. в роде городского начальника и с ним альгвазилы, и писаря, и много народу с дубинами и палками. Они сказали посланникам, чтобы те приказали принести все свои вещи, потому что они хотят их видеть; и сказали это таким голосом и так надменно, что надо было принести. Когда вещи были принесены, они взяли несколько кусков китайского атласу и камокану, ескарлатовое платье и другие вещи; и сказали, что царь приказал взять эти вещи, потому что таких хороших в этой стране нет, и что он за них заплатит; затем они сели на лошадей и уехали. После этого посланники посоветовались с Турецкими посланниками и решились уехать на другой же день; те рассказали, что с ними случилось то же самое и у них отняли несколько вещей; и они боялись, что если еще будут ждать, то может дойти и до худшего. [376]

CLIII. На другой день, в субботу двадцать второго августа, до рассвета наши и Турецкие посланники выехали из города Туриса. Они пробыли в этом городе пять месяцев и двадцать два дня; так как приехали первого февраля, а выехали двадцать второго августа. С ними отправился Чакатай, который должен был их сопровождать, и еще присоединился караван в двести лошадей, нагруженных товарами, который шел в Турцию, в город Бурсу; они хотели идти вместе, потому что боялись разбойников. Шли субботу, в которую выехали, и воскресенье; а в понедельник утром прибыли в город, называющийся Хой, в котором останавливались на пути в Самарканд. Здесь у этого города кончается Персия и начинается великая Армения. Остановившись там, они узнали новость, что один Туркоманский рыцарь, по имени Караотоман, бывший вассалом Тамурбека, возмутился, выступил с десятью тысячами всадников и уже причинил много вреда и много награбил в стране; потом пошел на город Арсингу и осадил ее; поэтому посланники должны были оставить дорогу на Маку, [377] прямой путь, по которому они прежде ехали, и взяли левее, к югу.

CLIV. На другой день, во вторник, около вечерни они выехали оттуда; ехали всю ночь, ехали среду; около полудня остановились в поле кормить лошадей и опять проехали день и ночь. В следующий четверг около вечерни приехали в одно селение с маленьким замком, населенное Армянами; оно находилось уже в Армянской земле и принадлежало Омару Мирассе; а от этого места к югу начинался Мавританский народ, который называется Турками, а земля их Турдустан; он царствовал тоже и в этой земле, и многие из этого народа жили между этими Армянами. Земля эта очень обильна хлебом и мясом. Тут они получили известие, что Караотоман ушел от Арсинги и появился на той дороге, по которой им нужно было ехать; и они послали верхового вперед узнать, где этот Караотоман. На другой день, в пятницу, он вернулся уже, вечером и сказал, что дорога безопасна. Они выехали и на ночь остановились в поле около одного селенья. Днем продолжали свой путь и [378] встретили многолюдные селения; в них были красивые церкви и кладбища, на которых над могилами и ямами стояли кресты в рост человека, хорошо сделанные. По дороге им сказали, что Караотоман оставался на месте, а воины его делали здесь набеги; тогда они оставили эту дорогу и пошли еще левее, к югу; а чем больше они шли влево, тем больше удалялись от своего пути. По этой стране они шли до воскресенья, не встречая жилища; и в понедельник точно так же. Надо знать, что Христиане лишились Армении из-за несогласия трех братьев.

CLV. Во вторник, первого сентября, около третьего часа приехали в большой город, почти весь пустой, со стеной разрушенной, но бывшей прежде очень крепкою и широкою, строенной из камня. В одном конце стоял замок, поврежденный в разных местах, и в нем жили люди. Этот город назывался Алескинер; в нем было много больших зданий и целые улицы каменных домов. Посланники остановились здесь обедать и им рассказали, почему этот город был разрушен. Говорят, что в великой Армении был могущественный царь Армений, [379] владевший обширными землями. Умирая, он оставил трех сыновей и разделил им землю таким образом: старшему сыну отдал этот город Алескинер с другой землей; второму оставил город Аумиан, тоже с определенным количеством земли, а третьему город Ассерон; все эти три города были самые важные города Армении. Старший, видя себя владетелем этого города Алескинера, который был очень крепок, захотел отнять все три у своих братьев; они восстали друг на друга и начали войну. Когда война разгорелась, каждый из них привел к себе на помощь чужой народ. Тот, который владел Ассероном, привел к себе на помощь Мавританский народ, который называется Туркоманами; то же самое сделал царь Аумианский, и они напали на старшего брата. Узнавши, что братья идут на него с чужим войском, он тоже послал за помощью и привел к себе своих соседей Мавританского племени, которые называются Турками. Эти сговорились с Туркоманами, которых привели другие братья. И устроили так: убили царя, сдали и разрушили город; потом убили двух других братьев и взяли города Аумиан и Ассерон с их землями; таким [380] образом эти города погибли и перешли во власть Мавров, которые завладели всею Армениею. Разрушивши город, эти люди убили всех Армян Христиан, которых нашли, и население уничтожилось. Остановившись здесь, посланники получили верные сведения, что Караотоман стоит со своим войском на той дороге, по которой они шли. Они решились тогда возвратиться на Аумианскую дорогу; это решение было выгодно для посланников, и они тотчас же отправились в путь и шли по пустыне четыре дня и четыре ночи. На четвертый день, в субботу, пятого числа сентября месяца, приехали в город Аумиан; и в следующий понедельник поднялись в замок, чтобы увидаться с сыном одного знатного рыцаря, который управлял этой землей вместо своего отца. Он был Чакатай, и имя его было Толадайбек; эту землю ему дал Тамурбек, когда завоевал ее. Приехавши к нему, они подарили ему камокановое платье по их обычаю, и потом рассказали ему о своем деле. Он сказал им, что Караотоман стоит в земле Арсингской, через которую им надо было идти, и тревожит страну; но что он ради короля, их государя, и чтобы услужить Тамурбеку, [381] к которому они приезжали, проводит их и велит показать им другую, безопасную дорогу; а Турецких посланников пошлет по другому пути. Этот Аумианский замок стоял неприступно на высокой скале и был окружен тремя оградами, одной за другой. Внутри его был источник воды, и он был очень богато снабжен всем и пользовался большими доходами.

CLVI. Во вторник, восьмого сентября, они уехали оттуда и с ними один Чакатай, который должен был их проводить, по приказанию Аумианского царя. Он повел их через Гурганию и они оставили на левой руке дорогу на Арсингу, по которой шли, когда еще отправлялись в Самарканд. В эту ночь они ночевали в одном селении, принадлежавшем Аумианскому царю. На другой день встали очень рано и поехали через очень высокую гору. Спустившись с нее, на другой стороне увидели замок, который стоял на высокой скале, по имени Таркон; этот замок покорил и обложил данью Тамурбек, а принадлежит он к Гургании. Ночевали в одном селении около лиги оттуда. По этим горам шли два дня. В пятницу, двенадцатого [382] числа сентября месяца, приехали к одному замку, который называется Висер и принадлежит одному Мавританскому Моле: а Мола значит у них доктор или ученый; этот Мола принял их с почетом и они обедали у него. Вся эта страна была встревожена Караотоманом и другими племенами, которые бежали через нее со своими стадами. Они тотчас же уехали оттуда. Проводник, который вел их, сказал, что им необходимо заехать к одному князю, который жил в городе по имени Аспир, и что у него было письмо от его государя к этому князю; и они должны были заехать. Дорога, по которой они ехали от Таркона до сих пор, была гористая и усеяна холмами. Князь этой земли называется Пиахакабеа; и земля эта обильна мясом, несмотря на то, что покрыта горами.

На другой день, в субботу, приехали они к этому князю и привезли ему в подарок два камокановые платья. Они у него обедали, и он дал им человека, который проводил бы их и доставил до Трапезондского царства. В эту ночь они ночевали в одном селении у подошвы горы.

CLVII. На другой день, в воскресенье, поднялись на высокую [383] безлесную гору. Подъем продолжался четыре лиги и был так обрывист, что и люди, и животные шли с большим трудом. В этот день они вышли из Горгании и вступили в страну Арракиель. Горганы люди хорошего телосложения и красивой наружности. Вера их в роде Греческой, а язык особый.

В следующий понедельник обедали в одном селении в этой стране Арракиель, тотчас же уехали и ночевали в другом селении. Причина, по которой этот Мавр владеет Аспиртенией и этой страной Арракиель, вот какая. Жители этой страны были недовольны своим царем, которого звали Арракиель, также как и землю; они отправились к этому князю Аспирскому, сказали ему, что сделают его своим князем, с условием чтобы он их защитил, и сделали так: передались в его власть, он принял и назначил вместо себя одного Мавра, чтобы управлять этой страной вместе с одним Христианином. Эта земля очень гористая; в ней есть несколько проходов, где не могут пройти животные; а в некоторых местах с одной скалы на другую ведет мост точно из дерева. Большею частью по этой земле не могут идти навьюченные животные, и людям приходилось [384] нести все на своих плечах. В ней мало хлеба. Здесь посланникам угрожала большая опасность от жителей этой страны. потому что хоть они и Христиане Армянские, но народ нехороший и недоброго нрава, и не хотели пропустить посланников, пока они не дали им кое-чего из того, что везли с собою. По этим горам они шли четыре дня и пришли к одному дому, стоявшему у моря, от которого было еще шесть дней до Трапезонда. Отсюда они шли дурной дорогой до места, которое называется Ласурмена. Вся эта Трапезондская земля, которая идет по берегу, покрыта высокими горами и лесами. По каждому дереву в лесу вьется виноград и из него делают вино и никогда не возделывают и не ходят за ним. В этой стране живут куриями, что на их языке значит кучами; то есть по нескольку домов соединяются одни в одном месте, а другие в другом. На этой дороге у них погибли все животные, какие у них были.

CLVIII. В четверг, семнадцатого сентября, приехали в Трапезонд. Приехавши туда, они узнали, что один корабль, нагруженный орехами, отправился в Перу; но сделался противный [385] ветер, и он возвратился в порт, по имени Шатана, в шести милях от города. Посланники запаслись всем, что им было нужно, взяли лодку, поехали к этому кораблю и взошли на него. Хозяин его был Генуэзец, по имени Николосо Кохан. Они отправились в путь и пробыли в дороге до Перы двадцать пять днёй.

В четверг, двадцать второго числа октября месяца, приехали в город Перу к ночи. Приехавши туда, они нашли две Генуэзские карраки, пришедшие из Кафы, которые собирались идти в Геную. Посланники приготовились к отъезду и отправились с этими карраками в среду четвертого ноября; в среду же приехали в Галиполи и нагрузились хлопком; в субботу выехали и приехали на остров Хиос.

CLIX. В понедельник, семнадцатого ноября, выехали оттуда и подошли к острову Сапиенсии и к мысу св. Ангела, и вступили во владения Венеции. В понедельник, в последний день ноября месяца, подошли к острову Сицилии и бросили якорь у города. [386]

В среду, второго декабря, выехали оттуда и вытерпели большую бурю, которая бросила их к городу Гаэте, что в Неаполитанском королевстве. Здесь они остались пять дней и когда выехали, снова началась буря, которая опять отбросила их к Гаэте. Во вторник, двадцать второго декабря, выехали оттуда и их застигла новая буря, которая отнесла их к Корсике. Здесь они провели праздник Рождества; выехали, их снова застигла буря, которая отнесла их к городу, по имени Гумбин; оттуда они отправились и в следующую субботу были у порта Веане.

В воскресенье, третьего января, приехали в Генуэзский порт. Генуэзский берег лиг на шесть от города покрыт красивыми домами, садами и цветниками, что очень красиво на вид. Город очень хорошо построен; в нем есть красивые дома, и почти в каждом доме башня. Посланники отправились в Саону, где был папа, потому что им нужно было кое-что обсудить с ним. [387]

В понедельник, первого февраля, выехали из Генуи на корабле, которого хозяином был мисер Биенбосо Барберо. Во время пути была буря и дурная погода, хуже которой они не испытали ни разу в своем путешествии. Они пробыли в дороге с первого февраля, когда выехали из Генуи, до воскресенья, первого марта, когда прибыли в Сан Лукар, вышли на землю и оттуда отправились в город Севилью. В понедельник, двадцать четвертого марта тысяча четыреста шестого года по Рождестве Христове, посланники явились к государю королю Кастильскому, которого застали в Алькала де Генаресе. [388]

КОНЕЦ ХРОНИКИ

описания путешествия, совершенного посланниками, которых послал светлейший король Енрике, прозванный Больным, с отчетом о всем замечательном и удивительном, что есть во всей восточной стороне. Печатано в Севилье, в доме Андрея Писциони. Года 1582.