Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ДЖИОРДЖИО ВАЗАРИ

ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НАИБОЛЕЕ ВЫДАЮЩИХСЯ ЖИВОПИСЦЕВ ВАЯТЕЛЕЙ И ЗОДЧИХ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ

LE VІТЕ DE’PIU ECCELLENTI PITTORI, SCULTORI, E ARCHITETTORI

СОКРАЩЕННОЕ ИЗДАНИЕ ПОД РЕДАКЦИЕЙ

Ф. ШВЕЙНФУРТ

Предисловие

В 1550 году Джиорджио Вазари, живописец и архитектор из Ареццо, издал во Флоренции свои знаменитые "Жизнеописания" дополненные им еще во втором издании 1568 года. В это время уже заканчивался тот великий период свободы мысли и творчества не только в Италии, но и в остальной Европе, который сам Вазари наименовал Возрождением, renascita, и это угасание сопровождалось огромными потрясениями.

Уже обсуждалась желательность уничтожения фресок Микель Анджело в Сикстинской капелле, из-за непристойности их языческой наготы, и был привлечен к трибуналу инквизиции Паоло Веронезе, за легкомысленность в изображении сцен священного писания. Двумя десятилетиями раньше произошел разгром Рима войсками Карла V, il sacco di Roma, в 1527 году; этими же силами в 1530 году была уничтожена флорентийская вольность. Бедствия и опустошения средневековья, про которые говорит Вазари в начале биографии Чимабуэ, снова обрушились на Италию. Они, правда, теперь носили иной характер, и к тому же в последующем XVII веке их прикрывала исполинская маска барокко. Но по своему существу иго чужих властелинов и гибель национальной вольности для Италии того времени были таким же потопом несчастий, таким же diluvio dei mali, как четыре века тому назад войны средневековья и феодализма. Творческие силы нации вновь оказались скованными в продолжение целых трех столетий.

Жизнь Вазари проходила на грани двух борющихся между собой веков. Он родился в 1511 году в великие дни Сикстинской [VIII] капеллы и Ватиканских станц. Девятилетним мальчиком он в 1520 году услышал о смерти Рафаэля, и девятнадцатилетним учеником живописи бежал из осажденной Флоренции. Отрочество Вазари протекало в возвышенной среде того необычайно прекрасного подъема, который в течение четырех столетий в непрерывном творческом восторге объединял лучшие силы итальянской нации. И в гимнах святого Франциска, и в реющем в небе Возрождения куполе святого Петра, проявилось страстное стремление ко всему, что только есть в жизни светлого и свободного. И когда Вазари скончался в 1574 году, ясному периоду эволюции уже пришел на смену мрачный период всеобщего застоя, иссякало творчество, на мысль и на жизнь, казалось, были наложены цепи. В Венеции в те дни еще доживал свой век столетий Тициан. Но смертью Микель Анджело в 1564 году кончилась эпоха возрождения.

Сам Джиорджио Вазари, правда, был далек от той пессимистической оценки, к которой неизбежно приходим мы, обозревая происходившие в те века процессы европейской истории. Конечно, он видел, что творилось вокруг него; но с другой стороны, Вазари чувствовал себя еще причисленным к плеяде мастеров великого времени, хотя бы благословлением старого Луки Синьорелли, о котором он сам повествует в одном прекрасном месте своей книги. К тому же он был свидетелем деятельности величайшего художника-творца Микель Анджело. Микель Анджело уже от современников заслужил наименование: божественный.

Ничем не брезгующая личность, хвастун и циник Аретино, в пресловутом письме своем, написанном по поводу изображений Страшного Суда, был не в состоянии умалить значение его творца.

Среди тяжких переживаний, когда кажется безнадежно гибнущим все человеческое и выступающее зверство кажется всеобъемлющим, только присутствие подобных личностей может [IX] поддержать веру в ценность жизни и в неувядаемость человеческого гения.

Но и здесь следует подчеркнуть, что сумрачный конец эпохи возрождения хотя и страшил современников своими судоргами, в общем казался им менее апокалиптическим чем кажется нам.

В те дни Вазари выстроил во Флоренции здание Уффиций, столь удачно соединяющееся там с элементарными формами древней скалы Палаццо Веккио; он мог еще считать себя представителем первой в мире школы зодчества, ибо его ученики строили в Нидерландах и Германии. Во времена Вазари возникали еще такие проекты, как рисунок Виньолы для фасада римского Джезу и жили мастера столь сильны как Джиакомо делла Порта. В области архитектуры этот период действительно давал еще образцы, поддерживавшие славу этого искусства, как достигшего совершенства, la bella maniera de tempo nostri.

Итальянская архитектура Возрождения, вдохновляемая до конца дней Вазари гением Микель Анджело, тогда, как бы следуя закону инерции, завершила круг своего развития. Но зато в скульптуре и живописи застой, упадок сил и невозможность прошлого казались несомненными. Фрески и картины Понтормо, Бронзино и Вазари — это только далекие отголоски прошлого, выродившиеся в манеризм. Побуждающая сила творчества отсутствует в них, хотя они иногда весьма мудро построены, и в своей изысканности показывают большое знание ремесла.

Характеру живописи Вазари, как нельзя лучше, соответствует то представление о личности Вазари, которое получается при чтении его книги. Сознательно причисляя себя еще к мастерам великого века, Вазари на самом деле в глубине души сознает, что век этот безвозвратно уходит; желая удержать его, он пишет о нем и сводит итоги. [X]

Несмотря на недостатки, в точности изложения фактов, так часто вменяемые в вину их автору, не смотря на некоторую неуверенность мысли, попадающуюся местами, мы должны признать, что в общем Вазари свел итоги в высшей степени удачно. Чтение его труда захватывает нас, и воистину книга Вазари, помимо содержащегося в ней исторического материала, помимо высокой эстетической ценности ее литературной формы, имеет еще одно великое и истинное качество: основа ее содержания есть сущая, ясная и прекрасная правда. Правде этой не мешают преувеличения в эпитетах; это итальянское великолепие, идет к именам, воистину великим. Лучезарный гений Европы, гений свободного человеческого самоопределения и творчества, озаряет страницы этой книги.

Разнообразие характеристик является у Вазари тем более замечательным, что само повествование у него изложено одним и тем же как бы официозным, уравновешенным историографическим слогом. Недаром его труд в итальянской литературе приобрел классическое значение, и причислен к лучшим произведениям прозы на итальянском языке. Так, никто не написал до сих пор лучшего о Леонардо, чем Вазари. Читая эти строки, мы как бы чувствуем себя осененными этим всеобъемлющим окультным гением, начинаем относится к нему точно к живому, точно к вызванному из небытия человеку. Подобным же образом характеризован Пьеро делла Франческа, этот великий предшественник Леонардо, далекий от Флоренции и одинокий, как Предтеча в пустыне. Рядом с изображением характеров необычайных идут повествования в бодром тоне новелл Треченто. Вся биография Филиппо Брунеллески есть такая новелла. Замечательно сочетание гротеска с элементом таинственного в биографии Паоло Учелло. В биографиях Джиотто и Рафаэля мы встречаем очень ценные описания и перечисления фактов. Но, каким бы способом Вазари ни излагал содержание [XI] своих биографий, повсюду чувствуется его глубокая любовь, его прямое душевное родство со всеми этими вещами, причем он прекрасно умеет изображать среду, в которой они возникли. Как правильно он передает атмосферу итальянских городов-республик, в которых возникает и развивается искусство возрождения. Мы как будто участвуем при сооружении пизанского Кампосанто, сиенской Фонте Гайя, купола собора и дверей баптистерия Сан Джиованни во Флоренции, и находимся среди толпы, приветствующей в Венеции Джентиле Беллини при его возвращении из Константинополя. Но эта шумная, пестро колеблющаяся, переменчивая в своих настроениях народная толпа, не лишена однако художественного инстинкта и способна к возвышенным коллективным жестам. Соревнование художников не исключает их взаимной дружбы, но иногда влечет за собой яд и кинжал. Тип патриота-мецената того времени, это тип того gran cittadino popolare, у которого часто проявляется весьма определенная купеческая расчетливость, но который в большинстве случаев умеет воздать художникам должное; воплощение этого типа — Козимо Медичи, говоривший, что творческие гении суть небесные явления, а не ослы, запряженные в тачку — forme celesti e non asini vetturini. Таков XV век, quattrocento, у Вазари.

В XVI веке искусство возрождения попадает в опасную для всякого творчества сферу беспредельного самовластия. Находясь сам при дворе Козимо I, задушившего Флоренцию, но во славу которого Баччио Бандинелли воздвигнул своего Бианконне, Вазари был готов на всякую лесть, но вместе с тем он все-таки наивно выставляет полное непонимание Папою Львом X Леонардо и злоупотребление тем же Папою творческими силами Микель Анджело. Впрочем, дух нации в первой половине XVI века еще настолько силен, что даже личности, подобные Юлию II, чувствуют необходимость [XII] повиноваться планам великих творцов. Только в XVII веке, когда церковные требования и придворные вкусы приобрели совершенно определенный перевес, появляется противоположный Микель Анджело, тип угодливого ловкого мастера, умеющего одновременно быть и лукавым царедворцем. Примером такого превращения творца в виртуоза может служить Лоренцо Бернини.

Вазари снабдил свое жизнеописание объемистым введением, в котором излагается развитие искусства от садов Семирамиды и храма Соломона до постройки церкви святого Марка в Венеции и собора в Пизе (около 1000 года нашего летоисчисления). После лонгобардских и византийских построек предыдущего периода, сооружения названных и еще некоторых других зданий вместе с возобновлением интереса к византийским формам Вазари считает началом нового великого расцвета, начинающегося с Чимабуэ. Но, хотя Вазари таким образом и уделяет некоторое значение византийскому искусству, в общем его мнение о нем далеко не высокое; разъяснив, что он в своем дальнейшем повествовании намерен называть античным и что старым стилем, он говорит следующее:

"После того, как прекрасные художники прежних времен (т. е. классического мира) погибли во время междоусобий и войн, греческим художникам (не античным) не оставалось ничего другого, как проводить грубые контуры по цветному фону.

В таком роде сделано несметное число мозаик, которые можно видеть в любой старой церкви в Италии, в особенности в соборе в Пизе, в Сан Марко в Венеции и в других местах. Лица у изображенных на мозаиках фигур имеют восторженное выражение, руки их простерты; стоят они приподнявшись на носках, как это еще видно в церкви Сан Миниато вне Флоренции, между дверьми."

Не менее наивным, чем рассуждение о византийском искусстве, помещенное Вазари в конце своего введения, является находящееся [XIII] в начале его указание на Бога Отца, как на родоначальника всех художников. Место это замечательно своей красотой и тем, что здесь Вазари, как бы приобщается к античной фантазии — создательнице мифов. Встречаются эти признаки родства с античным мышлением и в дальнейшем.

"Когда всемогущий Бог сотворил Вселенную и украсил небо блестящими светилами, он опустился на землю, чтобы сотворить людей. И творческим духом Его был дан прообраз искусства ваяния и живописи, тот прообраз, подражая которому в течение веков были изготовлены статуи и картины и были найдены разные трудные положения и контуры для скульптуры, равно как и мягкость и смена теней и света для живописи. Первая модель, в которой впервые выяснился образ человеческий, была сделана из глины, Ибо божественный и совершенный Строитель Времени и Пространства желал несовершенством этого материала указать пути к улучшению еще не совершенного. Прибавляя и убавляя, хорошие ваятели и живописцы, исходя из недостаточных набросков, приходят к тому - совершенству своих произведений, какое им желательно. Эти прообразы Бог украсил живыми красками; краски эти впоследствии были добыты живописцами из недр земли".

Текст воспроизведен по изданию: Джиорджио Вазари. Жизнеописания наиболее выдающихся живописцев, ваятелей и зодчих эпохи Возрождения. Берлин. Нева. 1924

© текст - Швейнфурт Ф. 1924
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© OCR - Петров С. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Нева. 1924