Отрывки из путешествия по Сибири

О РОССИИ, В ЦАРСТВОВАНИЕ АЛЕКСИЯ МИХАИЛОВИЧА.

(Заимствуется из современного сочинения Григория Кошихина.)

Профессор Александровского университета Соловьев, в 1837 году, возвратясь из путешествия по Швеции, довел до сведения Археографической комиссии, что в шведских библиотеках и архивах хранится множество рукописей, служащих к объяснению отечественной истории; в особенности г. Соловьев указывал на шведский [139] перевод сочинения Кошихина: «Описание России в царствование Алексия Михаиловича». Комиссия, утвердив г. Соловьева в звании своего корреспондента, в последовавшую за тем поездку в Швецию, поручила ему снять список с означенной рукописи. Между тем г. Соловьев отыскал в Упсальской библиотеке русский подлинник той же рукописи, и в 1839 году представил в комиссию собственноручный с него список.

На первой странице подлинника, известным лингвистом Спарвенфельдтом означено, кроме имени сочинителя, время, когда написана рукопись; в 1666 и 1667 годах Иван Александр Селицкий, называвшийся в России Григорьем Кошихиным, сочинил ее в Стокгольме. До прибытия своего в столицу Швеции, Кошихин жил в Польше, а до бегства из России состоял при военачальниках князьях Якове Куденетовиче Черкасском и Иване Семеновиче Прозоровском. Любопытные сведения о России приобретены им без сомнения прежде, во время службы в посольском приказе. Здесь он мог хорошо узнать обряды Двора, правила внешних сношений, значение и обязанности чинов, состав тогдашних присутственных мест, государственные доходы и проч. Кошихин был человек деловой; изложение его, не многословное и простое, резко отличается от витиеватого слога тогдашних [140] духовных лиц, и совершенно сходно с юридическим языком XVI и XVII веков.

Рукопись Кошихина, изданная Археографическою комиссиею под заглавием: «О России в царствование Алексия Михаиловича», заключает в себе статистический обзор государства при втором царе из Дома Романовых; она важна для нас, как памятник языка XVII столетия и как сочинение человека, глубоко изучившего свой предмет. Ни в летописях, ни в современных актах нет тех подробностей о государственном и гражданском состоянии России, какие встречаются в означенной рукописи.

Сочинение Кошихина состоит из тринадцати глав. В первой, по изложении некоторых сведений об Иоанне Грозном, Феодоре Иоанновиче, Борисе Годунове, Лжедимитрии, Василии Шуйском и Михаиле Феодоровиче, Кошихин рассказывает о короновании царя Алексия Михаиловича и описывает обряды, наблюдавшиеся при его бракосочетании, воспитание царских детей и погребение особ царской фамилии.

Свадьба царя совершилась следующим порядком: в палате, обитой бархатом и устланной турецкими и персидскими коврами, ставились столы с хлебом и солью; один пред царским местом, другие для бояр и боярынь. Прежде входила в палату, с отцом, матерью и свадебным чином, невеста в царском одеянии и [141] в девичьем венце; за ней следовал царь, с своим свадебным поездом. Жених и невеста садились на царском месте, а бояре и боярыни занимали места за другими столами. В то время ставили кушанья; пред царем только разрезывали их и уносили, а прочие поезжане понемногу их отведывали. Потом, закрыв царя и нареченную царевну покровом, расчесывали ей косу и убирали голову; тут же разрезывали поставленные на царский стол хлеб и сыр; ломти их, покрытые дарами невесты, белыми вышитыми тафтяными ширинками, подносились на тарелках священнику, невестиным отцу и матери и прочим поезжанам. К патриарху посылали белое полотно. Расчесав косу и убрав голову, покрывали невесту покрывалом и за третьим кушаньем вставали из-за столов. Родители, благословив дочь свою образами, отдавали ее в руки царю, и свадебный поезд отправлялся в Успенский собор. Из церкви, по совершении таинства, с колокольным звоном возвращались в ту же палату, садились за столы, и при подаче третьего кушанья, новобрачные отходили в опочивальню.

После свадебных пиров, царь с царицею посещали монастыри, богадельни и тюрьмы и множество тысяч рублей раздавали нищим и убогим людям. [142]

То же самое повторялось при рождении детей. Восприемниками царских сыновей обыкновенно бывали келари Троицкого Сергиева монастыря, а восприемницами царевны или царицыны родственницы. По достижении пяти лет, к царевичам приставлялись опытные и разумные бояре и для забав — малолетные стольники. Царские дети не показывались народу: в Кремлевские церкви ходили они закрытые со всех сторон занавесами; по монастырям ездили летом в колымагах, и даже в церквах во время службы стояли закрытые. В 15 лет царевичей объявляли народу.

В дни царского рождения и именин, пред обедом, к которому приглашались патриарх с духовенством, бояре и думные люди, рассылались от царя к почетным лицам калачи аршина в два или три длиною.

Редкие удары в колокол возвещали Москве о кончине царей; бояре, думные и ближние люди, услышав печальную весть, в черном платье собирались на царский двор. Того же дня тело усопшего царя выносили в придворную церковь, в гробе обитом малиновым бархатом, и по истечении шести недель погребали ночью в Архангельском соборе.

Вторая глава объясняет значение и обязанности государственных и придворных чинов. Самого высшего звания, боярства, могли достигать [143] при царе Алексии Михаиловиче только князья Черкасские, Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Хованские, Одоевские, Пронские, Репнины, Прозоровские, Буйносовы, Хилковы и Урусовы, Морозовы, Шереметевы, Шеины и Солтыковы, князья Куракины, Долгоруковы, Ромодановские, Пожарские, Волконские, Лобановы и Борятинские, Бутурлины, Стрешневы, Милославские, Сукины, Пушкины, Измайловы, Плещеевы и Львовы. Первые 16 родов не бывали в окольничих и считались важнее последних.

Думные дьяки производились из дворян, гостей и подъячих; думных дьяков было не более четырех.

Спальники, дети бояр, окольничих и думных людей, спали в царской спальне посуточно, человека по четыре; они одевали и раздевали государя. Дети больших бояр из спальников жаловались в бояре, а меньших родов в окольничие; они по должности своей назывались комнатными или ближними боярами и окольничими.

Стольники, во время торжественных обедов во дворце, подавали кушанья; бывали послами, посольскими товарищами, воеводами и присутствовали в приказах. Всех стольников считалось около 600.

Стряпчие при царских выходах носили скипетр, в церквах держали шапку и платок [144] государя, а в походах возили за ним панцырь, саблю и саадак.

Московские дворяне исправляли разные военные и гражданские должности.

Дьяки производили дела в приказах.

Жильцы, которых считалось около 2000, употреблялись вместо прислуги на царском дворе и бывали из дворянских и дьяческих детей.

Городовые дворяне и дети боярские назначались воеводами и начальниками рейтарских и солдатских полков.

При царице состояли боярыни: казначея, крайчая, постельница и судья; стольники: дети бояр и окольничих не старее 15 или 17 лет; мастерицы, постельницы, надзирательницы за прачками, и для рассылок боярские дети.

В третьей, четвертой и пятой главах, Кошихин рассказывает о порядке сношений правительства с иностранными державами.

К немецкому императору отправлялись посланники, принадлежавшие к средним родам, которые могли быть в думных дворянах и окольничих; грамоты писались на больших листах на александрийской бумаге, с большими золотыми травами; даров посылалось обыкновенно ценою на 1000 рублей.

К шведскому королю назначались великие послы из окольничих второй статьи родов, бывавших в боярах; грамоты, писанные на [145] малых или средних листах на александрийской бумаг, имели вверху и на полях средние золотые травы; цена даров простиралась до 2000 рублей.

К королям английскому и датскому посылались стольники, к первому — бывавшие в боярах, а ко второму — дослуживавшиеся до окольничих: бумагу для грамот употребляли большой и средней величины, травы те же, какие в грамотах к королю шведскому; даров отправлялось в Англию на 3000, а в Данию на 2000 рублей.

К немецким курфирстам, графам, князьям и голландским государственным штатам бывали посланниками стольники, тех же родов, какие назначались к королю датскому; но бумага для грамот употреблялась малой величины, и золотых трав на полях не писали. Дары ценились от 500 до 1000 рублей.

Все грамоты к иностранным Дворам печатались большою государственною печатью; только в сношениях с ханом крымским употреблялась печать княжества московского, с изображением царя на коне, поражающего змия.

Свита посольская была от 40 до 100 человек, сообразно с знатностию породы тех лиц, которые назначались в посольство.

Подарки иностранным государям иногда простирались на весьма значительную сумму: так в [146] 1663 году отправлены были в Персию две серебряные кареты, 12 лошадей, множество соболей, куниц и разная мягкая рухлядь, птицы и звери живые; серебряные, деревянные и костяные сосуды, всего на 200,000 рублей.

Об обычаях, наблюдавшихся при въездах в Москву и приеме послов европейских государств, мы уже несколько раз помещали в нашем журнале из известий иностранцев, посещавших Россию, и потому излишним считаем приводить здесь рассказ об них Кошихина.

При приеме крымских и ногайских посланников, царь бывал в повседневном платье и не снимал с себя шапки. Приняв грамоты, он приказывал надевать на посланников золотные, вероятно парчовые, шубы; их подчивали медом, или романеею; и при отпуске царь, не давая посланникам целовать руки, обыкновенно клал ее им на голову.

В шестой, седьмой, восьмой, девятой, десятой и одиннадцатой главах, Кошихин изображает внутреннее устройство и управление России; в них заключаются сведения о дворцовом ведомстве, московских присутственных местах, управлении областей, состоянии войска, торговых людях, крестьянах, и проч.

В дворцовом ведомстве состояли дворы: казенный, сытенный, кормовой, хлебенный, житенный и конюшенный. [147]

Казенный двор с приказом ведали казначей и два дьяка. В этом дворе хранились золотые и серебряные вещи и шелковые материи, подносимые царю разными лицами и покупаемые в Архангельске.

Сытенный двор составляли пивоварни и погреба; на кормовом, хлебенном и житенном дворах приготовлялись кушанья и хранились съестные припасы.

В ведении конюшенного двора находились царские лошади, звериная травля и псовая охота.

Всех приказов в Москве, считая в том числе и придворные, было 42; дьяков в них, с городовыми при воеводах, считалось до 100 человек, а подъячих до 1000. Приказ тайных дел, большого дворца, мастерской палаты, аптекарский, серебряного и золотого дела, оружейный и монастырский находились при царском дворе, а прочие на Кремлевской площади.

Всех доходов поступало в государственную казну ежегодно около 1,311,000 рублей.

Приказ тайных дел состоял под ведением самого царя; 2 дьяка и 10 подъячих посылались из него на посольские съезды для тайного присмотра за послами и в полки для надзора за воеводами. К этому приказу, учрежденному царем Алексием Михаиловичем, принадлежали гранатное дело и царская охота. [148]

Посольский приказ заведывал дипломатическими сношениями с иностранными Дворами, сбором денег на искупление пленников, иностранцами проживавшими в России, донским войском и Татарами, имевшими отчины в подмосковных уездах.

К разрядному приказу относились вообще военные дела, починка и строение крепостей, приготовление оружия и набор ратных людей.

Приказ большого дворца управлял сытенным, кормовым, хлебенным и житенным дворами.

Приказы стрелецкий, казанский и сибирский имели в своем ведении, первый стрелецкое войско, второй царства Казанское и Астраханское, с подведомыми им понизовыми городами, а третий царство Сибирское.

Поместный приказ раздавал поместья и отчины.

Большой казне подчинены были гостиная и суконная сотни и торговые люди, денежный двор и железный тульский завод, где приготовлялось разного рода огнестрельное оружие.

К большому приходу принадлежали сбор, поверка и учет таможенных и других пошлин и доходов, которых ежегодно поступало до 500,000 рублей.

Пушкарский приказ имел в своем распоряжении пушечные дворы или арсеналы. [149]

Царская и царицына мастерские палаты заведывали гардеробом царским.

В зависимости приказа Новгородской четверти находились: Новгород, Псков, Нижний Новгород, Архангельск, Вологда, также все поморские и пограничные с Швециею города и уезды.

В приказах Устюжской и Углинкой четвертей: Устюг, Кострома, Ростов, Ярославль, Углич и проч.

К приказу Новой четверти относились винные поставки и откупы; там же производились дела по корчемству.

На обязанности монастырского, ямского и малороссийского приказов лежали дела по тяжбам духовных лиц с светскими, сбор государственных податей с монастырских имений, почтовая гоньба и управление Малороссиею и запорожскими казаками. В челобитном рассматривались прошения, подаваемые на имя государя, в холопьем совершались кабалы на крепостных и свободных людей, временно поступавших в холопство.

В судных московском и Владимирском приказах разбирались иски на бояр и чиновников. Разбойный приказ ведал уголовные дела, Счетный — поверку государственных приходов и расходов. В печатном прикладывались печати к грамотам, посылаемым из Москвы в провинции. Хлебенный приказ заведывал сбором [150] съестных припасов на разные казенные надобности, каменный — разными постройками, и наконец панафидный — распоряжениями, относящимися к обряду поминовения умерших членов царского семейства.

Областные города, подчиненные московским приказам, управлялись воеводами. В Новгород, Казань, Астрахань, Сибирь, Псков, Смоленск и Полоцк назначались в эту должность бояре и окольничие, а товарищами при них окольничие, стольники и дьяки. При назначении на службу, воеводы получали из разряда наказы, сообразные с положением городов и местными обстоятельствами. В пригородах, принадлежавших к округам больших городов, бывали воеводами дворяне и дети боярские; они состояли в зависимости царских наместников или воевод, управлявших означенными городами. Только сибирские, астраханские и терские воеводы имели право казнить виновных смертью, без утверждения их решений московскими приказами; все же прочие воеводы подвергали подобные решения рассмотрению, московских приказов. В долговых исках, воеводы больших городов, совокупно с дьяками, решали тяжбы не свыше 10,000 рублей, а в малых городах, где при воеводах дьяков не было, от 10 до 20 рублей.

Некоторые города имели каменные стены и глубокие рвы; таких, за исключением [151] монастырей, считалось более 20; все же прочие обнесены были деревянными стенами, и иногда острогом и земляными валами. В больших городах, для гарнизонной службы и сохранения благоустройства, находились, по мере надобности, два или три приказа стрельцов, а в Москве более двадцати приказов полков. Каждый полк заключал в себе от 800 до 1000 человек. Московские стрельцы считались тогдашнею царскою гвардиею; охранявший во время выездов царя и царицу, назывался Стременным.

Для безопасности государства от внезапного нападения неприятелей, поселены были в порубежных уездах, на шведской границе солдатские полки, на польской — казачьи, а в Украйне — драгунские. Донские казаки жили на Дону: их считалось при царе Алексии Михаиловиче около 20,000 человек. В военное время русское войско состояло из полков, царского (около 30,000 человек), боярских (от 20,000 до 70,000) и рейтарских, для пополнения которых ставилось со 100 крестьянских дворов по одному человеку.

Во дворцовых отчинах считалось крестьян около 30,000, за патриархом более 7000, четырмя митрополитами до 12,000, а за монастырями до 83,000; некоторые бояре и другие отчинники имели от 1000 до 17,000 дворов. Кошихин [152] не исчисляет, сколько именно в его время состояло крестьян на лице в частном владении.

Торговые люди разделялись на сотни и слободы; некоторых царь за службы жаловал в звание гостей, имевших право владеть заселенными землями, курить вино для своего обихода и проч.

В двенадцатой главе, Кошихин говорит о царской торговле, а в тринадцатой описывает домашние обычаи бояр и других высших сословий, преимущественно при приеме гостей и заключении брачных союзов. Должно признаться, что большая часть этих сказаний известна уже из сочинений иностранцев, приезжавших в Россию и имевших случай наблюдать ее с XV до XVIII века, и из других более или менее достоверных источников; но в книге Кошихина есть такие подробности, которые, при отчетливом изложении, имея все признаки новости, весьма удовлетворительно объясняют многие предметы, которые, за недостатком исторических сведений, оставались доселе в совершенной неизвестности.

Описанием свадебных обрядов и пояснением некоторых обстоятельств, дополняющих картину народного быта, Кошихин заключает свою любопытную книгу. -

Чтобы ознакомить читателей со способом изложения и слогом Кошихина, выписываем из [153] сочинения его, собственными его словами, следующий отрывок о местничестве, с присовокуплением к нему нашего перевода.

О местничестве.

Также как у царя бывает стол на властей и на бояр, и власти у царя садятся за столом на правой стороне, в другом столе. И как те бояре учнут садиться за стол, по чину своему, боярин под боярином, околничей под околничим и под боярами, думный человек под думным человеком и под околничими и под боярами, а иные из них, ведая с кем в породе своей ровность под теми людми садитися за столом не учнут, поедут по домом, или у царя того дни отпрашиваются куды к [154] кому в гости; и таких царь отпущает. А будет царь увидает, что они у него учнут проситься в гости на обманство, не хотя под которым человеком сидеть, или не прошався у царя, поедет к себе домов: и таким велит быть и за столом сидеть, под кем доведется. И они садитись не учнут, а учнут бити челом, что ему ниже того боярина, или околничего, или думного человека, сидети не мочно, потому что он родом с ним ровен, или и честняя, и на службе и за столом преж того род их с тем родом, под которым велят сидеть, не бывал: и такого царь велит посадити силно; и он посадити себя не дает, и того [155] боярина бесчестит и лает. А как его посадят силно, и он под ним не сидит и выбивается из-за стола вон, и его не пущают и розговаривают, чтоб он царя не приводил на гнев и был послушен; и он кричит: «хотя де царь ему велит голову отсечь, а ему под тем не сидеть», и спустится под стол; и царь укажет его вывесть вон и послать в тюрьму, или до указу к себе на очи не пущати не велит. А после того, за то ослушание, отнимает у них честь, боярство или околничество и думное дворянство и потом те люди старые своея службы дослуживаются вновь.

Когда у царя бывал обед для духовенства и бояр, тогда духовные садились по правой стороне стола, а бояре за особенным столом по левой. Пока начинали садиться за столы, по чинам, боярин за боярином, окольничий за окольничим, думный человек за думным человеком, некоторые из них, гордясь своею породою и не хотя садиться ниже других, уезжали домой или отпрашивались у царя к своим приятелям, что царь часто и дозволял; но иногда узнав, что они отпрашивались, не желая сидеть за [154] царским столом ниже своих сверстников, или уезжали домой без его позволения, приказывал им непременно обедать во дворце и сидеть за столом по чинам. Они не садились, и объясняли царю, что им ниже того или другого боярина, окольничего или думного человека сидеть не прилично: потому что род их столько же благороден или и благороднее других, ниже которых им велено сидеть, и что предки их с предками тех людей никогда не бывали ни на службе, ни за обедами царскими. Тогда царь приказывал посадить их за стол насильно; но они не давались, бесчестили и ругали своих совместников. Когда же их садили насильно, они [155] порывались выйти из-за стола; их не пускали и уговаривали, чтобы они не гневили царя и были послушны, но они кричали: «хотя-де царь велит им голову отсечь, они не сядут ниже других», и опускались под стол. Тогда царь приказывал выводить их из-за стола, и сажать в тюрьму, или запрещал им являться к нему без особого позволения. После, за такое ослушание, лишали их чинов, боярства, окольничества или думного дворянства, и они должны были вновь дослуживаться своего прежнего чина.

Рукопись Кошихина издана под редакциею члена Археографической комиссии Я. И. [156] Бередникова. Им же составлены указатель предметов, необходимый для уразумения выражений, вышедших из употребления. В начал книги приложено fac-simile, снятое с подлинника. Вообще издание отличается особенною исправностью и изяществом в типографском отношении.

Текст воспроизведен по изданию: О России, в царствование Алексия Михайловича // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 34. № 134. 1841