Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ГРИГОРИЙ КОТОШИХИН

О РОССИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ АЛЕКСИЯ МИХАИЛОВИЧА

Современное сочинение Григория Котошихина

ИЗДАНИЕ АРХЕОГРАФИЧЕСКОЙ КОМИССИИ

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ 1

После появления в свет второго издания сочинения Котошихина, было открыто несколько документов, любопытных в том или другом отношении, а в целом служащих важным пособием для характеристики Котошихина и дополнением к сведениям о нем, напечатанным в предисловии ко второму изданию его сочинения. Эти новые известия заключаются:

1) в двух подлинных прошениях Котошихина, поданных им в 1666 г. на имя малолетнего шведского короля Карла XI и высших правительственных лиц, вскоре после вторичного его приезжая в Стокгольм. Эти два документа на русском языке принадлежали покойному Готтлунду, лектору финского языка при Гельсингфорском Университете, и были напечатаны А. Ф. Бычковым 2. [II]

2) В материалах, сообщенных целиком, или в извлечении, в статье, напечатанной в 1881 г. в шведском «Историческом Журнале», под заглавием: «Русский эмигрант в Швеции, двести лет тому назад». Автор этой статьи Ерне 3, Упсальский профессор, изучивший русский язык и недавно посетивший Москву для архивных розысканий по шведской истории, имел ближайшею целью ознакомить шведское общество с личностью Котошихина, и в этих видах воспользовался различными известиями, открытыми им в шведских архивах. Я. К. Грот в особой статье представил в сжатом виде все, что в труде г. Ерне могло иметь интерес для наших исследователей 4.

3) В грамоте царя Алексея Михаиловича к А. Л. Ордину-Нащокину от 4 мая 1660 г. об учинении наказания Котошихину (бить батогами) за его ошибку в написании царского именования в отписке, присланной в Москву Ординым-Нащокиным 5.

Все эти вновь открытые документы составляют довольно богатый материал для составления биографического очерка Котошихина. Сообразно с целью настоящего издания, ограничимся здесь лишь кратким извлечением из них, причем обратим особенное внимание на то, каким образом Котошихин, будучи простым подьячим посольского приказа, вошел сначала во время войны в тесные сношения с шведскими дипломатами в Эстляндии, затем с [III] правительственными лицами в самой Швеции, а по возвращении в Москву с шведским «комиссаром» при московском дворе; далее укажем на те обстоятельства, которыя дали дали Котошихину возможность и случай заняться, после бегства в Польшу, а оттуда в шведския владения, составлением в Стокгольме своего труда в 1666-1667 гг.

Из документов, некогда сообщенных покойным князем М. А. Оболенским в Археографическую Комиссию о служебной деятельности Котошихина (см. ниже стр. XXV), видно, что он в конце 50-х годов XVII столетия, сперва как писец, а потом как подьячий, не имел особенного значения в посольском приказе, но что тем не менее сочли полезным прикомандировать его к нашему посольству, находившемуся в Дерпте, который с 1656 г. был занят русскими войсками. Во главе этого посольства стоял князь Прозоровский, но душою его был знаменитый А. Л. Ордин-Нащокин. Правительство вообще осталось довольно деятельностью Котошихина в эпоху переговоров о заключении мира с Швецией. Из шведских же источников мы узнаем, что он хорошо был знаком с притязаниями обеих воюющих сторон. Перемирие, наконец, состоялось в Валлисари (близ Нарвы) 20 декабря 1658 года. Для скорейшего заключения мира, 9 октября 1660 г. из Дерпта был отправлен в Ревель «царского величества подьячий» Котошихин к членам находившегося там шведского посольства. Вскоре после приезда в Ревель главы шведского посольства Бенгта Горна, были открыты настоящие переговоры отправлением «трубача» с письмом к русским уполномоченным, на что последние ответили тем же, причем Котошихин провожал трубача, будучи снабжен, как есть основание заключить, особою инструкциею, что ему говорить и как поступать с шведскими дипломатами в том или другом [IV] случае. Шведы очень хорошо приняли Котошихина и, кроме письма к нашим послам в Дерпте, дали ему еще словесное поручение как лицу, «присутствовавшему на совещаниях в Валлисари и Пюхестекюле» и следовательно хорошо знакомому со всем ходом переговоров 6. 21 июня следующего 1661 года в Кардисте (деревня между Дерптом и Ревелем) был подписан уполномоченными мир на основании Столбовского договора. Когда Котошихин вернулся из Кардиса в Москву, он нашел сои домашние дела в совершенном расстройстве. Причину этого несчастия он впоследствии, может быть не совсем без основания, приписал крутому обращению правительства с его отцом и женою (см. ниже стр. XVIII и XIX). Не смотря на это, Котошихин должен был отправиться в Стокгольм в качестве «гонца» с письмом царя Алексея Михайловича, от 7 августа, на имя короля Карла XI, в котором царь просил об ускорении ратификации мирного трактата. Своими поездками в Ревель и Стокгольм Котошихин, кажется, остался очень доволен, так как Шведы хорошо его принимали и наградили, и он, по-видимому, уже тогда решился завязать сношения с шведским правительством.

В то время еще не существовало правильных дипломатических сношений между Россией и Швецией. Только по временам являлись в Москву шведские посланники и агенты, но здесь обыкновенно смотрели на них подозрительно, и совершенно справедливо: многие шведские резиденты и агенты были не более как шпионы, которые, нередко за деньги, добывали самыя секретныя сведения. К этому средству получать нужные сведения особенно прибегал Адольф Эберс, который, по предположению [V] г. Ерне, был лифляндским уроженцем. Он считается одним из самых искусных шведских дипломатов XVII столетия. В России он бывал неоднократно, иногда проживая в ней по несколько лет сряду. Когда в 1655 г. посланник Бьельке (Bielke) приехал в Москву, Эберс состоял «комиссаром» шведского подворья и до 1658 года разделял незавидную участь членов посольства. Зато Эберст своими хитро обдуманными мерами на каждом шагу старался вредить царскому правительству. Когда, например, ему пришлось вступить в переговоры с окольничим В. С. Волынским по вопросу о решении спора касательно разных денежных претензий, то для него было очень важно знать, на какие уступки уполномочены русские сановники. Эберст, как видно из его донесения королю из Москвы от 22 июля 1663 года, узнал об этом самым точным образом через посредство одного русского чиновника, которого он тут же характеризует следующими словами: «и этот парень, по происхождению Русский, но по своим симпатиям добрый Швед, обещался и впредь извещать меня как о том, что будут писать русские послы, так и о том, какое решение примет его царское величество на счет денежной суммы» 7.

Этим услужливым чиновником, фамилию которого Эберст не назвал, был Котошихин. Он сам поставил себе в заслугу это предательство в прошении, поданном им в 1665 году в Нарве ингерманландскому губернатору Таeбе. В этом прошении он упоминает о том, что уже в Москве начал служить верой и правдой Эберсу, комиссару его королевского [VI] величества, и в подтверждение этих слов он рассказывает: «когда послы, окольничий В. С. Волынский и его товарищи, вели переговоры, я принес ему (Эберсу) на шведское подворье данную этим послам инструкцию и другие бумаги для снятия с них копий, за что г. комиссар подарил мне 40 рублей». Едва ли Котошихин получил большую сумму, хотя Эберс не посовестился донести своему государю, что истратил на это дело 100 червонцев 8.

Несмотря на то, что русские власти в Москве подозрительно смотрели на Эберса и установили даже надзор над теми лицами, которые посещали его дом, тем не менее, близкие отношения Котошихина к шведскому комиссару ускользнули от их внимания. Это видно, между прочим, из того, что правительство в конце 1663 или в начале 1664 года послало Котошихина «для переговоров» к армии, стоявшей на Днепре под начальством князя Черкасского против Польши (см. ниже на стр. XIX). Войны с поляками и с Швецией до того истощили Московское государство, что царь Алексей Михайлович счел необходимым заключить мир также и с Польшей; а при переговорах с искусными и спесивыми дипломатами Речи Посполитой человек ловкий и деловой, как Котошихин, мог оказаться не бесполезным. Понятно, что отъезд его из Москвы не был на руку Эберсу. Насколько шведский агент был обязан продажному подьячему, видно из его донесения от 26 января 1664 г. своему государю: «мой тайный корреспондент, от которого я всегда получаю положительные сведения, послан отсюда к князю Якову Черкасскому и вероятно будет несколько времени в отсутствии, что для меня очень прискорбно, потому что найти [VII] в скором времени такое же лицо, будет мне очень трудно» 9.

Известно, что Котошихин в конце лета 1664 года кончил свое служебное поприще бегством в Польшу. Поводы, побудившие его к этому поступку, он сам довольно рельефно выставил в своем прошении, поданном им шведскому королю (см. ниже стр. XX и XXI). Конечно, нельзя вполне доверять его рассказу, тем более, что он, без сомнения, по особому расчету, утверждал в своем письме к шведскому губернатору в Нарве, что был захвачен в плен Поляками и спасся из него бегством в Силезию,-что Таубе принял за чистую монету. Но какими бы соображениями Котошихин ни руководствовался, переход Русских в польский, а Литовцев и Поляков в русский лагерь был в то время явлением обыкновенным. Ведь перешел же в 1660 году на сторону Польши прекрасно воспитанный сын такого достославного патриота, как Ордин-Нащокин!

После того, как прошение, поданное Котошихиным в конце 1664 или в начале 1665 г. королю Иоанну Казимиру, как кажется, не имело желанного успеха, он отправился в Любек, а оттуда морем в Нарву, где имел свою резиденцию шведский губернатор Ингерманландии Якоб Таубе. Котошихин подал ему прошение, в котором он изъявил желание вступить в шведскую службу и вместе с тем выставил на вид свои услуги, оказанные Эберсу в Москве. Таубе вспомнил, что он в 1661 году видел [VIII] просителя в Стокгольме как царского посланца, принял его довольно ласково и счел нужным особым письмом от 25 октября 1665 г. донести об этом королю, испрашивая инструкции, как ему поступить с русским выходцем. Прежде чем Таубе успел получить из Стокгольма ответ, новгородский воевода князь В. Г. Ромодановский выступил с требованием 10, дабы он «по Кардийскому вечному договору изменника и писца Гришку прислал с конвоем в Новгород». Это требование поставило шведского губернатора в весьма затруднительное положение, но ему все-таки путем разных уловок удалось спасти Котошихина от грозившей ему опасности. В Стокгольме уже 16 ноября состоялось постановление о принятии Котошихина в шведскую службу. Этим благоприятным для него исходом дела он, по всей вероятности, был обязан своим старым знакомым – Бенгту Горну и Эберсу. Последнему, находившемуся в то время в шведской столице, и было поручено во время проезда в Москву через Нарву вручить Котошихину 200 риксдалеров для поездки в Стокгольм, куда он и прибыл, как кажется, 5 февраля 1666 года. Два прошения, поданные им на имя короля и высших правительственных лиц, не остались без последствий: он был принят в действительную службу, и 29 ноября ему назначено ежегодое жалование по 300 далеров серебром.

По мнению г. Ерне, Котошихин в Швеции не был употребляем собственно для служебных дел, но, приобретя расположение государственного канцлера графа Магнуса Делагарди, был им причислен к штату чиновников государственного архива и таким образом получил возможность заняться окончанием начатого им труда о России, что он успел совершить незадолго до своей казни, [IX] последовавшей по приговору уголовного суда в конце 1667 года.

В заключение скажем несколько слов о времени открытия в XIX веке подлинной рукописи Котошихина.

В числе общественных деятелей, украсивших эпоху Императора Александра I, весьма видное место занимает умерший 3 декабря 1845 года Александр Иванович Тургенев. Из его письма от 27 марта 1840 г. к К. С. Сербиновичу, напечатанного Н. П. Барсуковым лишь в 1881 г. 11, мы узнаем, что он немного ранее гельсингфорского профессора Соловьева 12 открыл подлинную рукопись Котошихина 13. Тургенев действительно был в Швеции. вероятно незадолго до 1837 14. Им же впервые высказано мнение, что уже Императрица Екатерина II знала о существовании рукописи Котошихина. С мнением этим, однако, уже на основании до 1884 г. доступных источников, нельзя было согласиться 15. Письмом, написанным королем Густавом III, вскоре после свидания его с Императрицей [X] Екатериной II в Фридриксгаме, и недавно отысканным бароном Ф. А. Бюлером в Московском Главном архиве Министерства Иностранных Дел, окончательно подтверждается мнение, что в переписке Густава III с Екатериной II вовсе не было речи о сочинении Котошихина, но лишь о списке Разрядных Книг, хранящемся в библиотеке Упсальского Университета.

Третье издание сочинения Котошихина напечатано под наблюдением члена Археографической Комиссии А. И. Тимофеева. Расходы по изданию принял на себя сотрудник Комиссии, князь Г. Д. Хилков. [XI]

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Профессор Императорского Александровского Университета Соловьев, путешествовавший на собственный счет по Швеции, в 1837 году довел до сведения Археографической Комиссии, что в Шведских библиотеках и архивах находится множество рукописей, служащих к объяснению Русской истории, правоведения, статистики и проч. Предоставив некоторые из них выписки и объяснив недостаток средств к дальнейшим по сему предмету предприятиям, г. Соловьев испрашивал вспомоществования к продолжению путешествия по Швеции. По рассмотрении составленного на сей конец проекта, Археографическая Комиссия обратилась с просьбой к г. Министру Народного Просвещения об исходатайствовании г. Соловьеву пособия на совершение трех поездок в Швецию, по три тысячи рублей ассигнациями на каждую с тем. чтобы перевод и издание в свет отысканных там актов на иностранных языках предоставить ему; все же списанные им рукописи на Славянском и Русском наречиях считать собственностью Комиссии. Сие предположение, в 28 день декабря 1837 года, удостоено Высочайшего утверждения. [XII][XIII] в одном экземпляре. В имени автора не оставалось сомнения по приписке к заглавию рукописи: Григорья Карпова Кошихина, Посолского Приказа подьячего, а потом Иваном Александром Селицким зовимого, работы в Стохолм 1666 и 1667, т. е годов (см. снимок I), которая, по мнению г. Соловьева, сделана известным в свое время лингвистом Спарвенфельдтом, основательно знавшим Русский язык. Вероятность этой догадки подтвердилась сличением почерка приписки с собственноручными отметками Спарвенфельдта на других рукописях Упсальской библиотеки и с следующею его припискою карандашом на обороте 5-го листа манускрипта, вверху: Ryska Staaten och Regiringens I dhenna Tsarens Hr. Fadhers och Förrfaders tyder, som ännu ej är werteradt. J. G. S., т. е. О Русском царстве и правлении при родителе нынешнего царя и его предках, еще не переведенное. И. Г. С. – О столь важном открытии г. Соловьев в то же время донес Археографической [XIV] Комиссии, а в 1839 году, в числе прочих исторических приобретений, представил на ее рассмотрение и снятый им список с означенного манускрипта.

Рукопись, хранящаяся в Упсальской библиотеке, в малую четверть, на 232 листах писана скорописным почерком XVII века самим автором, о чем следует несомненно заключить из сличения этого почерка с собственноручною запискою Котошихина, хранящейся в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел (см. ниже); язык ее великорусский, а слог тот же, какой употреблялся в юридических наших актах XV-XVII столетий 16. Она состоит из тринадцати глав, разделенных на двести тридцать четыре статьи, и заключает современное описание России в государственном и гражданском отношениях, которое хотя и не отличается совершенною полнотою, но весьма замечательно по разнородности своего содержания. В ней подробно изображаются придворные обряды, внутренний состав и управление государства, дипломатическое [XV] и судебное делопроизводство и некоторые публичные и частные обычаи; о военных, земских и торговых делах говорится менее, а о церковном и иерархическом управлении почти и вовсе не упоминается. По обилию и новости сведений, преимущественно заслуживают внимания главы первая, вторая, четвертая, седьмая и тринадцатая; остальные же, и особенно третья, десятая, одиннадцатая и двенадцатая, не столь удовлетворительны. Ясно, что на сочинение «О России» должно смотреть как на собрание материалов для отечественной истории. Если некоторые факты, в нем упоминаемые, отчасти уже известны из других источников, то неоспоримо, что при их пособии и в связи с ними оно проливает новый свет на мало изменявшуюся в основных своих формах древнюю Русь и облегчает изучение ее не только в XVII, но и в предшествовавших столетиях. Дополняемая свидетельствами других исторических памятников, эта рукопись в свою очередь поясняет темные предания летописей и односторонность государственных актов, составляет ключ к правильному [XVI] их разумению и открывает многое, что доселе таилось во мраке. Можно сказать утвердительно, что кроме иностранных сказаний о России, наполненных более или менее ошибками или недоразумениями, в нашей литературе, до XVIII века преимущественно состоявшей из духовных творений, летописей и грамот, не было сочинения, которое в такой степени соединяло бы в себе достоинство истины с живостью повествования.

О жизни Котошихина находятся некоторые подробности в Предисловии к переводу его сочинения, сделанному Баркгузеном, где, кроме известий, сообщаемых переводчиком, помещена просьба Котошихина к Шведскому королю Карлу XI об оказании ему защиты и покровительства: здесь излагает он главные события, относящиеся до его службы в России и причину своего бегства из отечества. Сверх того, в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел в приходо-расходной книге Посольского Приказа 1661 г. под № 1 встречается известие об окладе или жаловании, выдававшемся Котошихину в 1661, 1662, [XVII] 1663 и 1664 годах, и в том же Архиве хранится записка, составленная им в Польше с предложением королю своей службы. Вот эти любопытные материалы в их подлинном виде:

Предисловие Баркгузена:

«Жизнь Селицкого».

«Сочинителем этой книги был Московский уроженец Григорий Карпов сын Котошихин, служивший с самых молодых лет писцом, а потом подьячим в, так называемом Русскими, Посольском Приказе. Эта коллегия, в которой сохраняются все государственные древности и тайны, как прежде постоянно считалось, так и теперь считается при Московском Дворе самою главною и важною. Упомянутый Григорий, как человек даровитый, имел частые поручения по царской службе, о чем он и сам [XVIII] упоминает в своей просьбе, поданной на русском языке его Королевскому Величеству, ныне царствующему нашему всемилостивейшему государю и королю, и с этим вместе следующими словами объясняет в ней причину, по которой он удалился от Русских и должен был бежать из своего отечества:

“Я родился в России и крещен во имя Отца и Сына и Св. Духа. С самых юных лет служил верно и усердно Его Царскому Величеству в Посольском Приказе сперва писцом, а потом подьячим: между тем неоднократно был посылаем с посольствами для заключения мирных трактатов с Шведами и Поляками, и однажды послан от Его Царского Величества посланцем к Вашему Королевскому Величеству. В последние времена, когда я находился при заключении Кардисского договора, у меня отняли в Москве дом со всеми моими пожитками, выгнали из него мою жену, и все это сделано за вину моего отца, [XIX] который был казначеем в одном Московском монастыре и терпел гонения от думного дворянина Прокофья Елизарова, ложно обнесшего отца моего в том, что будто он расточил вверенную ему казну монастырскую, что, впрочем, не подтвердилось, ибо по учинении розыска оказалось в недочете на отце моем только пять алтын, равняющихся пятнадцати Шведским рундштюкам; но не смотря на то, мне, когда я вернулся из Кардиса, не возвратили моего имущества, сколько я ни просил и ни заботился о том.

Вскоре после того я опять послан был на службу царскую в Польшу при войске с боярином и воеводою князем Яковом Куденетовичем Черкасским да с князем Иваном Семеновичем Прозоровским. Оба они, находившись малое время при войске, были отозваны в Москву, а боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий сделан был воеводою на их место. Я в это время еще прежними воеводами был отправлен из армии в посольство [XX] под Смоленск для переговоров, и князь Юрий писал ко мне с другим подьячим, мишкою Прокофьевым, улащивая меня, чтобы я согласился написать е нему, что князь Яков Куденетович сгубил войско царское, дал возможность королю скрыться в Польшу, и таким образом выпустил его из рук, не дав Полякам битвы, тогда как весьма легкл то сделать и проч. За такое пособство и услугу князь Юрий обещал мне исходатайствовать повышение и клятвенно обязывался помочь делу отца моего в Москве. Не веря искренности сладких посулов князя Юрия и не имея ни малейшей причины безвинно оклеветать князя Якова, я не хотел против совести писать к первому и быть ему пособником в деле неправом, а еще менее мог решиться ехать обратно к нему в войско. Быв в таком затруднительном положении, сожалея о том, что не возвратился в Москву с князем Яковом, а еще более горюя о худой удаче мне на службе царской, в которой за [XXI] верность и усердие награжден был при безвинном поругании моего отца лишением дома и всего моего благосостояния, и, принимая во внимание, что если бы я вернулся к Долгорукову в армию, то меня по всей вероятности ожидали бы там его злоба, истязания и пытки за неисполнение мною его желания повредить князю Якову, я решился покинуть мое отечество, где не оставалось для меня никакой надежды, и убежал сначала в Польшу, потом в Пруссию и наконец в Любек, откуда прибыл в пределы владений Вашего Королевского Величества, и всеподданнейше прошу и умоляю, дабы Ваше Королевское Величество соизволили принять меня под вашу королевскую защиту, покров и пр.”

Убежав из Московии, он принял другое имя и назвался Иваном Александром Селицким. Из Любека он прибыл в Нарву, откуда в 1666 году переслан был в Стокгольм тогдашним генерал-губернатором, ныне [XXII] фельдмаршалом Симоном Грунделем Гельмфельдтом, и жил в Стокгольме по паспорту более полутора года. В течение сего времени им написано настоящее небольшое сочинение: «О некоторых Русских церемониях (om nagre Ryske Ceremonier) на Русском языке, ибо кроме Русского и Польского никакого другого языка он не знал. Первая мысль и желание описать нравы, обычаи, законы, управление и вообще настоящее состояние своего отечества родились у него еще тогда, как он, во время бегства своего из России, посещая разные области и города, имел случай замечать в них отличное от Московии устройство политическое, преимущественно же в той стране, в которой он остался на постоянное жительство. Важнейшею же побудительною причиною к продолжению уже начатого им труда служило ободрение государственного канцлера, высокородного графа Магнуса Гавриила Деля-Гарди, который, узнав острый ум Селицкого и его особенную опытность [XXIII] в политике (он отличался умом перед своими сверстниками и единоземцами), дал ему средства и возможность окончить начатый труд в той самой форме, в какой он ниже следует. При составлении этого сочинения он отчасти пользовался Русским Уложением.

Наконец достойный Селицкий имел несчастье впасть в непреднамеренное преступление: он лишил жизни своего хозяина, Даниила Анастасиуса, переводчика Русского языка в Стокгольме. Самое ничтожное обстоятельство вовлекло его в это преступление. Анастасиус подозревал Селицкого в порочной связи с своей женой, и однажды, быв оба дома в нетрезвом виде, они заспорили между собою: начались с обеих сторон упреки и брань, Селицкий в запальчивости гнева нанес Анастасиусу несколько смертельных ударов испанских кинжалом, который в это время имел при себе, и по приговору суда должен был [XXIV] положить свою голову под секиру палача на лобном месте за заставою южного Стокгольмского предместья.

Селицкий переменил Российское вероисповедание на Лютеранское. За несколько времени до назначенного дня казни, он с величайшим благочестием принял св. тайны от Шведского священника Олофа Петерсона Крока, капеллана церкви Св. Марии, что на сёдер-Мальме (Южном предместии). Прусский уроженец, магистр Иоанн Гербиниус, бывший в то время ректором школы немецкого прихода в Стокгольме и совершенно знавший Польский язык, посещал часто Селицкого в его заключении, утешая его в несчастии Словом Божиим, и по совершении над ним казни, отозвался об нем в следующих словах: obit quam piissime!

Тотчас после казни, тело его было отвезено в Упсалу, где оно было анатомировано профессором [XXV] высокоученым магистром Олофом Рудбеком; кости Селицкого хранятся там и до сих пор, как монумент, нанизанные на медные и стальные проволоки.

Так кончил жизнь свою Селицкий, муж Русского происхождения, ума несравненного».

В Приходно-расходной книге Посольского Приказа о жалованье, выдававшемся Котошихину, значится:

«… (стр. 51 об.) 13 рублев – Григорей Котошихин 17. И Григорию Котошихину великого государя жалованье на нынешний на 169 год, по особой выписке, для Свийского посольского съезду, дано сполна».

«… (во 170 году), по выписке, за пометою думного дьяка Алмаза Иванова, к прежнему его окладу за Свийскую посольскую службу придано шесть Рублев и учинен ему оклад с прежним девятнадцать рублев; и то ему государево жалование на нынешней на 170 год дано сполна. Да ему ж, для хлебные дорогови, вполы его окладу девять Рублев с полтиною дано».

(171 г.): «19 рублев – Григорей Котошихин. И в нынешнем во 171 году, генваря в 9 день, по выписке, за пометою думного дьяка Дариона Лопухина, к прежнему его окладу придано рубль, и учинен ему оклад и с прежним двадцать Рублев; и на нынещней на 171 год то государево жалованье двадцать Рублев дано сполна. Да ему ж, для нынешние хлебные дорогови, в приказ вполы окладу его десять Рублев».

(172 г.): «20 рублев – Григорей Котошихин. И на нынешней на 172 год государево жалование Григорию Котошихину для полковые службы дано сполна, по особой выписке; да ему ж в приказ и подмоги двадцать четыре рубли». [XXVI]

(173 г.): «Григорей Котошихин. И в прошлом во 172 году Гришка своровал, изменил, отъехал в Польшу. А был он в полккех бояр и воевод князя Якова Куденетовича Черкасского с товарищи».

В собственноручной записке Котошихина о службе его Польскому королю читаем:

«Наяснейшего великого государя, его королевского величества, пана моего всемилостивейшаго, как есть наимилосердаго монарха милость приказал меня пожаловать своим королевского величества жалованием на год по сту Рублев и быть при его милости, канцлере Литовском, всегда; и аз просил того, чтоб мне ехать к нему в скорых дных для разговоров для тех, которые ниже сего пишу; и хочу у его милости наяснейшего великого государя у его королевского величества быть в службе через обещание и веру до смерти своей домом крепким, и службу свою в скорых временах хочу показать добрую.

Ныне на границах что ся делает, также и вести, что делается на Москве и меж Москвою и Шведами, также на Украине и меж Татарами, надобно мне о том крепко ведать и о том у королевского величества упрошаю, жебы то от меня не утаено было, для того могу аз королевскому величеству способы давать на то пристойные и годные, потому: к тем вестовым делам, будучи на Москве в посольском Приказе, крепко дознался, и естли о тех вестях мне будет ведомо, королевскому величеству к способу к войне будет годность же.

Так же бы мне поведано было, где ныне Чернецкий с войском и Татарове, чтоб к походу их на Москву о дорогах написать податнее.

Также бы ведать о Офонасье Нащокине, что он был и посолство свое правил, чтоб мне поведано ж было для того: бояре о том не ведали, а наказ ему дан из [XXVII] Посольского Приказу, и он по нем не чинил ничего; и есть ли то уведаю, и королевскому величеству ведомо о том будет, для чего с царским величеством к миру не доходит и что прешкожает.

К тому же еще упрошаю, что я поведал о способе войны, чтоб дан был мне землемерный чертеж о рубежах Полских и литовских с Московским, Ливония с Москвою, Украйна и Тартария с Москвою.

Естли королевскому величеству надобно умысл мой, как учинить рогатки, что есть шпанштейтеры, что они будут к пехоте годны лутче и легче Московских, и умсл, чем разрывать Московские рогатки, чтоб был отведен двор, чтоб никто не прешкожал, и даны б были шесть человек плотников, два человека кузнецов, железа сколко надобно, пять долот, три сверла разных, два топора легких.

Также бы даны были кузнецы, сколько человек пригож, для образца заступов, топоров, бердышей, кирок, что все то по королевского величества будет воле годно и пристойно, и чтоб был лес годной на те рогатки и чем разрывать Московские рогатки.

О сем милости и милосердия у королевского величества прошу, жебы умилосердился над тем Москалем предавчиком, который предался на имя короля его милости к гетману великому Литовскому; приходит ко мне и плачет слезно, не может ни чрез кого достать, что король его милость на него был милостивый, приказал пожаловать своим королевского величества жалованием, как ему Бог по сердцу положит; а на Москве он был добрым порутчиком и от его милости гетмана великого есть у него универсал и королевскому величеству будет добрый слуга, у пехоты в учебе и в рогатках помощник. Григорий Котошихин». [XXVIII]

«Прошу его королевского величества милости о том, чтобы мне господа была отведена на двух Москалей и на двух хлопца и челядника моих, которые при мне, чтоб мне в той господе учинить себе покойность, а на дворе промысл работный.

Также упрошаю, чтоб мне через кого дойти и королевскому величеству поклонитца и приходить бы в полаты в которые мочно».

На обороте второго полулиста записки: «Сие мое написание честно да вручитца и велце упрошаю, чтоб был преведен и добрый ответ учинен».

Настоящее издание рукописи Котошихина напечатано под редакцией покойного Члена Археографической Комиссии Коркунова; Указатель же и описание подлинного манускрипта на Русском языке и Шведских его переводов составлены под наблюдением Члена Калачова. [XXIX]

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ 18

Профессор Императорского Александровского Университета Соловьев, путешествовавший на собственный счет по Швеции, в 1837 году довел до сведения Археографической Комиссии, что в Шведских библиотеках и архивах находится множество рукописей, служащих к объяснению Русской Истории, Правоведения, Статистики и проч. Представив некоторые из них выписки и объяснив недостаток средств к дальнейшим по сему предмету предприятиям, Г. Соловьев испрашивал вспомоществования к продолжению путешествия по Швеции. По рассмотрении составленного на сей конец проекта, Археографическая Комиссия обратилась с просьбой к Г. Министру Народного Просвещения об исходатайствовании Г. Соловьеву пособия на совершение трех поездок в Швецию, по три тысячи рублей на каждую, с тем, чтобы перевод и издание в свет отысканных там актов на иностранных языках предоставить ему, все же списанные им рукописи на Славянском и Русском наречиях считать собственностью Комиссии. Сие предположение, в 28 день Декабря 1837 года, удостоено Высочайшего утверждения.

Из предоставленных Г. Соловьевым замечаний об исторических материалах, найденных им в Швеции, [XXX] оказалось, что в Стокгольмском Государственном Архиве хранится рукопись, содержащая в себе описание России при Царе Алексее Михайловиче, сочиненная бежавшим за границу подьячим Посольского Приказа Кошихиным, и переведенная с Русского на Шведский язык королевским переводчиком Баркгузеном 19. Полагая, что здесь могли заключаться важные сведения о законодательстве и государственном управлении XVII века, Археографическая Комиссия поручила Г. Соловьеву заняться перепиской Шведского манускрипта, с намерением издать его в свет в Русском переводе. Между тем Г. Соловьев в последовавшую за тем поездку в Швецию в 1838 году отыскал в библиотеке Упсальского Университета и Русский подлинник означенного сочинения, сохранившийся только в одном эксземпляре. В имени автора не оставалось по приписке к заглавию рукописи: Григорья Карпова Кошихина, Посольскаго Приказа подьячево, а потом Иваном Александром Селицким зовимаго, работы в Стохолме 1666 и 1667, т.е. годов (см. facsimile), которая, по мнению Г. Соловьева, сделана известным в свое время лингвистом Спарвенфельдтом, основательно знавшим Русский язык. Вероятность этой догадки подтвердилась сличением почерка приписки с собственноручными отметками Спарвенфельдта на других рукописях Упсальской библиотеки, и со следующего его припиской на переплете того же манускрипта: Ryska Staten och Regeringens I denna Tsarens Hr. Fadhers och Förfäders tiders, som ännu ei är verterat. I. G. S., т. е. о Русском царстве [XXXI] и правлении при родителе нынешняго Царя и его предках, еще не переведенное. И. Г. С. О столь важном открытии Г. Соловьев в то же время донес Археографической Комиссии, а в 1839 году, в числе прочих исторических приобретений, представил на ее рассмотрение и снятый им список с означенного манускрипта.

Рукопись, хранящаяся в Упсальской библиотеке, в малую четверть на 232 листах, писана скорописным почерком XVII века на Великорусском наречии; слог ее тот же, какой употреблялся в юридических наших актах XV-XVII столетий. Она состоит из тринадцати глав, разделенных на двести тридцать четыре статьи и заключает в себе современное описание России в государственном и гражданском отношениях, которое хотя и не отличается совершенною полнотою, но весьма замечательно по разнородности своего содержания. В ней подробно изображаются придворные обряды, внутренний состав и управление государства, дипломатическое и судебное делопроизводство и некоторые публичные и частные обычаи; о военных, земских и торговых делах говорится менее, а о церковном и иерархическом управлении почти вовсе не упоминается. По обилию и новости сведений преимущественно заслуживают внимание главы первая, вторая, четвертая, седьмая и тринадцатая, остальные же, и особенно третяя. десятая, одиннадцатая и двенадцатая, не столь удовлетворительны. Ясно, что на сочинение «О России» должно смотреть, как на собрание материалов для отечественной истории. Если некоторые факты, в нем упоминаемые, отчасти уже известны из других источников, то неоспоримо, что при их пособии и в связи с ними, оно проливает новый свет на мало изменявшуюся в основных своих формах древнюю Русь, и облегчает изучение ее не только в XVII, но и в предшествовавших столетиях. Дополняемая свидетельствами [XXXII] других исторических памятников эта рукопись в свою очередь поясняет темные предания летописей и односторонность государственных актов, составляет ключ к правильному их разумению и открывает многое, что доселе таилось во мраке. Можно сказать утвердительно, что кроме иностранных сказаний о России, по большей части наполненных ошибками или недоразумениями, в нашей литературе, до XVIII века преимущественно состоявшей из духовных творений, летописей и грамот, не было сочинения, которое в такой степени соединяло бы в себе достоинство истины с живостью повествования.

В Предисловии к переводу рукописи «О России» на Шведский язык, составленному Баркгузеном и находящемуся в шведских библиотеках, сохранились некоторые известия о жизни Кошихина. Этот биографический очерк при всей его краткости необходим для пояснения многих мест в означенной рукописи. Кошихин родился в России, служил подьячим в Посольском Приказе и неоднократно употребляем был для письмоводства при дипломатических сношениях с иностранными Дворами; в 1661 году находился при заключении Кардисского мира и ездил гонцом в Стокгольм. В продолжение Польской войны (начавшейся в 1654 и окончившейся Андрусовским миром в 1667 году), Кошихин состоял при главных военачальниках Князьях Якове Куденетовиче Черкасском и Иване Семеновиче Прозоровском, от которых отправлен на польский съезд под Смоленск, где производились тогда мирные переговоры с Польшей. Непредвиденное обстоятельство, как показывает Кошихин, заставило его бежать из России. Новый воевода Князь Юрий Алексеевич Долгорукий, сменивший Князей Черкасского и Прозоровского, требовал, посредством нарочно отправленного гонца под Смоленск, чтобы Кошихин подал донос на прежних [XXXIII] воевод, будто бы они, уклоняясь от битвы и выпустив из рук своих Польского Короля, не только потеряли случай нанесть решительный удар Полякам, но и дали им возможность оправиться и остановить дальнейшие успехи Русских 20. Не желая служить орудием клевете, Кошихин отвергнул предложение Князя Долгорукого. Между тем, страшась его мщения и не смея уже возвратиться из-под Смоленска в Русский стан, он решился навсегда покинуть отечество. Кошихин удалился в Польшу (около 1664 года), где скрывался под именем Селицкого, потом странствовал по Пруссии и был в Любеке и, напоследок пробравшись в Лифляндию, предался покровительству Рижского Генерал-губернатора Фельдмаршала Гельмфельдта, который исходатайствовал ему дозволение на свободное пребывание в Швеции. Кошихин приехал в Стокгольм в 1666 году и поселился в доме королевского переводчика Даниила Анастатуса. Здесь-то, по требованию Государственного Канцлера Графа Магнуса Делагарди, окончил он сочинение свое «О России», начатое вскоре по побеге из-под Смоленска. Кошихин прожил в Стокгольме около полутора года. Еще прежде, в бытность в Польше или Германии, он обратился к Лютеранскому исповеданию [XXXIV] и, заразившись чужеземными предрассудками, начал обнаруживать нерасположение к своим соотечественникам, заметное и в его сочинении 21. В собранных Г. Соловьевым сведениях вовсе не упоминается о нравственных свойствах Кошихина; но с достоверностью можно полагать, что он не отличался приверженностью к Вере, твердыми правилами и неукоризненным поведением. Необузданные страсти и развратная жизнь сделали его преступником, преждевременно свели в могилу и на чужбине покрыли имя его бесчестием. За убийство хозяина своего Анастасиуса, совершенное в нетрезвом виде, в ссоре по подозрению любовной связи с его женой, Кошихин был приговорен уголовным судом к смертной казни и – публично обезглавлен. При всем, однако ж, недостатке нравственности, Кошихин, во время пребывания в Стокгольме, успел снискать дружбу некоторых знаменитых современников. Его знали Гербиний и Рудбек. Сочинение его «О России», в переводе на Шведский язык, распространилось по Швеции во множестве экземпляров 22.

В предупреждение могущих встретиться недоразумений, археографическая Комиссия не излишним считает указать на некоторые погрешности в сочинении Кошихина. Он говорит: [XXXV]

1. Что Царь Михаил Федорович имел сына Димитрия, которого в младенчестве отравили бояре, за обнаруженную им наклонность к жестокости (стр. 3-4) 23. – Известно, что у Царя Михаила Федоровича не было сына по имени Димитрий.

2. Что Английского и Польского послов не допустили к Царице для поднесения ей королевских подарков, потому что она не могла прилично отвечать на посольские речи (стр. 44) 24. – Не недостаток образования, а освященный древностью обычай был причиной, что царственные лица женского пола уклонялись от придворных и других публичных обрядов, до времен Петра Великого. Доказательством служит Царевна Софья Алексеевна, об уме которой не только Русские, но и иностранцы отзывались с особенной похвалой.

3. Что Митрополит Алексий, по возвращении из Крымского плена, запретил Русским воевать с Крымскими Татарами, и проч. (стр. 45-46) 25. – Святитель Алексий путешествовал в Золотую орду, но не пленником, а миротворцем. Крымского Ханства в XIV веке при жизни святого Алексия еще не существовало.

4. Что Русские Цари, после Иоанна Васильевича, давали при восшествии на престол записи, ограничивавшие самодержавную власть, и что Царь Михаил Федорович, хотя и писался Самодержцем, однако же без боярского совета ничего не мог делать (стр. 100) 26. – До восшествия на престол Дома Романовых, в двух только государственных актах указывается на ограничение власти: а) в Записи Царя Василия Иоанновича Шуйского, 1606 года (Акты Археографической Экспедиции т. II, стр. 102), и б) в Договорной грамоте Польского Гетмана Жолкевского с боярами [XXXVI] об избрании на Российский престол Королевича Владислава Ж…….. 1610 года Августа 17 (Собрание государственных грамот и ……… т. II. стр. 395-396). Здесь надлежит заметить, что оба эти акта относились к лицам, не принадлежащим к Московскому Великокняжескому Дому, из которого происходили наши Цари. Запись Царя Василия Иоанновича была в свое время такою новостью, что, по свидетельству современников 27, не только не усилила к нему любви народной, но и возбудила почти всеобщее неудовольствие. Акт же об избрании на престол Королевича Владислава имел целью не столько ограничить верховную власть, сколько охранить Православие от произвольных действий воспитанного в иноверии Государя. Известно, что даже при Борисе Годунове и Лжедмитрии, долженствовавших по силе вещей льстить своенравию черни, самодержавие не стеснялось никакими препятствиями. Могло ли же быть иначе при Родоначальнике Дома Романовых, избранном на престол единодушною любовию народа, без всяких со стороны его домогательств и даже без его ведома? По всей вероятности, к сему ложному мнению подало повод следующее юридическое выражение: Царь указал и бояре приговорили; но оно встречается в актах не только Михаила Федоровича, но и Преемников его до Петра Великого, и даже употреблялось при Царе Иоанне Васильевиче 28, в самодержавии которого никто доселе не сомневался.

Рукопись Кошихина издана под редакцией Члена Археографической Комиссии Якова Бередникова.


Комментарии

1. Составлено членом Археографической комиссии А. А. Куником.

2. Два новых материала для биографии Котошихина (в Архиве исторических и практических сведений, относящихся до России, издаваемом Н. Калачовым. Книга первая СПб 1860 Отд. 5, стр. 3-5). Эти два документа были перепечатаны (в 1882 г.) Я. К. Гротом на стр. 12-13 его статьи о Котошихине.

3. En rysk emigrant I Sverige foer tva hundra ar sedan. Af H. Hjaerne (в Histirisk Tidskrift. Stockholm. 1881, стр. 53-84).

4. Новые сведения о Котошихине по шведским источникам (Сборник Отделения Русского языка и словесности Имп. Академии Наук Том 29. СПБ. 1882).

5. Эта грамота впервые была напечатана покойным С. М. Соловьевым в 11 томе его Истории России (1-е изд. 1861 г., 3-е изд. 1880 г. прим. 22).

6. Hjaerne. на стр. 68.

7. Und wird mir selbiger Kerl, welcher ein Russ, aber gut schwedisch – эти последние четыре слова написаны шифрою – ist, was kuenfftig, wenn ihre Gesanden warden schreiben, passiret, oder was Ihr Zaar. Mayitwegen der summa Geldes resolviren werden, von Allem Nachricht geben.

8. Извлечение из донесения Эберса от 22 июля 1663 у г. Ерне на стр. 56, прим. 2.

9. Извлечение из донесения Эберса у Ерна на стр. 72: «Mein geheimer Correspondent, dar ich allezeit was gewisses von pflege zu haben, ist von hier nach knes Jacob Tjerkasskij verschicket worden und wird wohl eine Zeit lang ausbleiben, woran mir gross Leid geschieht, weilen so bajd wieder einen solchen zu bekommen mir sehr schwer wird sein».

10. Письмо кн. Ромодановского сохранилось в шведском переводе.

11. Русская старина, том 32, стран. 344-345.

12. Так как не только за границей, но и у нас иногда смешивают этого Соловтева с достопамятным профессором и академиком Сергеем Михайловичем Соловьевым, то мы считаем не лишним заметить, что гельсингфорского профессора звали Сергеем Васильевичем.

13. Об этом он пишет так: « Не забудьте упомянуть в предисловии к Кошихину. что и я нашел ее и представлял Государю о напечатании и о высочайшей резолюции, и что я, впрочем, сослался на Соловьева, дабы он не думал, что я хотел предварить его».

14. В некрологе Тургенева, вероятно, составленном Сербиновичем, рассказывается. что приобретения его по части отечественной истории поднесены им в 1837 и 1838 г. Императору Николая Павловичу (см. Журн. Мин. Нар. Просв. часть 49, отл. VII, стр. 22).

15. Екатерина II и Густав III (Сборник Отделения Русского языка и словесн. Импер. Акад. Наук, том 18-ый, № 1, стр. 49). Сравн. «Летнюю прогулку по Финляндии и Швеции в 1838 году, Ф. Булгарина». Часть II. Спб. 1839, стр. 229 и 230.

16. Чтобы дать читателям более полное описание подлинной рукописи, которая, по особенной обязательности шведского правительства, была выслана в Археографическую Комиссию для настоящего издания, к сказанному выше должно присовокупить следующие относящиеся к ней подробности: первые три листа этой рукописи чистые; на 4-м на обороте вверху написано чернилами: «Grigoria Karpoca Koshikhina posolskago prikasa podiatshego a potom Ivanom Alexandrom Selickim sovimago Rabota v’Stigholme 1666-1667». На обороте 5-го листа, вверху помечено, как сказано выше, карандашом: «Ryska Staatens och Regiringens I dhenna Tsarens Hr. Fadhers och Förfaders tyder, som ännu ej är werteradt. I. G. S.» Затем приписано чернилами: «(hoc manu Sparfvenfeldii)». С 6-го листа начинается само сочинение Котошихина. Это лист точно в том виде, какой имеет лицевая сторона его в подлиннике, представлен в первом из прилагаемых при сем fac-simile. Внизу, как и изображено здесь, находится печать библиотеки Упсальской Академии. Как этот лист, так и следующие за сим имеют двойную нумерацию: одна современная, чернилами, которая ведет счет страницам, коих (без оглавления, следующего за сочинением) всего 464; другая же сделана в новейшее время карандашом: ею помечены лишь лицевые стороны листов, коих всего по этому счету 232. Сочинение оканчивается на странице 464 или на обороте листа 232. Затем следует белый лист, за которым на 16 листах тою же рукою, которой писано сочинение (следовательно самим Котошихиным), помещено оглавление сочинения под заглавием: «Роспись главам и статьям книги сея» (см. настоящего издания стр. 133). Листы этого оглавления перемечены только карандашом с продолжением счета предыдущей нумерации, не выключая и предшествующего белого листа, так что всех листов в рукописи по сему счету 249. За оглавлением следует опять 6 белых листов, последних в книге. Чтобы судить о почерке, каким писана руеопись, при сем прилагается fac-simile (2-е), в коем первые четыре строки взяты из оглавления (с поправкою, сделанной другим почерком); две вторые из главы VII-й, статьи 47-й (лист 181 обоор., чтр. 362): из них вторая строка писана также другою рукою; за тем следует одно место из той же главы статьи 40 (лист 175 лиц. стор., стр. 349), и, наконец, последние строки сняты с окончания записки, поданной Котошихиным Польскому королю (см. ниже). Хотя подлинная рукопись Котошихина сохранилась довольно хорошо, но местами видны пятна, происшедшие от сырости. Вообще экземпляр писан очень чисто и даже красиво. На полях ссылки на главы и статьи сделаны красивым мелким почерком, но окончательные буквы этих ссылок к образу не достают в некоторых местах. Цифры, указывающие на статьи. помещены не в начале каждой, а с боку (на полях), против начала каждой статьи. Переплет рукописи кожаный; на лицевой стороне его по красному сафьяну оттиснуто золотыми буквами: «Gregor Kochikine. – Cod. Sparfvenf».

17. Здесь Котошихин записан последним из подьячих.

18. Первое издание напечатано в 1849, а второе – в 1859 году.

19. «Om Rysslands Stat, eller nágra Ryska Ceremo,ier ifrán Ryska öfversatt af H. K. M. Translator Olof Didrikson Barkhusen, A_ 1682». – Кроме Стокгольмского Государственного Архива экземпляры сей рукописи находятся в библиотеках: Скуклокстерской Графа Браге, Лёберёдской Графа Делагарди, Стрёской Роламба, Тидёской Барона Риддерстольпе и проч.

20. В письме к Шведскому Королю Карлу XI, помещенном в Предисловии к переводу сочинения «О России», Кошихин говорит, что в то время, когда он находился на Кардисском съезде, отец его, бывший келарем в одном из Московских монастырей, по доносу думного дворянина Елизарова предан был суду за растрату монастырских доходов. По сему случаю дом и имущество, принадлежащие Кошихины (сыну), отобраны были в казну, а жена и дети его остались без пропитания. В награду за извет на Князей Черкасского и Прозоровского Князь Долгорукий обещался ходатайствовать, чтобы, сверх возвращения имения Кошихину, он был повышен чином, т. е. произведен в дьяки.

21. Так, например, на стр. 41 Кошихин несправедливо отзывается о нравственности Русских; но здесь он явно увлекается озлоблением против своего отечества и повторяет неприязненные толки о России иностранных писателей.

22. Баркгузен в Предисловии к переводу сочинения «О России» говорит о Кошихине: «Fuit profecto solers animo atque etiam ingeniosissimus inter suos coeaequales et conterraneos»; и далее: «Sic et talem finem habuit vita Selystky, viri quondam Roxolani, ingenio incimparabili».

23. В 3-м издании стр. 4-5.

24. Там же стр. 63.

25. Там же стр. 65.

26. Там же стр. 141-142.

27. Карамз. История Государства Российского, т. XII, стр. 5, и примечания 4, 5 и 6.

28. Акты Исторические т. I, стр. 251-258, и проч.

Текст воспроизведен по изданию: О России в царствование Алексия Михаиловича. Современное сочинение Григория Котошихина. СПб. 1884

© текст - Тимофеев А. И. 1884
© сетевая версия - Strori. 2013
© OCR - Андреев-Попович А. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001