СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ТИРАННИЙ РУФИН

ЦЕРКОВНАЯ ИСТОРИЯ

HISTORIA ECCLESIASTICA

Родился в Конкордии неподалеку от Аквилеи. Учился в Риме, по возвращении оттуда принял крещение в одном монастыре по соседству с Аквилеей. В 371 г., благое даря покровительству знатной римской матроны Мелании, отправился на Восток, с 378 до 397 г. провел в Иерусалиме, где основал монастырь на Масличной горе. Затем, вернувшись на родину, умер в 410 г. Конец жизни Руфина был омрачен ссорой его с другом детства Иеронимом. Для римской литературы особое значение имеют его переводы греческих отцов церкви: Василия Великого, Григория Назианзина, Оригена, Евсевия, Клемента Римского и др. К переводу церковной истории Евсевия Руфин прибавил две книги собственного сочинения, в которых излагает события от 324 г. до 395. См. о нем Schanz, Gesch. d. rom. Litt., IV, 1₂, 1914, стр. 412 сл.; А. П. Лебедев, Церк. историография, М., 1898, стр. 116 сл.

Текст: Migne, Patrologia Latina, XXI, 480

Извлечения и перевод А. И. Малеина [244]

ОБ ОБРАЩЕНИИ НАРОДА ИБЕРОВ, СОВЕРШЕННОМ ЧЕРЕЗ ПЛЕННИЦУ

В то же время и народ иберов, живущий под Понтийским небом, воспринял законы слова божия и веру в будущее царство. Виновницей этого «столь великого блага явилась одна пленница ¹¹⁸. Она, попав к ним, вела жизнь вполне смиренную, трезвую и целомудренную и по целым дням и ночам неусыпно возносила молитвы богу; самая новизна дела начала удивлять варваров, и они стали тщательно разузнавать, что это значит. Та, как и было дело, просто призналась, что таким обрядом она чтит Христа бога. Варвары не удивлялись затем ничему более, кроме новизны имени. Но, как водится, самая настойчивость возбуждала некоторое любопытство их женщин, ожидавших, не получится ли какой выгоды от этого столь сильного благочестия. Говорят, что у них существовал обычай, что если захворает ребенок, мать начинает носить его по отдельным домам, стой целью, чтобы каждый, кто знает какое-нибудь испытанное средство, помог страждущему. И вот, когда одна женщина обнесла по обычаю своего малютку по всем и, обойдя все дома, не получила никакого средства, она пришла к пленнице, чтобы та указала ей, если что-нибудь знает. Та заявляет, что человеческого средства она не знает никакого, но уверяет ее, что ее бог Христос, которого она чтила, может даровать ей спасение, в котором отчаялись люди; затем, положив ребенка на свою власяницу и вознеся, кроме того, молитву господу, она вернула матери дитя здоровым. Слух об этом распространяется у многих, в молва об этом удивительном происшествии доходит до ушей царицы, которая, удрученная каким-то весьма тяжелым телесным недугом, пребывала в величайшем отчаянии. Она просит привести к ней пленницу. Та отказывается итти, чтобы не показалось, что она берет на себя нечто большее, чем позволял бы ее пол. Тогда царица велит отнести самое себя к келье пленницы. И та, подобным образом положив ее на власяницу и призвав имя Христово, сразу после молитвы подняла ее здоровой и бодрой; при этом она поучает царицу, что это исцеление подал ей бог Христос, сын всевышнего бога, и наставляет ее, что следует призывать его, который, как должна знать царица, явился виновником ее здоровья и жизни. Ибо это он раздает и царства царям, и жизнь людям. И царица, с радостью вернувшись домой, открыла мужу, на его вопрос, причину столь внезапного исцеления; когда же тот, радуясь здоровью супруги, велел отнести пленнице подарки, царица сказала: «Царь, ничего из этого пленница не ценит; она отвергает золото, пренебрегает серебром, питается постом как бы пищей; один только дар принесем мы ей, если будем чтить того Христа бога, который исцелил меня по ее молитве». Царь отнесся тогда к этому невнимательно и на время отложил, хотя жена часто напоминала ему. Но вот однажды, во время охоты его днем в лесах со своей свитой, случилось, что дневной свет окутался густым мраком, и при полном исчезновении его в ужасе темной ночи исчезла всякая возможность итти вперед. Его спутники, разойдясь в разные стороны, заблудились, и он, оставшись один, окруженный непроглядной тьмой, не знал, что ему делать и куда обратиться; и вдруг его душу, измученную отчаянием в спасении, осенила такая мысль: если воистину есть бог тот Христос, которого проповедала его жене пленница, то [245] пусть он освободит теперь его из этого мрака, чтобы чтить его впредь, покинув всех прочих. И тотчас, лишь только он дал этот обет одной мыслью и не успел еще выразить словом, дневной свет, возвращенный миру, невредимо довел царя до города. Он тотчас открывает царице, что с ним случилось, затем вызывает пленницу, требует передать ему обряд поклонения и утверждает, что не будет впредь чтить иного бога, кроме Христа. Является пленница, поучает о боге Христе, разъясняет, насколько это можно было открыть женщине, обряд молитвы и способ богопочитания. При этом она увещевает построить церковь и описывает ее вид. Итак, царь, созвав народ из всего племени, излагает с самого начала обстоятельства, которые случились с ним и с царицей, поучает вере и, еще не посвященный в святыню, становится апостолом своего племени. Мужчины веруют благодаря царю, женщины — благодаря царице, и при единодушном желании всех немедленно приступают к постройке церквах. Быстро возведена была окружность стены, и на стала пора ставить колонны. Когда были воздвигнуты первая и вторая и приступили к третьей, то, применив все сооружения и силы быков и людей, успели поднять ее вкось до средины, но остальная часть не поднималась никакими приспособлениями. Несмотря на вторичные, троекратные и частые усилия всех, ее нельзя было даже сдвинуть с места; все участники работы изнемогли. Удивление овладело всем народом, мужество царя стало ослабевать; никто не знал, что следовало сделать. Но когда с наступлением ночи все удалились и бездействовали как все люди, так и самые работы, одна только пленница осталась на месте и провела всю ночь в молитве. И вот, когда царь на утро приходит обеспокоенный со всеми своими, он видит поднятой и свободно висящей над своим основанием колонну, которую не могло сдвинуть такое множество приспособлений и людей; при этом она не была поставлена на о сновании, а висела в воздухе на расстоянии примерно одного фута. И тут весь народ, созерцая это и прославляя бога, стал говорить, что свидетельством настоящего чуда подтверждается истинность веры царя и религия пленницы. И вот, когда все еще цепенели в изумлении, на их глазах колонна медленно опустилась на свой базис без всякого прикосновения и установилась в полном равновесии. После этого остальное число колонн было поднято с такой легкостью, что все прочие были поставлены в тот самый день. После же того, как церковь была великолепно выстроена и народ с большим жаром жаждал веры в бога, по указаниям пленницы, к императору Константину отправляется посольство от всего племени; излагается свершившееся; приносится просьба прислать священнослужителей, чтобы они завершили начатое дело божие. Переслав их с полным удовольствием и почетом, император обрадовался этому гораздо более, чем если бы он присоединил к римской церкви неизвестные племена и неведомые царства. Что это так свершилось, нам изложил муж вполне достойный доверия, Бакурий, царь этого самого племени и начальник гвардии при нашем дворе (он в высшей степени заботился и о добросовестности и о правдивости), когда он жил с нами вполне единодушно в Иерусалиме, будучи тогда начальником палестинской границы ¹¹⁹.

Комментарии

118. [Нина Каппадокийская, упоминаемая также Сократом (Hist. Eccl., 1, 20), заимствовавшим свой рассказ во всех прочих деталях у Руфина; ср. также Socr., Hist. Eccl., II, 7; Theodoret., Hist. Eccl., I, 23].

119. [Называемый в качестве свидетеля истинности этого рассказа иберийский «царь» Бакурий (т. е., вероятно, лицо царского происхождения) упоминается также в качестве командира отряда стрелков (лучников) в римском войске в 378 г. в битве с готами при Адрианополе Аммианом Марцеллином (XXXI, 12, 16) и Зосимом (IV, 57, 3), который называет его, однако (видимо, по ошибке), армянином. Будучи в это время язычником, как о том свидетельствует адресованное ему письмо Либания (Epp., 980), он лишь позднее был обращен в христианство и в качестве дука Палестины встречался с Руфином. Из этого явствует, что он не мог быть в действительности лицом, сообщившим Руфину изложенные им легенды о начале христианства в древней Иберии].