Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

Плач ханши Сююмбике

И была та царица Казанская
Так прекрасна, умна, рассудительна,
Что, подобно ей, не было женщины
Среди жен всех казанских и девушек,
Даже в стольной Москве нашей царственной
Между жен, дочерей наших княжеских
Отыскать нелегко ей соперницы.

Этот прекрасный портрет Сююмбике был описан в "Казанской истории" и в "Сказании о царстве Казанском". Это произведение является литературным памятником XVI века, созданным в 1564-65 годах, как полагают некоторые историки, Иоанном Глазатым, который 20 лет провел в казанском плену, с 1532 по 1552 год. Он жил при дворе хана Сафа-Гирея и, следовательно, был очевидцем трагических событий последних лет Казанского ханства, а также осады и взятия города Казани.

Для фольклориста большой интерес в этом произведении представляют татарские легенды и предания, байты и сказания. Чувствуется, что автор произведения знал татарский язык (Кунцевич Г. З. "История о Казанском царстве или Казанский летописец. Опыт историко-литературного исследования. - СПб., 1905.-С.561), иначе откуда бы ему записать устное народное творчество татарского народа. Перевел он, наряду с другими образцами, и запечатлел дм потомков и плач любимой татарским народом ханши Сююмбике над могилой мужа Сафа-Гирея. Правда, строки плача (сыктау) из татарского байта мало совпадают со строфикой "плача Сююмбике" на русском языке, но мотивы в основном одни и те же. Если в [19] татарском народном байте Сююмбике обращается к мужу: "Кургел халемне", то строки "Казанской истории" звучат так же: "Царь возлюбленный, посмотри на царицу". Далее и там, и тут речь идет о малолетнем сыне-сироте и звучит мольба-желание, чтобы муж взял ее к себе в могилу. Итак, основное содержание плача автор "Казанской истории" перенял явно из татарского байта.

Независимо от его политических убеждений, автор поневоле симпатизирует прекрасной царице и по мотивам татарского байта создает оригинальное произведение, полное сочувствия и боли за ее судьбу. Об этом говорит и то, что он обращается к привычному для себя жанру русских причитаний. Ведь они звучали в самые трагические моменты жизни народа. Другого, более подходящего, жанра для отражения трагической судьбы Сююмбике автор и не мог найти. К тому же он пишет свое произведение уже после всех этих событий. Ведь, освободившись из плена, он вернулся на Русь и был обласкан Иваном Грозным. Сама направленность его произведения враждебна по отношению к татарам в угоду своему повелителю. Но, даже став врагом, он не смог побороть своих симпатий, восхищения прекрасной татарской ханшей и выразил свое сочувствие в традиционной форме плача- причети.

Русские причитания бывают трех видов - свадебные, рекрутские, похоронные. Плач Сююмбике из "Казанской истории", с учетом его художественных особенностей, можно отнести к третьему виду. Здесь можно найти все элементы русской надмогильной причети, так называемого плача по мужу. Исследователи пишут, что причеть строится на интонациях плача, на речитативной формуле. В ней применяются многочисленные восклицания, вопросы, обращения и другие элементы разговорной речи. Все эти элементы причети автор "Казанской истории" использует для передачи состояния плененной царицы. В плаче Сююмбике есть и повествовательно-эпическое и эмоционально-лирическое начала. К эпическому началу можно отнести описание происходящих в плаче событий: Сююмбике с сыном насильно уводят в плен:

вНынче ведома, как пленница...
В землю Русскую, иноязычную.
Вместе с сыном твоим,
царь возлюбленный

Эмоциональное начало отражено прежде всего в строках, выражающих боль одиночества, страх перед будущим:

"'Кто осушит мне слезы, там горькие,
Утолит кто и скорбь, и рыдания?
Кто душе возвратит там веселие?
Или сердце насытит сочувствием,?'"

А вот для сравнения строки из русской поминальной причети вдовы:

"Худая жизнь у меня, нехорошая: Изобидеть меня есть кому, А пожалеть-то меня некому."

Жанр поминального причитания автор решил использовать, видимо, и потому, что свою летопись он составил уже после гибели Сююмбике в плену. Причитание по форме и по времени оказалось на самом деле похоронным. Этот плач прозвучал уже после смерти самой Сююмбике.

М. Садеков, аспирант Института языка, литературы и искусства АН Татарстана [20]


Из Истории о Казанском царстве 1

О думе вельможен Казанских со царицею 2 о Казани и о миру иже со царем Шихаллеем 3 Касимовскими. Глава 35.

По избежении из Казани царевича Кощака 4, собрашася ко царице вси Казанские волможи, глаголюще: "что имам сотворити, царице? и что дума твоя с нами, еже о нас? и когда утешимся от скорби и печали, нашедших на ны? Уже бо прииде кончина твоему царствованию и нашему с тобою владенъю, яко же мы сами себе видим. За великое наше согрешение и неправду, бывшую на Руских людях, постиже царство наше Божии гнев и нас плач неутешимыи до смерти нашея. Веси бо, и сама уже видела еси, колько побеждахом Руси, и погубляхом, и с великим таким царством много лет боряхуся, и паче и боле их умножается: и есть Бог их с ними, всегда побеждая нас. И аще убо ныне хощем стати сопро(ти)в Руси бранию, яко же ты пущаеши ны и понуждаеши ны, - Руским бо воеводом многим и готовым уже и вели(к) наряд огняныи у себе имущим и на то пришедшим, еже с нами братися, нам же немногими людми не собравшимся и не изготовлявшимся, да вемы сами, сами себе, яко побеждени будем от них, неже победим их. А храбрый Кощан царевич, его держахом у себе в царя место, чтя(щ)е и покаряющеся ему по цареву приказу, и надеяхомся на н(е)го, аки на царя же, и он в горкое си время нужное преже всех нас устранишися; оставя нас в мятежи и в печали, и взя имения много своя и чюжая, и храбрых людей тайно сведе от нас, яко всему царству нашему грубя, и побежа с великою корыстию, хотя един угоньзнути Божия суда. И от коих бегаше и бояся изымания, и, к тем сам прибежав, впаде в руце и погибе. Ныне же го(р)дене наше и высокоумие преложим на кротость и на смирение и, вся оставльше нелепая наша дума, идем ко царю Шихаллею с молением и со смирением от лица твоего, яко да не бы помнил нашия вины и наругания, - еже иногда сотво(ри)хом ему, хотя многажды убить его, - да бы на Казани царем седел и взял бы тобя честно женою себе, не гордяся тобою, с любовию, не яко горкую пленницу, но яко царицу любимую и прекрасную. И ныне (нег)ли укротитца сердце его, и смирятся воеводы все". И люба бысть речь сия царице, и всем вельможем, и всему народу Казанскому. И семи словесы совещашася и болша сих, и поидоста от царицы болшия вельможи, уланове, и князи, и мурзы Казанския, в Свияжскии гард ко царю Шихаллею и к воеводам. Пришедше к ним и вдаша им дары светлы, и начаша им тихо глаголати о смирении и от всего сердца своего нелестно молить царя Шихаллея, яко да идеть к ним на царство ничто же сумняяся: "молим тя, глаголаху, "волныи царю, и клянемся вам, воеводам великим, всем, не погубите нас до конца раб своих, но приимите смирение наше и покорение; великии град наш и вся земля державы его пред вами есть и ваша будет; у [21] нас же на царстве несть ныне царя и того ради меже нами бывает мятеж велик, и межусобица, и нестроение земное. Ты же, аще помилуеши нас, царю, все зло наше забудеши и не помянеши древния обиды своея, не мстиши нам, и царицу нашу возмешь за собя, то все царство наше со всеми повинно ти будет и не сопротивно". Царь же, советовав с воеводами (яко же и наказав им самодержец во единои мысли жити) и о себе ничто же творити, и приять смирение Казанцев, и няся быти у них царем на Казани и царицу поняти. И приезжаху Казанцы на взговор по 15 день, и пироваху, и веселяхуся у царя и воевод; уложися царь с Казанцы между собою мир вековечный. И приехав в Казань велможи возвестиша царице все, яко мир со царем совершен прияше и царство предаша ему: "и тебе хощет поняти".

О царицыне отраве, даньной на смерть царю, и о гневе его на царицу. Глава 36.

Она жа, аки на радости велице, посла ко царю некия дары честны и царское некое брашно и питие, смертно устроив; он же повеле поискусити, часть малу дати псу съести, (питие) же излити: песь же, брашна того языком своим лизнув; и ра(з)торже его на кусы. Другоицы же приела к нему срачицу, делав рукама своима; царь же даст ей носити служащему своему, на смерть осуженному: отрок же, егда воздеже на себе срачицу, и в том часе паде на землю, торгаяся, вопия, и умре, яко всем ту бывшем, видев сие, устрашитися. Царь же извет сотвори о ней Казанцем, глаголя, яко "по вашему научению сотвори мне сия царица". Они же кляхуся неведуще сего, и даше ему волю, яко хоще с нею. И за сие зло разгневался на ню царь и яти цар(иц)ю к Москве посла, яко прелютую злодеицу, и со младым лвовищичем, сыном ея, и со все царскою казною их. Казанцы же сведаша извесно о ней, не сташа со царем впреки, что царь слово свое и клятву свою преступи, но и подустиша, и волю ему даша извести царица невозбранно из Казани, яко да не все царство погибнет единые ради жены; глаголаху, яко "составляем мир и любовь, и как бы скорее скорби и печали минута, она же воздвизаше брань и мятеж в правду сего изгнания достойна есть".

...О изведении царицы (с)ыном 5 ея из Казани и о плачи ея. Глава 38.

Егда ведоме быти царице из Казани, тогда посла по ню царь великого воеводу Московскаго, князя Михаила Сребрянаго 6, и 3.000 вооруженных вой с ним, 1.000 огненых стрелцов. Воевода же, вшед во град, взя царицу и со царевичем ея, яко смирну птицу некую в незде с единым малым птенцем ея, в полатах ея и в пресветлых светлицах, не трепещуще же ей, ни биющеся, и со всеми любимыми рабынями, великородных женами, и отроковицами, жившеми [22] с нею в палатех: не ведав царице взятия своего; аще бы ведала, то сама ся бы убила. Вшедши же к ней воевода с велможами Казанскими в полату, одеян во златую одежу, и ставше пред нею, и снемше златыи венец со главы своея, рекше к ней слово тихо и честно: "поймана еси, водная царице Казанская, великим Богом нашим Исус Христом, (им же) царствуют на земли вси царие, служаще ему, царие и князя и власти содержат до воли его, и богатии величаютца, и силнии похваляютца, и храбрствуют, и Той Господь надо всеми един, и царь царем, и царству его несть конца; и Тот ныне отьемлет царство твое от тебе и предает тя с ним в руце великому и благочестивому самодержцу всея Русии, его же повелением приидох аз, раб его, послан к тебе. Ты же готова буди скоро с нами поити". И она же разуме толко речь его, и впротив слова его воспрянув от высокаго места своего царскаго, на нем же седяще, и ста подержима под руце рабынями ея, и у мили о с тихостию отвеща (р)ечью варварского языка (сво)его: "буди воля Божия и самодержца; Московскаго, и, слово то изрекши, и зарасися от руки рабынь о светлишныи помост, с великим гласом плачевным, подвизающися собою на плач и то бездушное камеиье. Тако же и честные жены и красные девицы, живущия с нею в полате, яко многия горлица, загозица, жалобно плачевные гласы горкия] на весь град востираху, лица своя красные деруще, и власы рвуще, и руце и мысца своя (кусающе). И восплакася по ней весь царев двор, велможи и властели, вси царские отроцы. И слышаще плач той стечахуся народи к цареву двору, и тако же плакахуся, и кричаху неутишно, и хотяху воеводу жива поглотити; аще бы мочно, то и воя б его камением побили Казанцы; но не даша им воли их властелие и, биюще их шелыгами, и батаги, дреколем, разгоняху их по домом. И похватиша царицу от земля стояще ту с воеводою ближни ея стареишии и велможие, мало не мертву; и, егда отлияше водою, и утешаху ю. И умолен быст той воевода царицею, да еще мало помедлит царица в Казани. Он же, у царя и у воеводы спросяся, дасть ей 10 день пребыти в полатах своих, за крепкими стражьми, да не убиетца сама собя, дав ее брещи велможам Казанским, и сам почасту ходя назирати; и стояще ва Цареве же дворе во инех полатах, не просто, но бергом(ъ) от вой своих, да не зло некое не в ведоме Казанцы учинять над ним лукавством своим. И преписаваше цареву казну, и переписав всю и до единого праха и запечатав самодерьжцовою печатью, и наполни до угружения 12 великих ладей златом и сребром, и сосуды сребрянными и златыми, и украшенными постелями, и многразличными одеянми царскими, и воинскими оружии всяцемы, и выела из Казани преже царицы со инем воеводою в новы град, послав за казною из хранителя Казаискаго царева, да той сам пред самодерьжцем книги счетные пложить. И по 10 днех поиде воевода из Казании; за ним поведоша цариц] ис полат ея, в след воеводы несуще ю под руце, а царевича сына ея на рука] пред нею несяху пестуны его. И просися у воеводы царица проститися у гроба царева; воевода же отпустив ю за сторожми своими, а сам тут же у двереи стояше неда(ле)че. И влезши царица в мечеть, где лежаше царь eя умрыи, и сверьже златую утварь з главы своея и раздра верхние ризы своя и терзающе и нохтми деруще лице свое, и в перси бьюще, воздвигши [23] умиленныи свои глас, и плакаше горко вопия, глаголя: "О милыи мои господине, царю Сапкирее 7, виждь ныне царцу свою, (ю)же любил еси паче всех жен своих: се ведома бываю в плен иноязычными воины на Русь, и с любимым твоим сыном яко злодеица, не нацарствоваше с тобою много лет, не нажившися. Увы и мне, драгии мои животе почто рано заиде красота твоя ото очию моею по(д) темною землю, оставив мене вдо(во)ю, а сына своего сиротою и младенца еще! Увы мне, где тамо живете, да иду тамо к тебе, да живу с тобою, и почто ны остави зде? Увы и нам, не веси ли сего? Се бо предаемся в руце ненадеемым супостатом, Московскому царю; мне же убо единои не могуще противитися силе и крепости его, и не имех помогающих мне, и вдахся воли его. Увы и мне, аще ото иного царя коего пленена бых была, единаго языка нашего и веры, то шла бы тамо не тужила, но с радостию и без печали. Ныне же, увы и мне, мои милыи царю, послушай горкаго моего плача, отверзи ми темный свои гроб, и поими мя к собе живу, и буди нам гроб твои един тебе и мне царская наша ложница и светлая полата. Увы и мне, господине мои царю, не рече ли ти иногда з болезнию душа болшая твоя царица, яко добро тогда будет умершим и неродившимся, и се не збысть ли ся тако? Ты же сего ничего не веси. И ныне нам прииде живым горе и болезнь. Приими, драгии господине царю юную и красную царицу свою и не гнушайся мене, ко нечисты, да не наслдятца иноверныи красоты моея, и да небуду лишена от тебе конечне, и н(а) землю чюжую не иду и в поругание, и в смех, и во иные людие в незнаемые, и в веру, в язык чюж. Увы и мне, господине, кто пришедши ми тамо плачь мои утешит, и горкия слезы моя утолит, и скорбь души моей возвеселит, или хто посетит мя? Нест м(и) никого же. Увы и мне, кому тамо печаль мою возвещу: к сыну ли наш(ем)у, - но той еще млечные пищи требует; или ко отцу 8 моему, - но той отсель далече есть; х Казанцем ли, - но они чрез клятву свою самоволием отдаша мя. Увы и мне, м(и)лыи мои царю Сапкирею, не отвещаеши ми ничто же, и горкия своея царицы не (слышаши) ли? Се при две(ре)х, зде, немилостивые воины стоят и хотят мя, яко зверие дивии, серну восхитить от тебе. Увы и мне, царица твоя бех иногда, ныне же горькая пленница; и госпожа именовахся всему царству Казанскому, ныне убогая и ходая раба. И за радость и за веселие плачь и слезы горкия постигоша ны, и за царскую утеху сетование болезненно и с(к)орбные беды обыдоша мя. Уже бо плакитися не могох, ни слезы же текут от очию моею; ослепоста бо очи мои от безмерных и горких слез, и премолче глас мои от многаго вопля моего". И ина такова ж многая причиташе царица, криаще, лежаще у гроба, яко два часа убивающеся на земли, яко и самому воеводе приставнику прослезитися, улановем же, и мурзам, и всем предстоящим ту многим людем плаката и рыдати. И приступиша к ней царевы отроцы, повелением приставника воеводы, (с) служащими рабичми ея и подняшаю от земля, аки мертву, с полу; и видеша ту вси людие открыто лице ея, кроваво все от ноготнаго драния. и от кукшения от слез ея. Красоты (ея) ото обычных ея велмож болших, всегда входивших к ней, от земских, нихто же нигде никако же виде. Ужасеся приставник воевода, яко не убреже ея. Бе бо царица та образом зело [24] красна велми и в разуме премудра, яко не обрестися тако(и) лепоте во всей Казани в женах и в девицах, но в Русских во многих на Москве, во тщерях и в женах боярских и в княжнах.

О утешении глаголех воеводы ко царице и о провоженне (е)я от народа Казанскаго. Глава 39.

Воевода же приставник, близ пришед к ней, и болшия велможи Казанские увещаваху царицу сладкими словесы, да не плачет и не тужит, глаголющи ей: "не бойся, госпожа царица, и престани от горкаго плача не на безчестие, и не на казнь, и не на смерть идешь с нами на Русь, но на велику же честь к Москве тя ведем; и тамо госпожа многим будеши, яко же и зде была еси в Казани; и не отоиметца от тебе честь твоя и воля; а самодержец милость велику покажет тобе, милосерд бо есть он ко всем и не возпомнить зла царя твоего, но паче возлюбит тя, и даст ти на Руси некия грады своя, в место Казани, царствовать в них, и не оставить тя до конца быти в печали, в тузе, и скорбь твою и печаль на радость преложить. А на Москве есть многа царей юных, твоея версты, кроме Шихаллея царя, кому понята тя, аще вохсощешь за другаго мужа посягнути. Шихаллеи бо царь уже стар есть, ты же млада, аки цвет красный цветяся, или ягода вишня во сладости наполнена; и того ради царь не хощет тобя взять за собя. Но то есть в воли самодерьжцеве, яко же той похочет, то и сотворит о тебе. Ты же не печалися о том, ни скорби". И ведоша ю из града честно всем народом градским мужи и жены, и девицы, и мал и велик, н(а) брег Казани реки, выюще горко по ней, аки по мертвой, вси от мала и до велика. И плакася ея град весь и вся земля неутешимо лето целое, поминающе разум ея, и премудрость, и к велможем честь, и к средним, к обычным милование, дарование, и ко всему народу брежение велие. И приехав царица в колымазе своей на брег к реке и подняша ю под руки из колымаги ея, не можаше бо стати сама о себе от великие печали, и обратися поклонися всем Казанцем; народ же Казанский весь припадоша «а землю на коленях своих, поклонение свое дающе ей посвоиски. И введоша ю в уготовленны ей во царскии струг, в нем же когда царь на потеху ездяше, - борз хожению и подобен летанию птичну, и утворен златом и сребром; и место царицыно посреди струга, теремец цклянои доспет, светел аки фонарь, злачеными цками покры, в нем же царица седяше, аки свеща горя на все страны видя. С нею же взят воевода 70 жен, красных девиц 30, благородных, на утеху царице. И положиша ю в теремце на царской постеле ея, аки болну и пьяну, и пьяну упившуся непросыпною печалию, аки вином, воевода же и велможи Казанские и поидоша по своим стругом. Мнози же от гражен простых, черн, пеши провожаху царицу, мужи и жены и дети, по обема странама Казани реке идущи, очима зря(щ)е в след ея, докуды видети, и возвращахуся назад с плачем и с рыданием великим. Пред царицею же, впреди и создай, в боевых струзех, огненые стрелцы идяху, страх велик дающе Казанцем, силно бьюще из пищалеи. И проводиша царицу велможи и [25] обычные Казанцы до града Свияжского, и вси возвратишася в Казань, тужа(щ)е и плачюще, и полезная впредь о животе своем промышляюще.

О поведении царицы к Москве из Казани и о плаче ея от Свияского града идучи.. Глава 40.

И проводиша царицу от Свияжского града 4 воеводы с силою до Рускаго рубежа, до Василя города; третей же воевода, приставник царицын, боя(ш)еся, егда како отдумают Казанцы, роскаютца, и состигши царицу отъимут (у) единаго воеводы, многажды бо изверившеся преступающе клятву. Царица же Казанская, егда поведена бысть к Москве, горко плякашеся, Волгою едущи, зряше прямо на Казан очама: "горе тобе град кровавый! горе тебе, град унылый! Еще гордостию возношишися. Уже бо спаде венец со главы твоея; яко жена ходая вдова являеши ми ся, осиротев. И раб еси, а не господин. Преиде царьская твоя слава вся и кончася, ты же изнемогши падеся, аки зверь не имущи главы си. Ни срам ти есть, аще и Вавилонская стены имел еси и Римския превысокия столпове, то ни таковы от таковаго царя силнаго устоял еси, всегда от него воевану и обидиму. Всяко бо царство царем премудрым содержитца, и столповы рати силни и воеводами крепкими бывают; и без тех ныне хто тобе, царство, не одолеет? Царь твои силныи умре, и воеводы изнемогоша, и вси людие охудевше и ослабеша, и царства иные не сташа за тобя, ни вдавше пособия ни мало, и тем всячески побежден еси. И се со мною возплачися о себе, красный граде, воспомянув славу свою, и празницы, и торжествия, своя, и пиршества, и веселия всегдашяя! Где ныне бывшая в тебе иногда царяския пировя и веселия? где улановя, и князи и мурзы твоих красование и величание? где младых жен и красных девиц ликове и песни, плясание? Вся та ныне изчезоша и погибоша, и в тех мест быша в тебе мног народная стенания, и воздыханые, и плач и рыдание непрестанно. Тогда в тобе реки медявяные, потоцы виненыя тецаху, ныне же в тебе людей твоих кров проливаетца и слез горящих източницы протекают, и не изсякнут, и мечь Рускии не отрыетца, и дондеже люди твоя вся изгубит. И увы и мне, господине, где возму птицу борзолетную, глаголющу языком человеческим, да пошлю ко отцу моему и матере, да возвестить случшаяся чаду их? И суди Бог и мести во всем супостату нашему и злому врагу, царю Шихаллею. И буди вся наша на нем и на всех Казанцех, что предаша мя ему; и ят мя по воле их самодержцу, мя оболстил, не хотя мя пленицы понята и болшею женою имети, но един хотя без мяня царствовати з женами своими в Казани; и разневатися на мя сотвори великаго князя самодержца, и его повелением изгоняет нас из царства нашего неповинно. И за что нас лишает и земя нашея и пленует? И болши сего не хотела бых от него ничего, но толко дал бы мне где в Казани улусец мал земли, иже бы могла до смерти моей прожита в нем; или бы мя отпустил во отечество м(о)е, в Нагаискую орду, ко [26] отцу моему Исупу, великому князю Заяиикому, от тоя же страны взята есмъ за царя Казанского, да тамо жила бых у отца моего в дому, сидела вдовою, аки неугодная раба его, света дневнаго не зря, и плакалася сиротства и вдовства моего до смерти, до смерти моея. Но того бы ми лутче было - где царствовах с мужем моим, ту и заточение нужное прияти, горкою смертию умрети, неже к Москве быти ведененеи, в поругание и в смех на чюжеи земли, на Руси, и во всех наших Срацынских ордах, от царей и от князей владомых и ото всех людей горкою пленницею слыти". И хотяше царица сама ся убити, но не можаше приставника ради крепкаго бержения. Ведущи же ю приставницы не можаху утешити всяко и до Москвы путем идущи, от великого умиленнаго и горкого плача ея, обещевающе ей великия чести от царя самодержца прияти. Приставник воевода, аки орел похища себе сладок (лов), помчаше царицу, не мотчая ден и ночь, скоро бежав в лехких струзех до Нижнего Нова города, от того же града по Оце реке к Мурому и к Володимерю; из Володимеря же посади на царския колымаги на красныя и позлащенныя, яко царице честь творяще.

ПСРЛ. - СПб., 1903. - Т. 19. - С.329-350.


Комментарии

1. "История о Казанском царстве", называемая также "Казанским летописцем", написана между 1564-1566 гг. Особая ценность летописи заключается в том, что она сохранила казанскую традицию, так как автор использовал письменные татарские источники. Подлинная летопись не сохранилась, но известно 152 ее списка. Приведенный выше отрывок публикуется по тексту древнейшего по времени списка Румянцевского музея из Полного собрания русских летописей (ПСРЛ). Примечания ПСРЛ, воспроизводящие разночтения различных списков редакций летописи, в публикации опущены.

2. Царица Казанская Сююмбике жена казанских ханов: по первому браку - Еналея, по второму браку - Сафа-Гирея, по третьему браку - Шигалея.

3. Шихаллей, Шигалей царь касимовский, трижды бывший казанским ханом (1519-1521, 1546, 1551-1552 гг.).

4. Кощак - царевич крымский, соправитель царицы Сююмбике.

5. Утямыш-Гирей казанский хан (1549-1551 гг.) сын Сафа-Гирея и Сююмбике, в крещении Александр.

6. Серебряный Михаил - князь Оболенский-Серебряный Василий Семенович. Имя Михаил в данной редакции употреблено ошибочно.

7. Сафа-Гирей казанский хан (1525-1530, 1535-1549 гг.).

8. Юсуф ногайский мурза, отец Сююмбике.

Документ к публикации подготовили Рамилъ Миннуллин и Галина Двоеносова

Текст воспроизведен по изданию: Плач ханши Сююмбике // Эхо веков, № 1/2. 1998

© текст - Садеков М., Минуллин Р., Двоеносова Г. 1998
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© OCR - Парунин А. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Эхо веков. 1998