СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Ἄ. Καρπόζηλος. Συμβολὴ στὴ μελέτη τοῦ βίου καὶ τοῦ ἔργου τοῦ Ἰωάννη Μαυρόποδος
Ἰωάννινα, 1979. 274 σ. ¹

Новая публикация сочинений Иоанна Мавропода и создание современного исследования о его творчестве — одна из насущных задач византиноведческой науки. Существующее издание ² сделано по одной рукописи и давно перестало удовлетворять требованиям специалистов. Что касается работ о Мавроподе, то большинство из них посвящено частным проблемам; к тому же появились они еще в довоенное время и потому не учитывают изданнаго перед самой войной собрания писем Михаила Пселла ³, содержащих немало сведений о его учителе Иоанне Мавроподе. Уже последнее обстоятельство делает многие существующие исследования по меньшей мере недостаточными.

Книга греческого ученого А. Карпозилоса по сути дела первое монографическое изучение жизни и деятельности ученого, ритора, педагога, поэта и митрополита Иоанна, подводящее итог почти вековым усилиям специалистов. Автор стремится восстановить жизненный путь писателя и рассмотреть все представленные в его творчестве жанры, за исключением разве гимнов ⁴. В отдельных главах в книге разбираются биография, эпиграммы, письма и речи писателя; каждая из последних трех глав начинается с рассмотрения рукописной традиции, продолжается наблюдениями над отдельными произведениями и [263] заканчивается некоторыми общими замечаниями, главным образом о стиле писем и речей. Такой тип построения работы вполне привычен для исследований о византийских писателях и освящен традицией изучения литературы по жанрам, идущей от К. Крумбахера к Х.-Г. Беку и Г. Хунгеру (имеются в виду, естественно, общие курсы византийской литературы этих ученых). Традиционный «угол зрения» и, как его следствие, традиционная композиция книги определяет, с нашей точки зрения, и ее достоинства, и недостатки. К несомненным преимуществам исследования в первую очередь относятся систематичность и относительная полнота охвата материала.

Прежде всего, о биографии Мавропода. Уже простое сравнение версий жизненного пути митрополита евхаитского — представленной в известном обобщающем труде Бека ⁵ и предложенной в рецензируемой книге — выявляет значительное их расхождение. Бек датирует смерть Мавропода, например, «вскоре после 1054 г.», Карпозилос же считает, что писатель был жив еще в 80-х годах XI в. Пребывание в монастыре Иоанна Предтечи в Петре Бек помещает после 1044 г., а Карпозилос — после 1075 г. и т. д. Эти и другие датировки автора рецензируемой книги представляются нам обоснованными. Заслуга ученого состоит не столько в установлении новых фактов и датировок (хотя в книге встречаются и те и другие), сколько в большой систематизаторской и научно-критической работе. Учитывая всю имеющуюся литературу вопроса, в том числе и на русском языке, перебирая уже высказанные до него гипотезы, греческий ученый, как правило, выбирает наиболее соответствующую сохранившимся свидетельствам. Рецензенту приятно констатировать, что версия биографии Мавропода, принятая в книге, только в деталях не совпадает с ранее предложенной им схемой ⁶.

Принцип, избранный Карпозилосом для систематизации и изучения эпиграмм, тематический. Последовательно разбираются эпиграммы по поводу церковных праздников и св. икон, эпиграммы — «предисловия», эпиграммы, обращенные к Константину Мономаху, к царицам Зое и Феодоре, надгробные эпиграммы, эпиграммы автобиографические. Карпозилос предлагает толкования, датировки, уточняет смысл отдельных стихотворений, с завидной полнотой учитывает и критически оценивает мнения своих предшественников. Однако в общей оценке поэтического творчества Мавропода автор исходит из пессимистических презумпций, утверждая (уже в самом начале главы!), что писатель «не проявляет никакой оригинальности и существенно не отличается от других эпиграмматистов, особенно Христофора Митиленского». Не станем спорить с ученым — для опровержения его точки зрения потребовалось бы специальное литературоведческое исследование творчества поэтов. Укажем лишь на умозрительность и заданность, высказанного взгляда, опирающегося скорее на привычные шаблоны в оценке византийской литературы, нежели на реальное изучение стихов. Явно бьет мимо цели и сопоставление Мавропода (в защиту тезиса о неоригинальности его поэзии!) с Христофором Митиленским — одним из наиболее своеобычных стихотворцев в византийской литературе.

Письма Мавропода группируются и рассматриваются Карпозилосом по их адресатам (среди них — Михаил Пселл, Иоанн Ксифилин, Константин IX Мономах, Михаил Кируларий и др.). Трудности, связанные с исследованием эпистолографических собраний византийцев, хорошо известны специалистам. Выспренный тон, нарочитая риторизация стиля превращает чтение многих посланий в настоящую дешифровку. Рассмотрение эпистолографического наследия Мавропода усложняется еще и отсутствием имен адресатов, о которых можно только догадываться по внутренним свидетельствам самих писем. Для идентификации адресатов исследователь должен проявить немало хитроумия и догадки и в то же время не впасть в соблазн создания «романа в письмах», базирующегося на необоснованных отождествлениях и произвольном додумывании. Но и результаты работы «дешифровщиков» византийских писем часто оказываются весьма впечатляющими: «пустые» и велеречивые послания «вдруг» наполняются реальным содержанием и смыслом. Особым «везением» оказываются случаи, когда удается составить пары или даже группы писем, связанных между собой по содержанию и являющихся ответом или реакцией одно на другое. Такие удачи есть и у автора книги, доказывающего, например, что письмо Пселла № 105 (по изданию Курца-Дрексля) является ответом на письмо Мавропода № 100, письмо Пселла № 33 (из того же собрания) — на послание Мавропода № 132, а письмо № 34 — на послание Иоанна № 150. Предположения эти вероятны, хотя и не могут еще считаться установленным фактом. Вспомним, что до нас дошла, видимо, незначительная часть эпистолографического наследия Иоанна Евхаитского; так, например, по данным самого Карпозилоса, только четыре письма адресованы им Пселлу за почти двадцатилетний период пребывания в Евхаите. Вполне вероятно, что среди утерянных писем могли находиться гораздо более подходящие к пселловским посланиям.

Последняя глава книги трактует проблемы, связанные с речами Мавропода, каждой из которых посвящен специальный раздел. Завершающий из них — «Мавропод как ритор» — предлагает определенную оценку качеств Иоанна-оратора, сделанную с позиций византийской риторической теории. [264]

Систематичность и четкость расположения материала в книге сделают ее содержание доступным и легко обозримым для читателя и будущего исследователя Иоанна Евхаитского.

В то же время избранный «угол зрения» накладывает на исследование греческого ученого значительные ограничения. Биография любого человека, а тем более ученого и поэта, в том числе византийского, не только даты рождения и смерти, не только послужной список и перечисление территориальных перемещений, но и мысли, настроения, чувства. Слов нет, византийцы, особенно риторически образованные, преуспели в науке скрывать свой внутренний мир от посторонних глаз. Есть, однако, и весьма нередкие исключения, одно из которых — Иоанн Мавропод. Нельзя забывать и того, что образ Иоанна Евхаитского отразился в корреспонденции Пселла. Сочетание изображений «в двух проекциях» дает возможность приблизиться к истинному облику Иоанна. Тем не менее Карпозилос, следуя традиционному методу, биографию рассматривает отдельно от творчества, а творчество разбивает по жанрам, почти не делая попыток сопряжения сочинений различных жанров и всего творчества с личностью ⁷. А между тем они представляют в этом случае удивительное единство (при всех риторических клише и традиционных мотивах в литературных произведениях). Иоанн Мавропод — тонко чувствующий, склонный к рефлексии и самоуглублению, не очень ловкий в придворном обхождении, бегущий внешнего блеска и суеты, старающийся последовательно придерживаться собственных принципов и обладающий известной долей независимости и даже смелости, самим своим образом противоречит представлению о некоем «усредненном» византийце, которое имеет еще хождение в популярной, а иногда и специальной литературе. Таким он предстает и в своих стихах, и в своих письмах, и в сочинениях Пселла.

Если рассмотреть творчество поэта не только как образец использования тех или иных традиционных жанровых приемов, но и как историко-культурное явление, как собрание, объединенное личностью писателя, можно, видимо, ожидать новых и даже неожиданных выводов. Личность же и творчество Мавропода как историко-культурное явление заслуживает самого пристального внимания уже хотя бы потому, что Иоанн — учитель и наставник гениального Пселла.

Итак, византиноведение обогатилось исследованием, обойти которое уже будет нельзя ни издателям, ни будущим исследователям Мавропода. Вместе с тем автор прав, назвав свой труд «К изучению жизни и творчества Иоанна Мавропода». Само изучение — дело будущего.

Я. Н. Любарский.

Комментарии

1. См. также далее аннотацию Р. Μ. Бартикяна (с. 280-281).

2. Iohannis Euchaitorum metropolitae quae in codice Vaticano graeco 676 supersunt / Ed. P. de Lagarde, J. Bollig. — Abhandl. der histor.-philolog. Klasse der Königl. Gesellschaft der Wiss, zu Göttingen, 28 (1882).

3. Michaelis Pselli Scripta minora / Ed. E. Kurtz, F. Drexl. Milano, 1936-1941, I-II.

4. Такое исключение оправданно, поскольку относительно недавно опубликовано издание мавроподовских гимнов, сопровождающееся и научным исследованиям, см.: Follieri Е. Giovanni Mauropode. Otto canoni paracletici a N. S. Gesù Cristo. Roma, 1967 (Archivio italiano per la storia della pietà, V).

5. Beck H.-G. Kirche und theologische Literatur im byzantinischen Reich. München, 1958, S. 555 ff.

6. Любарский Я. H. К биографии Иоанна Мавропода. — Byzantinobulgarica, 1973, 4.

7. Изолированные наблюдения о характере личности Мавропода содержатся в разделе о стиле его писем (с. 183 сл.).