СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

М. В. ЛЕВЧЕНКО. СИНЕЗИЙ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ И ЕГО РЕЧЬ «О ЦАРСТВЕ»

(Ученые записки ЛГУ № 130, вып. 18. Ленинград, 1951, стр. 222-249.)

Проф. М. В. Левченко в своей небольшой, но исключительно ценной статье дал марксистскую характеристику личности и взглядов видного политического деятеля начала V в. — Синезия Киренского, одного из тех крупных политиков рабовладельческого общества, которых выдвигали города Востока накануне краха античного мира. На конкретном материале автор статьи убедительно опровергает нелепый тезис эволюционистской буржуазной историографии о том, что переход от античности к средневековью не носил якобы революционного характера, что имело место будто бы лишь постепенное перерождение античного общества и т. п. В работе М. В. Левченко Синезий представлен как убежденный рабовладелец, рьяно защищавший устои рабовладельческого общества. Синезий ясно сознавал опасность совместного революционного выступления рабов и «варварских» дружин и призывал напрячь все силы гибнущего общества, чтобы сохранить прежний порядок. Свои политические взгляды Синезий высказал в речи «О царстве».

Статья М. В. Левченко не свободна от недостатков. К их числу следует отнести то, что в ней не совсем четко охарактеризовано социальное лицо Синезия. М. В. Левченко считает Синезия представителем родовой (стр. 224) (может быть — родовитой?) знати. Но этим нельзя определить социальную принадлежность Синезия. Аристократия в период краха рабовладельческого строя не была монолитной. Существовала феодализирующаяся земельная аристократия, мало заинтересованная в судьбах города, — аристократия, представители которой, подобно Кассиодору и Сидонию Аполлинарию, легко уживались с «варварами» и которая могла слиться с «варварской» знатью в процессе феодализации. Синезий не принадлежал к этой категории восточноримской знати. Более того: он чувствовал непримиримую вражду к аристократам такого рода (к ним относился Кесарий). Синезий относился к той части землевладельческой знати, которая была в то же время и городской знатью, связанной с традициями полиса. Она видела в Римской империи не власть чужеземных завоевателей, а считала ее союзом городов. М. В. Левченко вряд ли прав, полагая, что взгляды Синезия на государство коренным образом отличались от ранее господствовавших среди греков представлений о Римской империи (стр. 241). Достаточно сравнить политические взгляды Синезия на Римскую империю с воззрениями ритора Элия Аристида.

Думается также, что для более полного уяснения вопроса о социальной природе взглядов Синезия, как выразителя политических настроений определенной группы городской знати, следовало бы, кроме того, сопоставить мировоззрение ритора Птолемаидского со взглядами Либания, его старшего современника, все сочинения которого носят ярко выраженный политический характер. Синезий, подобно Либанию, [280] выражал взгляды декурионата крупных городов. Едва ли можно объяснить позицию Синезия тем, что он не нес повинностей декуриона (ср. стр. 224 и стр. 245). Во всяком случае, в момент составления речи «О царстве» Синезий выполнял чрезвычайно разорительную и требующую тяжелого личного труда литургию — πρεσβεία.

Следовало бы упомянуть о деятельности Синезия по защите города: это характеризовало бы его лучше, чем упоминание о его будущей епископской деятельности. Μ. В. Левченко, кажется нам, совершенно прав, отвергая взгляд о зависимости Синезия от Диона, — Синезий мог иметь взгляды, самостоятельно развившиеся под влиянием современных ему политических событий.

Кроме речи «О царстве» Μ. В. Левченко широко использует другое произведение Синезия — De Providentia, — в котором описываются события большой исторической значимости — здесь обрисована та сложная ситуация, которая существовала в Константинополе в начале 400 г.: готы получили отпор там, где, казалось, они были наиболее сильны. Гайна был в состоянии предупредить Одоакра на 75 лет, но ему не удалось захватить власть.

К сожалению, Μ. В. Левченко не остановился на вопросе об участии народных масс в событиях 400 г., между тем, Синезий сообщает об этом много важных данных. Μ. В. Левченко подробно характеризует политические взгляды и мировоззрение рабовладельческой знати, но совсем не затрагивает вопроса о настроениях народных масс. В представлении Μ. В. Левченко, массы выполняли только пассивную роль: рабовладельцам удалось «разжечь религиозный фанатизм масс и натравить их на ариан-готов — еретиков» (стр. 248). Мы полагаем, что Μ. В. Левченко не прав, считая религиозный фанатизм единственной причиной выступления народных масс против готов. Ведь в начале деятельности Иоанна Златоуста константинопольские массы были настроены сочувственно к арианам. Почему же теперь они так возненавидели готов? Конечно, готские вожди были честолюбивыми, продажными насильниками. Но дело было не только в этом — городские массы понимали возможные последствия готского завоевания, ужасы, которые оно несло с собою. Константинополь, захваченный «варварами», превратился бы в развалины. Представители знати (типа Кесария) могли бы сговориться с готами; но ремесленники, мелкие торговцы были бы перебиты, уведены в плен, — именно такая участь постигла позднее население городов на Западе. К тому же в Константинополе еще были живы традиции античного полиса: городские массы, сами подвергавшиеся эксплуатации, дорожили, однако, достижениями античной культуры и были патриотами своего города. Μ. В. Левченко, приводит рассказ Синезия о том, как нищенка, видя, что готы вывозят из Константинополя ценности, встревожилась за судьбу города. Почему старуха, не имевшая ничего, кроме деревянной чашки для сбора милостыни, была так обеспокоена будущим восточноримской столицы? Потому, что народным массам не безразлична была судьба города. Можно даже сказать больше: городским массам не безразлична была судьба античной культуры в целом. Феодализировавшаяся знать могла не тревожиться за судьбы античной культуры — для этой знати будущность была в ее поместьях, в замках; городская культура не представляла для нее интереса. Аристократы типа Синезия защищали античную культуру своекорыстно, — поскольку она обслуживала их интересы, как рабовладельцев. Только широкие массы горожан проникнуты были подлинным «античным патриотизмом», который они и проявили как [281] в 378 г., спасая Константинополь от Фритигерна, так и в 400 г., спасая его от Гайны. Именно народные массы избавили Константинополь от угрожавшей ему гибели. Правда, будущее принадлежало феодализму, — но феодализм не обязательно должен был утвердиться в условиях полной ликвидации города, как это было, например, в Меровингской Галлии. Феодализм мог утвердиться и при сохранении большого города, который после краха рабовладельческого общества мог превратиться из античного полиса в типичный средневековый город — эмпорию. Кроме «меровингского» пути складывания феодального строя был и другой, менее тягостный для городского населения, не связанный с уничтожением античного наследия. Отстояв от гибели большие города, такие, как Константинополь и Фессалоники, городские массы сохранили для будущего часть тех культурных ценностей, которые были созданы в рабовладельческий период, — и этим помогли ускорить развитие производительных сил в дальнейшем. Таково, на наш взгляд, историческое значение тех событий, свидетелем которых был Синезий.

Статья Μ. В. Левченко выиграла бы, если бы автор проследил, что из программы, выдвинутой Синезием в речи «О царстве», было претворено в жизнь после победы его единомышленников (т. е. в правление Анфимия «Великого»). Отметим попутно одну неточность на стр. 245: Иоанн Златоуст назывался не патриархом, но архиепископом Константинопольским. В целом статья Μ. В. Левченко представляет большой интерес и принесет пользу не только византинистам, но и историкам, работающим в области изучения истории древнего мира.

М. Я. Сюзюмов.