35. ЮЛИАНУ-ДЯДЕ 1 (80)
Если бы я почитал твои письма ничтожными, значит «разум мой, без сомнения, боги похитили сами» 2 – ибо какой из твоих добродетелей в них не заметно? – благожелательность, верность, искренность и сверх этого то, без чего все прочее ничто, – мудрость, которая проявляется во всем – ив остроумии, и в понимании, и в рассудительности. А что я не отвечаю тебе (и ты упрекаешь меня за это), то, клянусь богами, у меня не было времени, и не подумай, что все это – притворство или шутка. Боги красноречия мне свидетели, что, кроме Гомера и Платона, со мной нет ни одной книжки из тех, какие все читают, – ни по философии, ни по риторике, ни по грамматике, ни по истории. Да и то, что у меня есть, привязано ко мне, как своего рода талисманы или амулеты. Даже молюсь я мало, хотя по-настоящему мне следовало бы сейчас более, чем когда бы то ни было, молиться часто и долго. Но я задавлен окружающими меня со всех сторон делами; ты, наверное, и сам увидишь это, когда я приеду в Сирию.
А относительно того, что ты мне написал, я все одобряю и всем восхищаюсь; ничто из этого не должно быть отвергнуто. Знай, что с помощью богов я все выполню. И прежде всего – восстанови колонны в Дафне 3. Забирай их из любых дворцов, где бы они ни были, и отсылай туда. Те, что взяты из конфискованных недавно зданий 4, – установи на прежних местах. Если же все равно их будет не хватать, давай пока используем более дешевые колонны из обожженного кирпича и извести, отделанные снаружи под мрамор. Ведь ты и сам прекрасно знаешь, что благочестие – выше роскоши и что оно доставляет здравомыслящему большие радости на протяжении всей жизни.
А относительно дел Лаврикия 5, я думаю, мне ничего писать не нужно, и я только советую тебе подавить в себе гнев, не [252] принимать во внимание ничего, кроме справедливости, и выслушать то, что он скажет, с полным доверием к его правоте. Я не отрицаю, что его письмо к тебе крайне неприятно и исполнено наглости и высокомерия, но это нужно стерпеть; ведь истинно прекрасному и великодушному человеку подобает «злое слышать, но не говорить». То, что брошено в прочные, правильно сложенные стены, не остается на них и не разбивает их, и не застревает в них, но с еще большей силой отбрасывается на того, кто бросил; подобно этому и всякая ругань, клевета и несправедливые оскорбления, которыми осыпают истинно прекрасного мужа, никак не затрагивают его, но обращаются на голову того, от кого они исходили. Вот, что я тебе советую. А что будет после – это дело суда. Что же касается моих писем, которые ты, по его словам, получил от меня и обнародовал, то мне кажется смешным делать это предметом судебного разбирательства. Ибо, клянусь богами, я ни тебе, ни кому-либо другому никогда не писал ничего такого, чего бы не хотел сделать общеизвестным. Разве когда-нибудь в моих письмах были грубость, или наглость, или оскорбления, или ругань? Наоборот, даже если я был сердит на кого-либо и у меня было основание говорить, как из повозки 6, вроде того как Архилох лживо говорил против Ликамба 7, я выражался более сдержанно и с большим достоинством, чем другой говорит о каком-либо священном предмете. И если в этих письмах отражаются наши дружеские чувства друг к другу, то неужели я хотел бы это скрыть или утаить? Для чего? Я призываю в свидетели всех богов и богинь, что я не печалился бы, даже если бы кто-нибудь опубликовал то, что я писал к своей жене 8, – такой сдержанностью отличаются эти письма. А если тот или другой прочтет, что я написал своему дяде, он будет порицать скорее того, кто со злобой высмеивает это, чем меня, кто написал это, или тебя, или кого-нибудь другого, кто читал. И все же уступи мне и не выходи из себя, и одно не упускай из внимания – если действительно Лаврикий негодяй, – избавься от него самым решительным образом, если же обыкновенный добропорядочный человек и только согрешил перед тобой – прости его. Ибо нам надлежит быть дружественным к тем, кто прекрасно поступает в общественной жизни, даже если они как частные лица ведут себя по отношению к нам неподобающе. Наоборот, тех, кто порочен в общественной жизни, даже если мы от них получили что-либо хорошее, мы должны держать в руках; я не говорю, что нужно ненавидеть или избегать их, но следует не спускать с них глаз, чтобы они не могли совершать дурные дела втайне; если же за ними уж очень трудно уследить, вообще не нужно их использовать.
Того, кто, как ты писал о нем, несмотря на всем известное дурное поведение, притворяется врачом, я позвал к себе, думая, что он – порядочный человек. Но еще прежде, чем он предстал пред моими глазами, я узнал, что он собой представляет, вернее его [253] разоблачили (а кто – я сам расскажу тебе при встрече), и мы отнеслись к нему с презрением. За это я тебя тоже благодарю.
А вместо тех имений, которые ты просишь – боги семьи и дружбы свидетели, что я уже отдал их другому – я дам тебе значительно лучшие, как ты и сам это увидишь 9.
Комментарии
1. О Юлиане-дяде см. письмо 14. Настоящее письмо датируется, как и предыдущее, временем после июля 362 г.
2. Iliad., VII, 360 (пер. Н. И. Гнедича).
3. Храм Аполлона в Дафне, запущенный во время Константина и Констанция и восстановленный и украшенный Юлианом (Amm. Marс., XXII, 13, 2). Во время пребывания Юлиана в Антиохии он сгорел – см. Либаний, «Монодия на храм Аполлона в Дафне» (Or. 60).
Такие мероприятия входили в программу Юлиана. Зонара (XIII, 12) сообщает, что в Тарсе на пути в Персию Юлиан узнал, что христиане разграбили храм Асклепия в Эгах и колонны использовали для строительства церкви. Он приказал вернуть колонны храму.
4. Возможно, имеются в виду здания, построенные из материалов, добытых при разрушении храмов и конфискованных Юлианом, как это полагает Биде.
5. Может быть, Бассидий Лаврикий, комит и дукс Исаврии, корреспондент Либания – Amm. Marc., XIX, 13; Socrat., II, 39 (см. Sеесk, ук. соч., стр. 194). Ссора Юлиана с Лаврикием из других источников нам неизвестна.
6. Поговорка возникла из обычая, по которому на элевсинских процессиях женщины, едущие на повозках, бранили и высмеивали встречных (См. Aristoph., Plut., 1014).
7. См. Horac., Epodi, 6, 13. В тексте стоит έπι τοϋ Λαυδακίου. Но это, очевидно, ошибка переписчика. Биде приводит «Против Ликамба», Ван Гронинген предлагает чтение: επί του Λαυρακιδου.
8. Женой Юлиана была сестра Констанция Елена. Констанций дал ее в жены Юлиану в 355 г., когда сделал его цезарем. Умерла она в 361 г., вскоре после переворота.
9. Райт видит здесь те же имения, что упоминаются в письме к Еваргию, и на основании этого упоминания датирует первое письмо. Однако никаких аргументов он не приводит.